Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Какая будка? — не поняла Елена Николаевна.

— Барсикова! Говорят...

— Тсс, Толя, тихонько, Сашку разбудишь. — Хотя на самом деле она хотела попросить мужа помолчать по другой причине — в темноте, закрыв глаза и закрывшись в себе, как в раковине, она вспоминала сына с самого первого дня, как его родила: шаг за шагом, слово за словом, волосинку за волосинкой. У нее для этого оставалась целая ночь.

— Машину здесь оставим, у посадки, — Паша уже неплохо ориентировался на местности. — Берем с собою заступ, лопату и рядно.

— Может, сразу в ящик? — Петруха надеялся управиться побыстрее.

— Нет, сильно громоздко. Выкопаем, аккуратно положим — он еще не успел разложиться, я думаю...

— Да кто его знает, жара такая стоит. Павлуха, слышь, а чо он не на кладбище закопанный? Кто его тут замочил?

— Не шуми. Нам лишние свидетели ни к чему. Солдат это. Ехали в машине, их «градами» накрыло, а добрые люди из села прикопали.

— Чей солдат? Укропский?

— Просто солдат. Тебе какая разница? У него мама есть, и батя есть, жена и сынишка вот такой маленький, как у меня точно. Они его похоронить хотят. Дома, по-человечески. Понял?

— Угу, да все понятно. Слушай...

— Это мне все понятно, Петруха. Ты мне прямо скажи, не телись: мол, Паша, раз такое дело, то за укропа дай мне денег еще. Да?

— Да, — выдавил из себя Петруха.

— Не вопрос, добавлю. Значит, смотри сюда дальше: принесем к машине, положим в багажник, достанем из кустов ящик, прикрутим проволокой...

— Ну что ты все обсасываешь так подробно, шеф? Давай мы по-шустрому сейчас все сделаем — и по домам, а?

— Это я для себя больше говорю, план составляю. Значит, ящик прикрутим и подальше отъедем в посадку, там переоденем и положим жмурика в гроб. И все, можно будет ехать домой.

— А я? — вопросил Петруха.

— Тебя в гроб класть не будем! — пошутил Паша.

— Тьфу на тебя, типун тебе на язык! — обиделся Петруха. — Я ж серьезно: как мне домой добираться?

— Как и договаривались — отвезу туда, откуда забрал. Лады?

— Лады. У меня в Многополье братуха двоюродный, так что будет повод деньги потратить.

— На вот тебе, Петруха-братуха, наденешь — резиновые перчатки, маска. На всякий случай я ее медицинским раствором по­брызгал, чтобы не так воняло. Все, пойдем. За мной ступай. — Они осторожно, пригибаясь, двинулись вдоль посадки к старому колодцу.

В темноте Паша ориентировался легко. Сказывался подростковый навык, когда они с пацанами бомбили продуктовые киоски, за что он и схлопотал срок по малолетке. После отсидки он с криминалом завязал, но связей не терял — на поселке две трети мужиков имели ходки. Побывать на зоне для донбассовского пацана — это все равно, что в магазин за хлебушком сходить, шутил дома.

— Вот она, видишь? — Он придержал рвущегося в дело Петруху рукой. — Тут спешка не нужна, понял? Аккуратно давай подкапывай по краям — там человек лежит, а не сундук с золотом, и, может быть, даже не один человек. Не тыкай ты так лопатой, я тебе говорю, мне его матери предъявлять!

— А мы какого брать будем, если их двое там?

— Не боись, не перепутаем, — уверенно сказал Паша, и сам, встав на колено, начал тоже подкапывать могилу.

Они копали рыхлую, вязкую после дождя землю. Сначала сделали небольшие подкопы по периметру, потом начали снимать слои сверху.

— Слушай, давай просто выкопаем его, уже полчаса возимся! — не терпел Петруха. — Кто там смотреть будет, он же все равно убитый!

— У него только полчерепа нет, а так он весь целый. Мне муж сестры его рассказывал. Копай давай молча!

Наконец лопаты уткнулись в тело.

