Моника Згустова - Розы от Сталина [Журнальный вариант]

Ночью мне опять приснилось, что я — индуска с тяжелым сосудом на голове. Он качается, но я обязана удержать его, в нем — моя жизнь.

Об истории с полотенцем я Уэсу не рассказала. Постирала его, погладила — и утром оно опять висело в ванной.

— Оно хорошо впитывает? — спросил Уэс.

— Это — мое любимое полотенце, — ответила я.

Уэс коснулся губами моих волос и ушел.

Ближе к вечеру, когда солнце опускалось за горизонт, я по обыкновению долго нежилась в ванне. Но когда я протянула руку за полотенцем, его на месте не оказалось! Я кое-как оделась и побежала к одному мусорному баку, ко второму, к третьему. Я отыскала его на другом конце кампуса, среди мусора. Я была уверена, что схожу с ума. Через несколько дней полотенце опять пропало и нашлось в корзине для грязного белья. В конце концов, я рассказала обо всем Уэсу. Должна признаться, тон у меня был немного виноватый; не знаю почему…

Муж усмехнулся:

— Тебе надо лучше следить за вещами!

И ушел своей обычной кошачьей неслышной походкой.

А у меня стали пропадать и другие вещи: новая чистая тетрадь в кожаном переплете и блокнот, полный записей, бумага для письма, конверты, ручка, книга — эссе Стендаля…

Сегодня утром я позвонила Уэсу в его студию, но он не ответил. Значит, Уэса там не было. Я пошла туда, но не сразу, а через кампус, чтобы запутать возможного соглядатая. Я давно уже не заходила в мастерскую. Дверь оказалась не заперта. Я окликнула Уэса. Никто не отозвался. Тогда я вошла, прикрыла за собой дверь и осмотрелась. Повсюду на стенах висели фотографии молодой женщины: вот она играет с ребенком, вот бросает палку собаке, садится в машину, возится с детьми. Я прошла в комнату, где Уэс в последнее время спал: огромные фотопортреты той же женщины украшали все стены. Настоящее святилище! На одной из книжных полок я увидела свое полотенце, ручку, старую и новую тетради, бумагу для письма, конверты… Я отыскала бумажный пакет, аккуратно сложила туда свои вещи и захватила его с собой. Уверена, что это была идея миссис Райт! Однако рассердилась я на Уэса, он же мой муж! Мне захотелось ударить его. Однажды я это уже сделала: на одном званом ужине. Меня тогда силком вывели из зала. С тех пор я очень хочу выместить на нем свою злость и беспомощность. Короче говоря, я разбила, что смогла, в его мастерской, сорвала со стен фотографии, разорвала их и спустила в унитаз. И мне показалось, что вместе с этими обрывками я спустила туда и свои обманутые надежды на супружеское счастье.

Я вышла и закрыла за собой дверь. Только потом, идя в садик за дочкой, я, наконец, все соотнесла: смерть той молодой женщины четверть века назад — и глубокое чувство вины Уэса.

Твоя Лана.

Каменные надгробья сливались с сумраком. Лишь спустя несколько минут она начала различать отдельные могилы. Между ними росли деревья; где-то неподалеку шумел ручей…

Быстро темнело, и Уэс поднял глаза к небу цвета старой бирюзы. После недавней сцены в мастерской он со Светланой практически не разговаривал. Делал вид, что ее не существует. Его лицо ничего не выражало, было абсолютно бесстрастным. Он походил на один из этих надгробных памятников. Наконец он двинулся вперед и, пройдя несколько шагов, замер у какой-то могилы.

Светлана полезла в сумочку. Да, маленькая свечка была там, она не забыла захватить ее. Она бережно поставила свечку на мраморное надгробье. Вздрогнула от холода. Ей пришлось несколько раз чиркнуть спичкой, чтобы зажечь свечу: спички немного отсырели.

