Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Почему ты не умер?

Санитар вопрос проигнорировал, а спросил то, о чем мучительно думал в последние несколько часов:

— Вы мне ногу до колена отрежете или выше?

— Посмотрим. Постараюсь пониже, но обещать ничего не могу.

— Общий наркоз?

— Нет, уколем в спину, чтобы ничего не чувствовал. Хотя тебе и такой наркоз давать рискованно, слабый совсем. Но что делать, рискнем. Ты когда нормально ел последний раз?

— «І не питай, чому заплакані очі...»

— Что-что? — не понял шутки хирург.

— Песня есть такая. Украинская народная...

На этих словах Санитар пропал из реальности. Очнулся уже в палате. На него недружелюбно смотрела молодая женщина:

— Я волонтер. Буду вам помогать, — сказала она. Санитар не почувствовал ни теплоты, ни участия в ее словах. — Принесла вам мыло, полотенце, зубную щетку и пасту. И тапочки... Тапочек... — смутилась и непроизвольно посмотрела на ноги Санитара. Он чув­ствовал с самого начала — что-то не так, не то, попытался привстать. Инна, так звали волонтерку, подхватила его под руку. Потрогал место, где должна лежать нога, — пусто. Пусто почти до самого паха. Сцепив зубы, опустился на подушку, крупные капли пота выступили на лбу. Это все меняет, это настолько все меняет — тому, у которого две ноги, никогда не понять, какая огромная разница — эти сорок-пятьдесят сантиметров от голени до паха. Это разница в целую жизнь: в сотни не пройденных самостоятельно километров, в тысячи не свершенных самых простых дел, в десятки тысяч не сделанных элементарных движений. Не найти слов, чтобы передать эти отчаяние и боль, которые Санитар испытывал в эти дни.

Вскоре Инна принесла еду и чистую футболку, а еще через день — костыли. Разговоры между ними происходили короткие, в основном, на бытовые темы. Как только речь заходила о политике, Инна настораживалась и спрашивала: «Зачем вы к нам пришли?» Вопрос звучал настолько абсурдно, что Санитар вначале терялся, что отвечать. Инна разрешала со своего мобильного телефона звонить жене, и спорить с ней Санитар не хотел. Жена держалась из последних сил и говорила, что делает все возможное, чтобы его выручить: звонит по штабам, включает в списки по обмену, выходит на знакомых в Донецке и еще где-то рядом, а он каждый раз просил привезти, когда его выпустят, квашеных яблок и арбуз, свои любимые лакомства.

Первые несколько дней после операции Санитар помнил плохо, и Инна оставалась его единственной связующей ниточкой с внеш­ним миром. Мир внутренний погрузился во мрак и хаос — он лежал в больнице в оккупированном сволочью чужом городе с отрезанной почти по пояс ногой; память отказывала, мысль работала пунктирно и непоследовательно, он находился в плену, и перспективы выйти были туманны.

— Почему вы мне помогаете? — спрашивал он несколько раз у Инны, но та ничего не отвечала. Видимо, этот вопрос Санитара звучал для нее столь же абсурдно, как и ее вопрос: «Зачем вы сюда пришли?» — для Санитара.

Через четыре дня приехали несколько человек с автоматами и забрали его в военный госпиталь им. Калинина, где в подвале положили вместе с несколькими ранеными украинскими военнопленными. Прямая связь с женой пропала, а о неразговорчивой хмурой Инне можно было только вспоминать, как о светлом ангеле. Кормили иногда кашей с водой и хлебом, иногда забывали принести даже этот скромный харч или не хотели нести, но Санитар хлеб экономил и прятал про запас под футболку, и так спасался в голод­ные дни. Несколько раз приходили люди из разных сепаратистских ведомств и управлений безопасности. Расспрашивали: кто такой, номер части, кто командир, какое задание? Словом, ничего необычного, разве что не верили, что он — простой санитар: мол, не может не подготовленный человек выжить в таких условиях с такими ранениями. Значит, спецназовец, разведчик, рассказывай, где проходил подготовку? Санитар мог разве что смеяться в ответ, но не смеялся — лишнее это. Отвечал подробно, много и ни о чем. Да и что он мог знать? Им приказали — они погрузились в вертолеты. Прилетели, сели в машины, поехали, заблудились, попали под обстрел. Полбатальона — трупы. Вот и вся его война.

Несколько раз Санитар слышал, как на улице стреляет в воздух охрана госпиталя — это рвались в подвал сепаратисты, которые привезли на операции своих изувеченных в боях товарищей. Хотели по­квитаться с укропами, дострелить раненых пленных — не пустили.

С одним из сотрудников местного МГБ, хорошо начитанным мужчиной с двумя высшими образованиями, прекрасно говорящим на украинском языке, у него даже завязался диалог на геополитические темы. Тот с удовольствием развивал различные теории заговора и был ярым приверженцем социализма с человеческим лицом. Судьбу Донбасса как отдельного государства считал предопределенной исторически. Единственное, что ему не нравилось, — как расположена цветовая гамма на флаге «дэнээр»:

— У нас цвета на флаге — черный вверху, красный и синий. Черный — уголь, а красный и синий — цвета флага Украинской Советской Социалистической Республики, — вещал, активно шевеля в темпоритм разговора мохнатыми бровями над большим носом и размахивая протоколами допросов, эмгэбэшник. — Так вот я и спорю с ними: если черный — это уголь, то почему он вверху? Он внизу должен быть, под землей же он, а не в небе!

— Это небо от войны закоптилось, — пошутил Санитар, но эмгэбэшник его, кажется, даже не услышал.

Сергей Владимирович — так его звали — приходил к Санитару несколько раз, и всякий раз уходил довольный, с объемно заполненным протоколом. «Что он там пишет? — удивлялся Санитар. — Он же и не спрашивает ни о чем конкретно», — но отношения старался не портить.

И надо же было так случиться, что в один из сентябрьских позд­них вечеров за большим пьяным столом у одного из главарей сепаратистов — Беса, который обмывал то ли очередное звание, то ли очередную медаль, Сергей Владимирович разговорился с украин­ским полковником Рубаном, который занимался обменом военнопленных. Выпили, погутарили о том о сем, Рубан достал списки военнопленных, Сергей Владимирович пробежался глазами и ткнул пальцем в строку:

— А я с этим хлопцем сегодня утром разговаривал. Без ноги, в госпитале им. Калинина лежит в подвале.

— Обменяем? — Рубан никогда не упускал благоприятных возможностей для переговоров. — Завтра с утра?

— Почему нет? Хороший парень.

Утром Сергей Владимирович сам зашел к Санитару в подвал и взвалил к себе на плечи:

— Ну, дружок, машина за тобой приехала. Менять будут, — сказал и выволок наверх.

19 сентября ближе к обеду Санитара и еще двоих солдат обменяли на троих сепаратистов. «Ты яблок и арбузов наквасила? — первый вопрос, который он задал жене по телефону из машины полковника Рубана. — Мяса еще хочу и печенки жареной» — так сильно он думал о пище. Даже не думал, нет — так настойчиво говорил внутри него человек, который хотел жить и есть.