Галина Колесник - Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков

Бартоломео махнул травой по запылённым сапогам и затосковал…

Медовый запах цветущего вереска кружил голову, и уже ничем не напоминал о себе, оставшийся далеко позади, мрачный Замок, но на сердце Бартоломео было по-прежнему горько и неуютно…

Незаконченная луна скорбно выкатилась из тучи и осветила …Короткий Путь маленького италийца, нёсшего свой Тяжкий Крест к перекрёстку дорог…

…………………………………………………………………………………………..

Ступив на твёрдый грунт, Бартоломео приободрился. Весомый мешочек приятно оттягивал поясной ремень. Лёгкий ветерок разгонял мрачные мысли…

И уже виделось ему скорое возвращение на родину и венчание с Франческой, и собственный домик на окраине Палермо…

И отдаваясь во власть этого нового, неизведанного чувства, ожила и распахнулась его Душа, и сам он затрепетал вослед… и, жертвенно воздев руки к Великому Лунному Божеству, вознёс на Небесный Алтарь чудесную, италийскую серенаду.… И пылало, плавясь в его глазах, горячее южное солнце, и сжигала сердце Любовь, и испепеляло Душу страдание!

И звенел его голос, – разбиваясь на сотню, тысячу серебряных колокольчиков, – …и умирал, и вместе с ним умирал и Бартоломео, …и, умирая, рождался вновь! Где-то невысоко над головой италийца заухал филин, возвращаясь с ночной охоты. Беспокойная птичья тень перемахнула лунный омут и погасила его… Певец вздрогнул и, опуская руки, сник…

От старого придорожного валуна, вросшего в землю на самой развилке дорог, отделилась тёмная фигура и неслышно скользнула к Бартоломео. Раздался хруст, и хохот козодоя. Треснула сухая ветка и упала в ночь… Голова италийца дёрнулась и безжизненно повисла, и он сам, не издав ни звука, мягко осел в траву…

Невысокий, широкоплечий человек склонился над жертвой и, убедившись в том, что италиец больше не подаёт признаков жизни, решительно поволок его к реке.

Шляпа слетела с Бартоломео и осталась в высокой траве, но «аккуратный» палач вернулся и, разыскав ее, снова водрузил на голову италийца, надёжно закрепив под самым подбородком. Мёртвое тело заскользило на песчаной отмели, и полы плаща разъехались, обнажив драгоценный, туго набитый мешочек…

Незнакомец присел на корточки. Не отстёгивая, взвесил золото на ладони и удивлённо присвистнул.

«Однако, Гедерик не поскупился,» – пробормотал он, вставая, и глухо рассмеялся. Труп закачался на сонной волне, и убийца, носком сапога грубо отпихнув его от берега, кратко благословил: «Плыви, гадёныш!»

Неширокая Зале молча приняла чужеземца в свои объятия и смиренно повела его в Последний Путь…

И снова плавилось горячее солнце, и южный голос пел о любви, и Бартоломео плыл, покачиваясь в ласковых волнах, к далекой Сицилии…

«СДЕЛАНО!» – молвил Незнакомец и, откинув с головы капюшон, подставил молодое лицо под холодный свет пылающей Луны…

Покои Эрвина располагались в противоположном от Гедерика крыле, вторгаясь невысоким, куполообразным потолком в распахнутое Лоно Небес, и внося тем самым, некую дерзкую асимметрию в строгий немецкий монолит Старинного Замка. Спальня «старшего» Хепберна, едва ли соответствовала сему, – разве, только узкая кровать, выглядывающая из неглубокой ниши, напоминала о том, что на ней иногда спят…

В остальном же, комната барона представляла собой своеобразный гибрид рабочего кабинета и алхимической лаборатории, – Союз Теории и Практики, и своим предназначением опровергала любую, сюеминутную, легковесную мысль о бездумном и весёлом времяпровождении, как и о безделии вообще…

Богатейшая домашняя библиотека завораживая, уводила неискушённого книгочея в потайные лабиринты Александрийских Порталов…

Широкие дубовые полки, разделённые на секции, простирались во весь размах необъятной стены, – стремясь и дальше… но, сдавленные многотомными фолиантами, почти бездыханные сползали к самому потолку, – и там обрывались…

Ветхие манускрипты, древние рукописные труды античных философов, ботаника и натуропатические изыскания, анатомия и генезис, алхимия и физика, математика и история, звездочтение и космогония, теософия и архитектурные проекты, и поэтические творения самого Эрвина, и… голова кругом!

Всё ЭТО было найдено, собрано и изучено, всё ЭТО было выстрадано и пережито им в долгих, и порой, далеко не безопасных путешествиях, – и ВСЁ ЭТО стало венцом его двадцатилетних трудов, его бесценным сокровищем, его ХРАМОМ, его СВЯТЫНЕЙ!

Огромный письменный стол красного мозельского дуба, законно венчал многотысячную Книжную Армаду и, преисполненный молчаливого достоинства, величественно нёс на себе ещё с полдюжины различных словарей и справочников, и что- то объёмное в пурпуре бархатного переплёта, с оттиснутым посередине золотым треугольником в круге, – не менее загадочным, как и сам фолиант, и незаконченную рукопись с монограммой самого автора, и великолепный чернильный прибор с подставкой для гусиных перьев, из белейшего каррарского мрамора, и баснословно дорогую флорентийскую вазу, – сработанную из цельного куска чёрного горного хрусталя, и подаренную Эрвину его другом, маркизом Чезаре Модильяни, – тонким ценителем всего прекрасного, и большим знатоком искусства и литературы, у которого сам барон гостил прошлым летом, – беря уроки поэтики и вокализа…

В вазе, догорая, мерцала пунцовая роза, прильнув к холодному краю хрусталя прощальным поцелуем. И совсем уже недалеко от письменного, виднелся другой стол из самшита, материала лёгкого и к обработке отзывчивого. Расхождение в размерах, по сравнению со «старшим» собратом, нисколько не умаляло его значимости. Весь цвет средневековой алхимии явился на нём единодушным «собранием» пузатых колб, узкогорлых реторт, рядовых мензурок, горелок, жаровен, перегонных кубов и прочих, и уже совсем непонятных устройств.

Химические элементы и природные составы, расположенные по алфавиту, покоились до времени во глубине непроницаемо-тёмных пузырьков запечатанных воском. Солидная пухлая тетрадь, испещрённая формулами, расчетами, и геометрией всевозможных схем, была раскрыта, и на ней, вопреки всем математическим законам «распускался», полыхая: дивный неогранённый Смарагд!

Сам же, Хозяин этого таинственного «царства», стоял у книжных полок, задумчиво листая географический справочник, – когда в дверь постучали…

Эрвин озадаченно обернулся, размышляя, – «Кому могла прийти в голову столь странная идея: посетить его ночью?»…

Но тут дверь отворилась, и в комнату вошёл невозмутимый Альберт…

…………………………………………………………………………………………

«Увидел в твоём окне свет», – заговорил гость, снимая плащ, и бесцеремонно вешая его на крюк, – «И решил заглянуть на огонёк».