Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Я лично русских убивал, – угрюмо вспомнил Авраам, – и Блау тоже. СМЕРШ не дураки, у них есть сведения об отряде Штерны. В горы они не суются, здесь можно еще десять лет просидеть, но все равно… – судя по известиям, доходившим с востока, с украинской границы, тамошние националисты не собирались складывать оружие. Кое-кто из поляков и словаков, в отряде, хотел податься в украинские силы сопротивления.

Ночью Авраам прислушивался к храпу людей, из-за трофейной плащ-палатки, отделявший их с Эстер угол пещеры. У потрескивающего костра, в большом зале, сидели дежурные. Партизаны спали вповалку, в полушубках и шинелях, на самодельных нарах. Евреи, потерявшие семьи в лагерях и гетто, быстро находили себе пары. В пещере устроили несколько семейных уголков:

– Но хупы ни у кого не было… – отчего-то подумал Авраам, – хотя, в общем, для хупы и раввин не требуется. Все до Израиля ждут, а мы не стали… – ктубу Эстер зашила в подкладку шинели. Устроив голову на теплом плече жены, Авраам затягивался трофейной, русской папиросой:

– Раввины разрешили ставить хупу женщинам, мужья которых попали в лагеря. Но люди выживают, даже в Аушвице и Треблинке. Я сам таких евреев встречал. Если он… – Авраам не хотел называть его по имени, – если он спасся, если попадет в Израиль, после войны, он может пойти в раввинский суд… – он покосился на спокойное лицо жены. Трепетал огонек свечи, Эстер дремала, прижавшись к нему, под крестьянским одеялом, толстой, колючей шерсти. Подушка, которую жена носила под одеждой, валялась на лавке. Командира все поздравляли:

– Очень хорошо, дело к победе над немцами идет. Сейчас всем надо детей рожать… – никто не продолжал дальше, никто не упоминал о детях и взрослых, отравленных газом и сожженных в крематориях:

– И продолжать не надо… – мрачно сказал себе Авраам, – все понимают, что от евреев Европы никого не осталось. Десять миллионов здесь жило, до войны. А сколько сейчас? Разрозненные остатки, как в Танахе сказано. Полмиллиона, или даже меньше… – о Ционе в отряде никто не знал. Пан Конрад, навещая ее, делал вид, что отправляется в разведку. Для всех Циона вернулась на юг, в Венгрию. Эстер объяснила, что ее племянница будет работать в подполье:

– Вот и все, и больше говорить о ней не стоит… – шепнула она Аврааму. Циону поселили в безопасном доме, в горной деревне, в тридцати километрах от пещеры. Старуха, сестра местного ксендза, до смерти брата вела его хозяйство. Женщина была почти слепой, и о состоянии Ционы не догадывалась. Блау приходил к ней, как муж.

– Муж… – перегнувшись через Эстер, Авраам потушил папиросу в пепельнице, из стреляной гильзы, – Кардозо ей тоже муж, по закону… – если бы Кардозо явился в раввинский суд, Авраама и Эстер обязали бы развестись:

– Они объявят малышку мамзером, незаконнорожденной… – Авраам поежился, – нельзя дитя обрекать на такую судьбу… – Эстер считала, что у них родится дочка. Они привыкли относиться к будущему ребенку, как к своему. Циона о нем упоминать избегала, а Блау называл малыша оно:

– У Конрада даже лицо меняется, когда он о ребенке слышит… – вспомнил Авраам, – он не может брезгливости сдержать. Но девочка никогда не узнает, кто ее родители, на самом деле. Нельзя такое ребенку говорить… – Эстер приоткрыла глаза:

– Мы обещали, Ционе… – спокойно сказала жена, – мы должны держать свое слово, Авраам. Ребенок ни в чем не виноват… – Эстер всегда понимала, о чем он думает. Доктор Судаков вздохнул, привлекая ее к себе:

– Я знаю, милая. Никто не собирается идти в раввинский суд и позорить Циону. Девочка наша дочь, так будет всегда. Но… – он замялся, жена кивнула на подушку:

– Я бы сама в Краков поехала, узнала бы, что происходит. Может быть, русские взяли Аушвиц… – в горах они были отрезаны от новостей, – и тогда… – рядом с подушкой лежал пистолет жены:

– Но я не могу… – Эстер помолчала, – в моем, как это выразиться, состоянии. И надо позаботиться об отряде, хотя ты говоришь, что борьба бессмысленна… – Авраам считал, что СССР, рано или поздно, подавит любое сопротивление, в Прибалтике или на Украине:

– Они отправят всех в лагеря, как до войны еще делали… – заметил доктор Судаков:

– Но ты не волнуйся… – он прикоснулся губами к светлым волосам, на ее виске, – я все сделаю пани Штерна. Возьму Копыто и спустимся с гор. Если что-то… – не закончив, он указал глазами на офицерский вальтер. Жена кивнула:

– Так будет лучше, для всех. Маргарита вряд ли выжила, а мальчики пусть считают, что его в Аушвице убили. Может быть, и действительно убили… – кроме Кракова и Аушвица Авраам хотел добраться до Треблинки. После единственного, прервавшегося разговора с отцом Эстер, они долго рассматривали карту:

– Вокруг Треблинки тоже есть монастыри, – задумчиво сказала жена, – хотя до Требница от Кракова ближе. Но ты не помнишь, откуда их привезли, и куда они уехали… – Авраам, невольно, коснулся шрама, над ухом, скрытого отросшими волосами:

– Не помню. Но я проверю округу рядом с Треблинкой, и, наконец, доберусь до архиепископского дворца… – в самом лагере, в Треблинке, искать детей было бесполезно.

– Потому что лагеря больше не существует, еще с лета… – они с Блау развели костер и достали фляги с крепким кофе и русской водкой. И то, и другое они получили в Кракове, у Шиндлера. Авраам не ожидал, что приятель останется в городе. Доктор Судаков просто на удачу повел Блау к той квартире, откуда он, три года назад, выпрыгнул в заметенный снегом двор, с пулей Гёта в голове. Пан Конрад присвистнул:

– Крепкий ты мужик. У тебя пуля в мозгу застряла, а ты на ноги встал, дошел куда-то… – Авраам буркнул:

– Если бы я еще помнил, куда… – не желая привлекать внимания военных патрулей русских, они провели день в пивной, на окраине города, отправившись к Шиндлеру после темноты. Краков кишел солдатами и офицерами Красной Армии, и польскими добровольными соединениями:

– Они сейчас срочно везде свои правительства насадят, – заметил Авраам, за стопками водки и бутербродами с заветренной колбасой, – вся Восточная Европа станет социалистической. Надеюсь, что Оскар вовремя ушел, с вермахтом… – доктор Судаков усмехнулся:

– Мы с тобой, Конрад, Краков от взрыва спасали, только русских, в случае нашего ареста, это нисколько не заинтересует… – в начале января, когда вермахт катился на запад, партизаны Армии Крайовой заблаговременно перерезали немецкие коммуникации, лишив нацистов возможности отдать приказ о разрушении города.

– И Краков остался нетронутым… – они поднимались по гулкой, холодной лестнице. Авраам долго нажимал на звонок:

– Не работает, кажется… – он постучал кулаком в дверь, больше для очистки совести. В передней кто-то зашаркал, лязгнули засовы, на них пахнуло табачным дымом и перегаром. Шиндлер, с мятым, небритым лицом, в потрепанном халате, даже не удивился: