Галина Колесник - Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков

А перед ВСЕМ ЭТИМ, – спиной к трупу стоял… Альберт.

«Господи! Господи милосердный! Как же так? Ведь Эрвин смотрит на Фридриха! Безусловно, на Фридриха! Но смотрит СКВОЗЬ меня!!!» – ошалело, тараща глаза на друга, бормотал Альберт.

И оборачиваясь к обезглавленному бородачу – и к Эрвину, к бородачу – и к Эрвину, – вновь и вновь убеждался в своей правоте.… И пятясь от мертвеца, в бессильной ярости молотил кулаками по тяжёлым железным наколенникам Юного Рыцаря, – словно по воздуху!!!…

Вороной испуганно всхрапывал, прядал ушами, и пятился от Альберта…

Эрвин опускал поводья, успокаивая, – оглаживал коня, приникал губами к уху красавца-вороного, шептал заветно, загадочно, – «Легард! Легард, табу!»

И снова выпрямляясь в седле, ладонью откидывал со лба непослушную смоляную прядь. И смеялся!…

Карл любовался сыном. Карл подъезжал поближе. Кивал на Альберта. Улыбался. Хлопал Эрвина по плечу, и показывал большой палец!

Откуда-то сбоку выныривал Мишель на рыжем жеребце. Оборачивался к Альберту. Глаза его округлялись. Он прищёлкивал языком, восклицал, – «Оля-ля!!!», – и обменивался с Эрвином рукопожатием…

Призывно протрубил рог, – и троица, один за другим, проскакала СКВОЗЬ Альберта, догоняя разбегавшихся варваров.… И уже на окраине деревни снова вскипел бой… Альберт тяжко вздохнул, и побежал следом…

«НЕВИДИМ и НЕСЛЫШИМ! НЕВИДИМ и НЕСЛЫШИМ!» – шептал он с горечью.

…Казалось, – даже непримятая трава смеётся за его спиной…

«И не ОСЯЗАЕМ!» – язвительно подытожил внутренний голос.

«И не ОСЯЗАЕМ…» – согласился с ним Альберт. И успокоился…

Ноги сами несли его к маленькой хижине, стоящей особняком от остальных, и ещё не тронутой огнём. Ветер гнал на Альберта пучки горящей соломы. Дым лишал зрения, и Альберт уже пробирался вслепую, полагаясь только на своё внутреннее чутьё. А когда впереди забрезжил свет, и дымный занавес уполз в сторону, – Альберт понял, что пришёл…

У самых ног, пригвождённая вилами к земле, лежала молодая босоногая женщина…

ПАМЯТЬ отворила ВРАТА, – и боль затопила его осиротевшее маленькое сердце. «Мама…» – прошептал Альберт, опускаясь рядом с убитой, – « Мама, я вернулся…»

Топот копыт за спиной напомнил ему о действительности. С горящим факелом, воровато озираясь, к хижине мчался всадник. Словно в каком-то далёком, кошмарном сне, Альберт увидел, как огонь лизнул солому, язычки пламени побежали в разные стороны, – и кровля заполыхала! Разбойник снова оглянулся, и не спеша повернул лошадь к лесу…

Сжимая в руке камень, Альберт, тяжело дыша поднялся с земли. И замер… Тепло и невесомость предмета показались ему странными… Он разжал кулак, и изумлённо вскрикнул. На ладони лежала маленькая деревянная лошадка. Детская игрушка… И не успел Альберт опять «уплыть» в воспоминания, как тишину разорвал пронзительный детский плач. В пылающей хижине кричал ребёнок!

Альберт заметался по двору, не зная, как поступить; позвать на помощь, или спасать ребёнка самому?! В его положении ни то, ни другое, не представлялось ему возможным…

«Проскочу СКВОЗЬ стену!» – внезапно озарило Альберта, – «Как же я мог забыть!»

ЧТО-ТО отшвырнуло его назад! И это неведомое ЧТО-ТО, – заставило его понять; способность проходить СКВОЗЬ временно утрачена!

