Камен Калчев - Отважный капитан

Капитан Мамарчев взял под руку дорогого гостя и повел его к хижине. Сопровождавший русского офицера чиновник сел на коня и уехал. Радой с Мамарчевым остались одни.

— Как это они тебя допустили ко мне? — недоумевал Мамарчев, когда они вошли в хижину. — Гаврил Крыстевич пичужке не давал пролететь над моей хибарой.

— Мне это далось нелегко, капитан, — ответил Радой. — Пока я добился этого свидания, потребовалось немало усилий.

Гость присел у окошка на деревянный сундучок и, не отрывая взгляда от капитана, продолжал свой рассказ:

— Я приехал по служебным делам в Стамбул. О том, что ты на Самосе, я узнал до этого. Еще в России я задумал непременно тебя повидать. Через наше посольство выхлопотал себе отпуск, и после долгих перипетий я здесь, капитан, перед тобой!

Мамарчев счастливо улыбался.

— Всю жизнь буду тебе благодарен, капитан, за все то хорошее, что ты для меня сделал! Разве мог я не приехать к тебе хотя бы на один день… и не поблагодарить тебя?

— Ты должен отблагодарить Болгарию, Радой, а не меня. Ты еще молод, от тебя родина ждет многого. А мне уже пора на покой.

— Не говори так, капитан.

— Немало лет прожито, Радой, а сколько пришлось выстрадать!.. Я, как видишь, уже поседел… Особенно горько мне было, когда у меня отняли форму и саблю. Все равно что разжаловали меня.

— Мне все известно, капитан, поэтому мне пришлось похлопотать перед нашим посольством, чтоб тебе все вернули. Так что очень скоро — может быть, даже сегодня — ты получишь форму и саблю, которые ты завоевал своей кровью.

Капитан Мамарчев не верил своим ушам.

— Спасибо тебе, сын мой! — прослезился старый волонтер. — Теперь я могу спокойно умереть. Моя офицерская честь спасена.

Капитан Мамарчев едва сдерживал волнение. Он никак не мог поверить, что все, что с ним происходит, — правда.

— Рассказывай, Радой, рассказывай, — то и дело повторял он. — Расскажи мне, что нового в России, в Болгарии… Не встречал ли ты моих знакомых, моих близких? Как они там поживают?

Молодой офицер словно только этого и ждал: весь день он рассказывал Мамарчеву о всевозможных событиях и случаях, происшедших за годы его долгого изгнания. И капитан Мамарчев снова ощутил всю горечь жизни узника, забытого всеми. Он снова припомнил далекие молодые годы и с ужасом увидел, как он состарился.

— Радой, — сказал Мамарчев, — есть у меня к тебе просьба. Прежде чем вернуться в Россию, пошли кого-нибудь из наших в Стамбул, чтоб навестили в тюрьме моего племянника Раковского, или Георгия Македона, как его еще называют. Он сидит вместе со своим отцом Стойко Поповичем. Пускай и от меня передадут им привет. Георгий должен помнить своего старого дядюшку!

— Все будет сделано, капитан!

— Передавай поклон всем честным патриотам. А если встретишь кого из наших гайдуков, вместе с которыми плечом к плечу дрались с турками, передавай и им привет, и пускай они не забывают про то, о чем мы когда-то говорили и мечтали.

— Старых теперь отыскать трудно, на смену им пришли молодые юнаки… В Балканах опять полным-полно гайдуков. Под каждым буком по юнаку, как поется в песне.

Мамарчев усмехнулся и по привычке воскликнул:

— Болгария живет, Радой! С таким народом ей жить вечно, пока существует мир!

Так в разговорах и воспоминаниях прошел день. На следующее утро молодой офицер должен был проститься со старым ветераном. Растроганный капитан Мамарчев с полными слез глазами обнял Радоя и поцеловал его в лоб.

— В добрый час, Радой!

Старый ветеран стоял перед своей хижиной и махал рукой до тех пор, пока всадник не скрылся из виду.

И капитан Мамарчев опять остался в одиночестве. Не прошло и месяца, как здоровье его резко ухудшилось. Он заболел тропической лихорадкой, которая окончательно его свалила. Однажды утром, придя к нему в хижину, рыбаки застали его мертвым.

Скорбная весть потрясла весь рыбацкий поселок. Управление острова, бессильное противостоять большой народной любви, согласилось похоронить умершего капитана с воинскими почестями.

Было начало лета, стоял теплый солнечный день. Весь остров утопал в зелени и цветах. По белой пыльной дороге, вьющейся вдоль морского берега, медленно двигалась повозка, на которой стоял дубовый гроб; за гробом шли рыбаки, жители поселка. Старый волонтер, достойно выполнивший свой долг перед людьми, лежал в гробу; его лицо, навеки сомкнутые глаза выражали успокоение. На груди под ослепительным солнцем сверкали завоеванные кровью боевые ордена. Рядом с ним лежала украшенная жемчугом драгоценная сабля, выигравшая немало сражений и побед, отстоявшая честь мужественного народа.

Он умер вдали от родины, но его славные дела продолжают жить в новых поколениях.

Юнацкие песни— народные эпические песни, в которых воспеваются подвиги бесстрашных богатырей — юнаков. ( Здесь и далее примечания переводчика .)

Бай— здесь: дядюшка; почтительное обращение к старшему по возрасту или но положению мужчине.

Анатолия— азиатская часть Турции.

Чорбаджи— хозяин

Гяур— «неверный», немусульмаиин (бранное слово).

Софра— круглый низенький обеденный стол.

Бей-эфенди; эфенди— господин.

Вилайет— область.

Раковский Г. С.(1821–1865) — выдающийся деятель национально-освободительного движения, поэт, ученый и журналист.

Гайдук— народный мститель во времена турецкого владычества. Действовавшие в лесах и горах гайдуцкие отряды были грозой для турецких властей.

Делибаши— в XVIII и XIX веках отряды дезертировавших из турецкой армии солдат, занимавшихся разбоем; башибузуки— иррегулярные турецкие отряды, известные своей жестокостью и насилиями над мирным населением.

Царвули— примитивная обувь из сыромятной кожи.

Конак— резиденция турецкого правителя или местного начальника во времена турецкого владычества.

Райя— так турецкие поработители презрительно называли немусульманскую часть населения Турецкой империи. Буквально: стадо.

Чета— отряд.

Давид одолел Голиафа. — Давид — полулегендарный древнееврейский царь (конец XI — начало X века до н. э.). Согласно библейской легенде, юный Давид убил из пращи великана Голиафа.