— Теперь совсем аккуратно. — Павел достал из рюкзака щетку и начал очищать лицо покойника от земли. — Присвети сюда тихонько фонариком. Вроде он, полголовы нет, все правильно. Вытаскиваем. За руки только резко не дергай, могут оторваться, давай, за одежду тяни, там еще подкопай немного, так, так, да...

Через несколько минут труп был вынут из неглубокой, не более полуметра, могилы и уложен на рядно.

— Ложись, — вдруг зашипел Павел, — давай быстрее! — И с силой нагнул Петруху вниз. — Тихо, смотри! — К ним по дороге со стороны села приближалась машина. Не доехав пару сотен метров, она остановилась.

— Вот тут они, две могилы, — громко, не таясь, разговаривали между собой вышедшие из джипа, кажется, двое мужчин. — Сего­дня один тип к председателю приезжал, спрашивал об этих укропах. Обещал завтра с утра с деньгами вернуться.

— А не пойдут они сегодня ночью копать?

Петруха и Паша изо всех сил вжались в землю.

— А ну посвети туда дальним! — обратился один из мужчин к водителю, и тот включил дальний свет и развернул машину поперек дороги. — Не, нет там никого. Да и не рискнут они копать ночью. Зачем, если все можно нормально решить? Поехали. Мы им лучше «доброе утро!» завтра скажем. — Оба заржали и сели в машину.

Павел и Петруха медленно выдохнули. Переждав еще несколько минут, Паша заполз в могилу и потыкал землю заступом:

— Никого. А ну-ка, дай мне проволоку! — Петруха передал ему тонкий прут, который Паша аккуратно начал засовывать в землю. — Не, пусто. Правду мужик сказал, один он тут.

— Какой мужик?

— Да какая разница.

Они быстро руками и заступом сгребли землю в яму, разровняв поверхность, и воткнули крест из палочек.

— Чтобы кипеш с самого утра не начался! — объяснил Паша. — Неизвестно же, где мы будем, правильно?

— Ну, я-то точно бухать буду! — оскалился Петруха.

Дальше все сделать было делом техники и сноровки. Труп оттащили к машине и положили в багажник, достали из кустов у старого колодца гроб, прикрутили слегка к крыше, отъехали подальше в посадку и при свете фонарика переодели солдата в гражданку. Форму, хотя та и была без всяких знаков отличия, и практически новые берцы закопали тут же, в лесополосе. Паша достал паспорт Гончарука, выданный ему под расписку родителями солдата, и попытался сравнить фотографию с обезображенным лицом покойника, но сделать это в темноте оказалось объективно сложно.

— Он? — спросил у Петрухи.

— Так, а кто еще может быть? — удивился Петруха. — Как зовут?

— Зачем тебе?

— Просто. Интересно.

— Андреем. Ты документов в форме точно не находил, когда шмонал? Военного билета, водительского удостоверения?

— Не. Только деньги и перочинный нож.

— Может, выронили? Посвети тихонько фонариком на землю. Должны же, по идее, при нем быть.

— Может, в яме обронили?

— Скорее всего. Возвращаться не будем. Мало ли. Поднимай ящик, тяжелый он, осторожно.

Последний украинский блокпост Паша проехал к шести утра, уже начинало светать. Везде — и на сепарских блокпостах, и на украинских — ему задавали вопросы, проверяли машину, открывали гроб и даже сравнивали фотографию на паспорте Гончарука с лицом покойника. Никто сходства не заметил, впрочем, как и различий — лицо покойника опухло и посинело, а с паспортной фотографии смотрел молодой двадцатипятилетний парень. Как тут понять? Но нервы потрепали так, что пришлось отдать все сигареты и всю воду, а укропам еще и приплатить — говорить, что везет военного, он опасался, еще скажут, что сам убил. Ближе к утру Паша почувствовал, что силы на исходе. Он мечтал быстрее добраться до Старобельска и передать руль отдохнувшему Стасу. Но до Старобельска еще пилять и пилять, поэтому он съехал с дороги и, рискуя нарваться на растяжки — впрочем, Паша находился в таком состоянии, что ему, кажется, все было уже по барабану, — остановился вздремнуть на обочине.