Борис Хотимский - Повествования разных времен

А главное, главнее всего, она так страшилась потерять его когда бы то ни было. И так была счастлива, что вновь обрела его после недолгой разлуки, совсем недолгой. Ведь люди, очень близкие люди — подумать страшно! — на многие месяцы и даже на годы разлучаются.

— Ты — до́ма. Хорошо как!..

— Анюшенька моя…

— Вы слыхали? Слыхали, да? Уже подписан приказ, я сам видел. Еще вчера подписали, все знают, все только об этом и говорят. Во всех отделах судачат, бросают дела, забывают пообедать. Номер может выйти с запозданием на четыре часа. Или вовсе не выйти, если Главный не примет меры. Никто не работает, все обсуждают эту новость. Мне уже из Дома журналистов звонили, справлялись, правда ли. Все, куда ни зайдешь, только и говорят об этом…

— Да о чем же?

— Как?! Вы еще не слыхали, не знаете? Странно…

— Не томи, Аркаша!

— Краюхина ничего вам не говорила? Вот хитрюга! Ведь уходит она.

— Лерка уходит?! Врешь ведь, признайся.

— А какой мне смысл врать? Она сама мне сказала, еще утром, в предбаннике у Главного. Я как раз заходил продлить удостоверение. Говорит, на учебу, на высшие курсы… Она, я знаю, давно хлопотала. Два года проучится, получит повышение — запросто! И вытолкнет на пенсию вашего Зава, а сама вместо него… Или вообще уйдет из газеты, найдет себе местечко поспокойнее и подоходнее. А что? Ведь интересная женщина, правда? Ее там наверху опекает кто-то, факт! Кажется, брат мужа.

Никто не удивился, когда выяснилось, что у мужа Краюхиной отродясь не было ни одного брата — только сестры, что ни на какую учебу она не уходит и даже не собирается.

Дежурным докладчиком на сей раз назначили Краюхину.

— Руководство газеты, — начала она, — говорит нам правильные вещи. И призывает работать лучше. Мы охотно ссылаемся на эти призывы, но тут же поступаем наоборот. Почему? А потому, что нужны не бесконечные призывы, а оргвыводы…

— Во дает! — шепнул Кузьмицкий, ни к кому не обращаясь.

— Поскольку сегодня обозреваются три номера, — продолжала Краюхина, — а регламент не возрос втрое, то… То, сами понимаете, за недостатком времени какие-то материалы я не упомяну. Но это не значит, что я их считаю недостойными внимания. Итак… Весь предыдущий номер порадовал меня. Порадовал обилием острых, критических материалов. В этом я вижу лицо всего номера. Я даже подсчитала, что таких материалов — крупноформатных и некрупноформатных — всего в номере девять…

— Хорошее число! — крикнули с места.

— Да, немалое, — не поняла она. — Для одного номера вполне достаточно… Меня, правда, смутило сообщение о пожаре. Не знаю, надо ли непременно указывать, что именно два дома сгорело? Зачем так уж пугать читателя? Пускай бы себе думал, что сгорел один дом или полдома. Разве недостаточно? Насчет подвига прохожего — это хорошо. Можно бы даже портрет дать. Не догадались или не успели? Чувствуется и достаточный пафос борьбы с пьянством, но о человеческих жертвах… Не уверена, что была такая уж необходимость обобщать… Здесь же, кстати, хотя материал не шибко острый, но сама по себе информация интересная, нужная, — я говорю об интервью с председателем райисполкома. Одно только мне здесь неясно. Не знаю, умышленно это или случайно, только я нигде не нашла фамилии того нашего корреспондента, который задавал вопросы. Вопросы, правда, не больно оригинальные. Но, вероятно, поскольку это все же интервью, то все оно сделано не без участия этого неизвестного автора. Я не знаю причин, по которым он не упомянут… Когда я смотрю на всю первую полосу в целом, мне нравится один из квадратиков, где по диагонали написано: «Актуальный диалог». Квадратиков вокруг достаточно, а глаза прежде всего останавливаются на этом. Именно он привлекает внимание. Потому что по диагонали. Мне кажется, что здесь найден какой-то хороший ход. Что и требуется на первой полосе…

Начав задиристо и многообещающе, она теперь говорила занудно и монотонно. В зале начался шумок, здесь и там раздалось покашливание.

— Гора родила мышь, — пробурчал разочарованный Кузьмицкий.

Докладчица добросовестно расхваливала одни материалы, весьма доказательно и в то же время спокойно критиковала другие, после чего, взглянув на часы, принялась закругляться, теперь — в несколько патетическом ключе:

— У нас производство, товарищи! И производство, я бы сказала, особое. Мы находимся на передовой, на линии огня…

— Во дает Лерка! — снова оживился Кузьмицкий, обращаясь теперь к сидящему рядом Пичуги-ну. — И заметь, Петушок, она критиковала только женщин.

— Как по-латыни, каюсь, запамятовал, — колбасного оттенка губы Пичугина зашевелились рядом с бескровным ухом Кузьмицкого. — А по-русски звучит так. Человек человеку волк, ученый ученому еще волчее, а женщина женщине наиволчейшая.

— Лерка и есть волчица, — Кузьмицкий нервными пальцами достал сигарету из купленной в буфете новой пачки, но вспомнил, что в конференц-зале не курят, сунул обратно. — Натуральная волчица! Глаза зеленые и светятся.

— Не зеленые, а серые, — уточнил Пичугин и добавил, вздохнув отчего-то: — А волосы под светлую мебель.

— Завтра перекрасится, будут под красную мебель, — брюзжал Кузьмицкий. — Прогресс химии, НТР! Если бы люди произошли не от приматов…

Тут на них строго уставились очки председательствовавшего сегодня Чеканюка, ответсекретаря. Его лицо под редким ежиком коротких полуседых волосков, не по возрасту свежее, стало значительным. Что ж, товарищ председатель, можно и потерпеть, помолчать. Молчание — знак внимания.

Сидевший в президиуме рядом с Чеканюком секретарь партбюро Терновой, прибывший на днях из очередной командировки, тоже взглянул на заболтавшихся друзей, но лишь смешливо сощурился. Пичугину даже показалось, что Виктор Максимович подмигнул им по-свойски.

— А по поводу упомянутых мною проколов и ляпов предлагаю поставить вопрос перед редакторатом! — Краюхина решительно тряхнула светлой волнистой челкой и, вскинув красивую голову, сошла с трибуны. Расположившийся в первом ряду Главный повернул к ней лицо, крупное, энергично-суровое, вздернул изумленно широкую бровь под тонкой золоченой оправой, покачал массивной головой. Ничего не сказал.

Стояли рядышком два дома. В одном гуляла свадьба, а в другом — просто пьянствовали. И тот, где просто пьянствовали, загорелся.

Шел мимо человек, увидал огонь, кинулся в дом — детей спасать. А ему:

— Куда детей наших тащишь? Ты!

— Так вы же горите! — вскричал прохожий. — Чего ждете? Мне одному всех ваших детей никак не вытащить!