Теперь маленький огонек освещал камень, его отблески падали на лица Светланы и Уэса. Светлана пригляделась к надгробью и прочла два слова, выбитые на мраморе:

СВЕТЛАНА ПИТЕРС

Светлана Питерс? Это невозможно. Она снова прочитала это имя. Да, Светлана Питерс. Но это же она. Перед ней — надгробье и могила, которая ее ждет.

По спине у нее пополз холодок, она пошатнулась.

— Пойдем отсюда! — шепнула она.

Уэс не слышал. Он стоял неподвижно, отдавшись течению своих мыслей, и смотрел на могилу с именем Светланы.

— Уэс, давай уйдем! — крикнула она.

Но Уэс пребывал в своем мире. Светлана, спотыкаясь, побежала прочь.

Через неделю после посещения кладбища мать с дочерью поехали на самую окраину кампуса, туда, где им позволялось бывать без получения специального разрешения миссис Райт, туда, где кончались мощеные улочки и начиналась каменистая тропинка, бегущая среди низкой пустынной растительности, и откуда открывался прекрасный вид на залитые солнцем далекие горы. Было начало марта, кактусы и колючие кустики покрылись яркими цветами; птицы покрикивали друг на друга, а воздух пах чем-то приятным и незнакомым. В тот день они с дочуркой не пошли обедать вместе со всеми: Светлана сама приготовила еду — манную кашу для Оли, бутерброды — для себя; бережно уложила коробочки на дно большой сумки.

— Ну вот, Оля, тут мы остановимся, прямо посреди пустыни, хорошо? Мы все еще в пределах кампуса, но можно вообразить, что мы здесь одни. Будем смотреть на этот оранжевый цветок кактуса и есть. Человеку во время еды полезно смотреть на что-нибудь красивое. Так говорил Браджеш Сингх и всегда покупал цветы и ставил их в центр стола.

Пустыня напоминала Светлане советский концлагерь где-нибудь в тундре, и она говорила себе, что миссис Райт похожа на ее отца: держит своих людей в пустыне, чтобы им некуда было бежать; поэтому-то здесь никто и не имеет права владеть собственной машиной. Впрочем, долго размышлять у нее не получилось: Оля вертелась и рвалась прочь из автомобиля.

— Нет, нельзя, — попробовала урезонить дочку Светлана. — Тебя укусит змея, и тогда девочка Оля умрет. Ее не станет. И что же будет с мамой? У мамы нет никого, кроме Оленьки, этого маленького мышонка. Бедняжка, тебе даже не с кем играть. Вот, возьми колечко, играйся… — И она дала девочке свое серебряное кольцо с бирюзой, подаренное Уэсом. — Отец с тобой не играет, он вообще тебя не замечает, как будто ты не его дочь. Все время работает, даже тогда, когда не надо.

Светлана откусила большой кусок бутерброда с сыром. Она думала о том, что ей удалось сохранить часть денег и что это очень хорошо. Их хватило на финансирование больницы в Калаканкаре, и недавно ее передали в руки врачей и медсестер. После меня останется больница, сказала она себе удовлетворенно. Но вот аризонское приключение явно было ошибкой.

Малышка смеялась так, что обслюнявила белый свитерок, и кивала головкой, точно соглашаясь с мамой. Потом она бросила на землю кольцо Уэса и неловко захлопала в ладоши. Светлана решила, что это знак.

Всю ночь она не смыкала глаз, в мельчайших деталях продумывая свой с дочкой тайный отъезд. Дамская сумочка была уже готова. Чемодан бы вызвал у Уэса подозрения. Утром он пришел принять душ и переодеться. После его ухода в мастерскую Светлана взялась за дело. Собрала самые любимые Олины игрушки и сложила их на заднем сиденье машины; добавила к ним дочкины брючки, маечки и свитерки. Когда она несла чемоданчик с собственной одеждой, один из охранников, молоденький студент, окликнул ее: