Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Бросай оружие, снимай «броники», выходите в одних фут­болках!

— Ноги, пацаны, ноги! — Они изо всех оставшихся сил рванули обратно в рудоуправление.

Вслед не стреляли. К зеленому автобусу с «серьезными людьми» добавился бэтээр, который стал наматывать круги.

— Я только одного не понял, — удивился Антон, — почему нужно именно в футболках выходить?

— Боятся, чтобы не взорвали себя. Такие случаи уже были, Карат подорвал себя вместе с кучей москалей... В плен хотят нас взять, потому и не стреляют.

— Если это так, то они уверены, что мы никуда не денемся. Значит, их тут полно и прав был мальчик...

— Значит, прав. Сейчас нас окружат...

— Нужно гражданку поискать. Здесь же люди работают, значит, должна быть сменная одежда.

Пожалуй, это был хоть какой-то шанс на спасение, если повезет, конечно. В одном из помещений они нашли будильник и вытащили из него батарейку, которая подошла к севшему джипиэсу. Здесь же Антон обнаружил розетку и подключил зарядку для телефона:

— Алло, Паша? Это я, Антон. Я быстро, послушай меня внимательно: наш батальон разбит под Иловайском. Я временно жив, но если не выйду, пусть мама не стесняется получить компенсацию, ей жить не за что будет без меня...

Собственно, этот звонок бойцов и спас — чудеса, оказывается, еще случаются, и главное чудо в этой войне — это наши люди. Друзья Антона связались с волонтерами, которые вытаскивали из окружения бойцов «Днепра-1». Когда начало смеркаться, минометчики покинули рудоуправление и уже знакомой дорогой вернулись к селу Подгорное. «Серьезные люди», охотившиеся за ними, не зная местности, очевидно, не решились их преследовать. Уставшие и истощенные, бойцы шли с автоматами наперевес по открытому пространству. Они уже ничего не боялись — инстинкт самосохранения под тяжестью последних, практически бессонных суток, голода и постоянной смертельной опасности угасал на глазах. Вдалеке они увидели силуэт большой легковой машины, пронизывающей сгущающиеся сумерки множеством мощных фар. Их вполне могли здесь поджидать сепаратисты, наверняка же информация о группе вырвавшихся из окружения укропов разошлась быстро.

— Паша сказал, что будет «москвич»... — они подняли автоматы и направили на автомобиль, который медленно приближался к ним.

— Подождите, подождите, еще рано... — шептал Антон.

Свет многочисленных фар выхватил номер машины — он совпадал с тем, который называли волонтеры.

— Да это же «мосвич», а не джип! — крикнул Бодрый. — Ни фига себе, какой навороченный! — они облегченно расхохотались и побежали к машине.

Той же ночью они уже выгрузились на своей базе в Курахово.

Вторая группа минометного взвода при выходе из окружения в селе Бурном вступила в бой с сепаратистами и потеряла бойца с позывным Дудаев, судьба которого неизвестна до сих пор. Оставшихся четверых бойцов из-под Комсомольского вывез на автобусе Жак.

После окончания «Иловайского котла» Антон ушел из ба­тальона.

Здравствуйте, меня зовут Сережа. Мне пятнадцать лет. Мой отец — доброволец батальона «Донбасс». Я не буду озвучивать его позывной, в моем рассказе прозвучит много семейного, личного, к тому же, я не уверен, что все сказанное вам понравится — у правды, как в той индийской сказке о слоне и трех слепцах, много разных вариантов. И очень часто правда зависит от того, за какую именно часть слона ты держишься рукой в данный момент: за ногу, за ухо, за хвост или за хобот, и, как ни старайся, ни один слепец не сможет обхватить слона целиком. Что уж тогда говорить о зрячих, которые зачастую судят о слонах, даже ни разу не прикоснувшись к ним? Зато я могу обещать, что не изменю ни одного слова в рассказах отца и его друзей о том бое в Красносельском, хотя, признаюсь, составить связное повествование из их сумбурных воспоминаний непросто. Но сначала мне хотелось бы рассказать о нашей семье, объяснить, почему мы уехали из Донецка, а мой отец стал добровольцем.

В Донецке я прожил всю жизнь. Наверное, это звучит высокопарно для парня, которому только пятнадцать лет — «всю жизнь», но для некоторых моих одноклассников и знакомых из Донецка пятнадцать лет действительно оказались всей их жизнью — они погибли под обстрелами.

Наша семья — папа, мама и я — жила очень хорошо. Отец занимался строительным бизнесом, имел большой оптовый склад и два магазина. Политикой он не особо интересовался, но на эти темы всегда спорил с мамой. Когда после Майдана и Крыма начались первые митинги в Донецке — и сепаратистские, и проукраинские, — мы ходили с отцом и туда, и туда. На сепаратистские — чтобы, как говорил отец, посмотреть, что за гниль всплывает на поверхность, кто мутит воду, на проукраинские — выразить свою гражданскую позицию. Вначале казалось, что это не опасно и в родном городе нас, коренных дончан, никто не посмеет тронуть. Мама ходила только на митинги, где выступал Губарев, она была в восторге от его горящих шизофренией глаз, называла настоящим лидером и все такое. С каждым днем обстановка накалялась все больше, на про­украинские митинги начали нападать титушки, а власти — и местные, и центральные — молча наблюдали, как унижают, уничтожают патриотически настроенных людей в Донецке. Многие друзья отца ничего не предпринимали и убеждали его: «Нет, СБУ никогда не допустит, чтобы совершили переворот, они просто сейчас смотрят, кто заводила, чтобы потом арестовать всех сразу!» Но на наших глазах легким штурмом небольшая толпа гопников взяла здание СБУ и вывезла оттуда три грузовика оружия. СБУ, как оказалось, не только позволило, но и сделало все, чтобы сепаратисты пришли в Донецке к власти.

Отец с самого начала прекрасно понимал, куда клонится дело. Он начал искать оружие. У него был план, как вытеснить сепаратистов — тогда они представляли собой небольшие группы полупьяных маргиналов, — с окраин к центру города. В аэропорту все это время стояла украинская армия, но силовики ни сами не предприняли ничего и не дали возможности изменить ситуацию тем, кто готов был взять на себя ответственность за насилие. Город медленно погружался в пучину хаоса и криминала, людям, которые выступали на стороне Украины, находиться в Донецке становилось все опаснее. Последней каплей стал случай около универсама «Украина»: на наших глазах трое укуренных в дым «ополченцев» из автоматов расстреляли женщину, которая снимала их на мобильный телефон. Я не знаю, кем она была, скорее всего, обычной жительницей Донецка, потому что если бы она была журналисткой, вой бы стоял на всю Европу. А кто будет плакать за обычной жительницей Донецка? Только ее близкие. Так как воя не последовало, я и делаю такой вывод. Зачем она снимала «ополченцев» на мобильный телефон? Я думаю, из обычного любопытства, чтобы похвастаться удачным кадром в социальных сетях, возможно, она даже их поддерживала, кто знает.