Николай Таратухин - С гитарой по жизни

***

После окончания техникума меня назначили инженером-технологом в одиннадцатый цех завода. Сборочный цех электроизмерительных приборов переменного тока был огромным. Нас, рядовых технологов, было семеро во главе со старшим технологом — выпускником Львовского электротехнического института. Звали его Станислав Ростиславович. Это был высокий брюнет очень симпатичной наружности. Когда этот красивый холостяк в белом халате важно проходил по центральному проходу нашего огромного цеха, то головы сборщиц, работающих на четырех конвейерах по обе стороны прохода, поворачивались вслед ему. Это было похоже на то, как в поле головки подсолнечников вращаются вслед за движением солнца.

Уроженец Западной Украины, он, видимо, скучал по своей украинской «мове» и частенько в разговоре вставлял украинские слова типа: «щире дякую, панночка» и тому подобное. Он буквально оторопел, когда я ему на чистом украинском языке прочитал из Тараса Григорьевича Шевченко: «Думы, мои думы, лыхо мэни з вамы…».…» Надо сказать, что говор жителей Восточной и Западной Украины сильно различается (последние разговаривают почти оперным речитативом). Я говорил на чистейшем говоре украинца Львовской области.

— Звидкиля цэ у тэбэ? — спросил он.

И я ему рассказал о своей жизни на Западной Украине. Станислав Ростиславович был всего на два года старше меня. Долгие годы нас связывала не только работа, но и мужская дружба. У нас с ним были смешные случаи в холостяцких похождениях, о которых расскажу, если не забуду.

Я быстро освоился с обязанностями цехового технолога. У каждого из нас был свой участок работы. Мне достался участок сборки амперметров и вольтметров. Все они выпускались под одним названием — Э378. Цех выпускал их в огромном количестве, и участков, аналогичных моему, было еще три. Работа мне нравилась. Она требовала строжайшего выполнения рабочими условий техпроцесса и моей мгновенной реакции на всякие неполадки, которые могли возникнуть в процессе сборки на конвейере. Малейшее нарушение техпроцесса при сборке на любой из начальных операций — и тут же на финишной операции вырастала гора бракованных приборов. Это заставляло нас досконально изучать все тонкости сборки, следить за качеством поступающих деталей из механических цехов и, самое главное, за соблюдением техпроцесса цеховыми сборщицами.

Но был однажды случай, когда вся наша технологическая группа не смогла быстро найти причину странного явления. На подготовленных к закрытию приборах и оставленных на конвейере на ночь, исчезали все цифры и промежуточные риски на шкалах. По техпроцессу после градуировки цифры и риски наносились при помощи трафаретов тушью. Чтобы тушь быстро сохла в нее добавлялся глицерин. Утром смена приходит, а на шкалах оставленных приборов только слабые тени от цифр и рисок. Все мы проверили: и тушь, и глицерин, но они соответствовали ГОСТу. Задача, казалось, была неразрешимой. Но как сказал А. Крылов: «ларчик просто открывался…». Когда вскрыли обшивку конвейеров, то увидели целые полчища тараканов. Они-то и съедали подслащенную глицерином тушь. Как известно: мафия и тараканы бессмертны. Борьба с тараканами не привела к полному их истреблению и пришлось менять техпроцесс — закрывать наглухо недоделанные приборы.

Работа в цехе становилась для меня все интересней. Я уже мог моментально находить причины сбоев в работе конвейера, если они вдруг возникали, знал наизусть техпроцесс всех операций и следил за правильностью его выполнения сборщицами, а их на конвейере было почти шестьдесят в каждой смене. Смен было две. Естественно, для этого мне приходилось подолгу останавливаться у каждого рабочего места и знакомиться с каждой работницей. Это были в основном молодые девушки, некоторые из них были замужем, но, как пелось в одной песне, «незамужние девчата составляли большинство». Были здесь и девушки из женского общежития, которых я знал по известной причине. Они тоже знали всю мою подноготную, а, следовательно, информация обо мне здесь имелась. Не знаю, как у других мужиков, а у меня было какое-то звериное чутье на женщин. Я всеми фибрами своей души чувствовал, с какой у меня может завязаться роман, а к какой, как говорится, и на пушечный выстрел нельзя подходить. И тех и других, я уже вычислил на конвейере. Характер у меня был далеко не нордический. В порочащих связях я пока замечен не был, но предпосылки к этому у меня были большие. Ведь я, что называется, чувствовал себя козлом, которого допустили в огород к капусте. Репутацию ловеласа здесь ни в коем случае приобретать было нельзя, ибо можно было потерять работу. А так хотелось порой отдаться хотя бы одной из моего «черного» списка девушек далеко не пуританского поведения!

Такая возможность, конечно, у меня представилась, как говорится, «придя из ниоткуда и умчавшись в никуда». В одной из частых наших цеховых поездок в выходные дни в заводской оздоровительный лагерь «Кабардинка» на берегу Черного моря, я даже опомниться не успел, как свершилось мое падение в глазах девушек моего «черного списка». Обычно уезжали ранним утром в субботу и возвращались поздним вечером в воскресенье. В два маленьких автобусика, рассчитанных на двадцать сидячих мест, набивалось по сорок, а то и по пятьдесят человек. На каждом сидении располагалось по два человека, остальные сидели в проходе на рюкзаках. В очередное возвращение я сидел на заднем сиденье в самом углу. На колени мне примостилась довольно симпатичная пухленькая брюнетка, работавшая на финишной операции моего участка.

Обычно в полной темноте мы пели песни, многие были под шафе и дремали всю дорогу… На этот раз все было как обычно. От Кабардинки до Новороссийска серпантин дороги бросал автобус из стороны в сторону, и я удерживал свою «пассажирку» за довольно соблазнительные выпуклости тела, как внизу её корпуса, так и вверху. От Новороссийска до Краснодара дорога прямая. Езды около двух часов. В самом начале этой дороги она вдруг обратилась ко мне:

— Что у тебя такое твердое в кармане?

— Это совсем не кармане, — нагло ответил я.

Дальше нам хватило двух фраз из лексикона Эллочки — людоедки.

— Ого! — восхитилась она.

— Угу? — задал я вопрос.

Вокруг нас соседи в темноте пели популярные песни тех времен, мы с ней подпевали им, порой не попадая ни в текст, ни в мелодию, но зато точно попадая в ритм фрикций наших тел. Ее клятвы, что все останется между нами, и уверения в том, что она умеет хранить тайны, окончательно меня расслабили, и я, использовав всю науку Фаины, и, конечно, Зины, привел в неописуемый восторг свою новую партнершу по сексу. За летний сезон мы еще несколько раз совершали поездки в оздоровительный лагерь и всегда, где-то за час до сбора к отъезду, она занимала наше место. В пути я её пересаживал на свои колени.