«Просто открою!» – разозлился Альберт, и схватил дверную петлю…

Земля притянула его к себе с такой силой, что голова загудела от удара!

Дверь не хотела его впускать…

Дверь ждала кого-то другого…

Альберт беспомощно оглянулся назад и закричал…

…………………………………………………………………………………………..

Двое подъехали к колодцу и спешились…

«Всё кончено!» – хвастливо смеясь, Мишель спрыгивал на землю, – «Ни один негодяй не ушёл!»

Эрвин хмурился, покусывая губы, и молчал.

«Эй!» – Мишель удивлённо тронул его за плечо, – «Что с тобой?»

Эрвин развернулся, и схватив друга за грудки, резко встряхнул его. «Чему ты радуешься!?» – дрожа, словно в лихорадке, хрипел он, – «Вся деревня сожжена! Никто не спасся!»

«Отпусти…» – Мишель отвёл глаза, и Эрвин разжал пальцы…

«Ну, ты, Зевс-громовержец!» – отправляя ведро в колодец, буркнул Мишель, – «Чуть было…»

«Ты слышал!?» – перебил его Эрвин, озираясь по сторонам.

«Ничего не слышал…» – Мишель поставил деревянную бадью на край сруба, и надолго припал к воде…

«Ребёнок плачет…» – удивлённо пробормотал Эрвин, останавливая взгляд на охваченной огнём хижине, – «И меня?… И меня зовут!».

Мишель поперхнулся, и уронил бадью на землю. Обиженный плетью, Легард взвился на дыбы!

…И там, где ещё минуту назад стоял Эрвин, – медленно таяло облачко пыли…

Вороной шарахнулся от огня, и Эрвин, спрыгивая на землю, хлопнул коня по крупу, отправляя назад…

Зная, что делает, – Альберт повернулся от хижины, и кинулся наперерез Эрвину…

Тепло обволокло его грудь, и Альберт, почувствовав, что более не будет отвергнут, благодарно заплакал…

…Эрвин споткнулся на ровном месте, и на миг замер, осторожно ощупывая себя…

«ЗАЧЕМ!?» – строго спросил его внутренний страж ПРИШЕЛЬЦА.

«СПАСТИ АЛЬБЕРТА!» – ответил тот смиренно, и вздохнул…

…………………………………………………………………………………………..

В лицо плеснуло водой, и Альберт открыл глаза…

Незавершённая луна плыла над полуночным лугом, над спокойной Зале, над его головой. Волна покачивала тело, иногда, набегая вспять, поворачивала труп, – то влево, то вправо, – словно рассматривая чужака… и унося его всё дальше и дальше в его последней ночи…

Ухнул филин. Труп подбросило на перекате! И луна брызнула в разные стороны!

«Бартоломео!» – ослеплённый страшной догадкой, Альберт отчаянно бился внутри сужающегося пространства, – «Бартоломео! Отпусти!!!»

Плотно сжатые губы италийца вернули его слова обратно…

Окоченение уже началось, – делая недвижимым и тело Альберта…

Но кто-то, там, наверху, – кто-то более праведный, более справедливый, шепнул долгожданное, – «РАНО!»… И отпустило…

Альберт открыл глаза, и увидел Бартоломео. Мёртвый италиец сидел на границе перехода в мир иной, смотрел на Альберта, и словно чего-то ждал…

«Только не уходи! Только не уходи!» – молил его Альберт, и уже, помогая себе руками, тащил своё непослушное тело к спасительной границе…

И покаянно опустившись на колени рядом с убитым, тихо вымолвил то, единственное, что дало бы ему шанс до конца остаться ЧЕЛОВЕКОМ… – «Прости…»

Холодная ладонь италийца коснулась его лба, и упала в сердце…

Альберт испуганно замер, а Бартоломео поднялся, отряхнул шляпу и, более не оборачиваясь назад, – растворился в ночи…

И уже донеслось до Альберта, словно в полусне, его тихое, заветное, – «Прощаю».