Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Поляки должны себя почувствовать хозяевами, на своей земле, – объяснил Эйтингон, – Силезия, по решению будущей конференции, станет польской территорией. Нечего потворствовать немцам, надо показать, где их место… – немецкие фермеры, бросив хозяйства, бежали вслед за вермахтом в укрепленные районы Бреслау и Позена, но и без них в Силезии хватало бывших граждан рейха.

– Из Восточной Пруссии тоже сейчас бегут, – усмехнулся Эйтингон, – море забито судами с гражданским населением. Наши летчики караваны бомбят, конечно… – позавчера в Балтийском море пошел ко дну пассажирский корабль «Вильгельм Густлофф», эвакуировавший немцев из Гдыни. Во внутренней сводке Эйтингон прочел о гибели почти десяти тысяч пассажиров:

– Туда им и дорога… – доев бутерброд, он отхлебнул крепкого, сладкого кофе, – Восточную Пруссию мы тоже очистим… – Восточную Пруссию немцы обороняли отчаянно. Красная Армия продвигалась вперед, что называется, на метр в день. Сводка пестрила названиями никому не известных, тамошних деревень:

– После войны мы все переименуем, – обещал Эйтингон Серебрянскому, в самолете, по дороге в Польшу, – как сделали в Крыму. Проклятые татары, коллаборационисты, поехали в Казахстан. Пусть хоть все передохнут… – старший майор госбезопасности Журавлев, руководивший работой в освобожденном Крыму, привез в Москву список новых названий татарских поселков. Наум Исаакович расхохотался:

– Одна романтика. Привольное, Прохладное, Вишневое… Отдыхающим понравится, – хлопнул он по бумаге, – после войны все забудут, что в Крыму жили татары… – поселки и города в Восточной Пруссии тоже собирались переименовать:

– Все станет социалистическим, советским, – довольно думал Наум Исаакович, – хорошо, что от Варшавы немцы одни руины оставили. Мы подарим полякам новую столицу. Отстроим Варшаву в нашем духе… – здешний, силезский дух Эйтингону не нравился.

Кроме немцев, в районе болтались бывшие партизаны Армии Крайовой. В Кракове, в спешно организованной тюрьме СМЕРШа допросы шли сутками. Сюда, в лагерь для перемещенных лиц, конечно, не привозили людей, пойманных с оружием в руках:

– Однако надо быть бдительными, – предупредил Эйтингон местных работников, – враги социалистического строя могут притворяться беженцами, освобожденными из лагерей… – такой контингент и сидел здесь, на территории бывшей агрономической школы, на окраине Бельско. Наум Исаакович и товарищ Яша прилетели сюда не из-за местных беженцев, и даже не из-за польских националистов.

Больше в сводке ничего интересного не было. Шли бои под Франкфуртом-на-Одере, но саму реку пока не форсировали, как и Рейн, на западном фронте:

– Вряд ли они сейчас выйдут к Рейну, – скептически подумал Наум Исаакович, – там тоже распутица начнется. Уже началась, на западе теплее… – в Польше лежали высокие сугробы. Налив себе еще кофе, закурив, он подошел к окну. Территория была пустой. Заключенные сидели в бывших помещениях общежития школы, допросы шли в административном здании. Эйтингону и Серебрянскому выделили дальнюю комнату. Наум Исаакович приехал в Польшу с деликатной миссией, и не хотел, чтобы его разговоры слышали посторонние уши.

Комнату хорошо топили, он приоткрыл форточку:

– В Ялте, наверное, миндаль цветет, а здесь минус десять… – ветер гонял по двору школы легкую метель, – в Ялте обсудят и вопрос Силезии, и Восточную Пруссию… – Силезия, с ее шахтами и промышленностью, отходила Польше. Тройка собиралась поделить Германию на зоны оккупации. Восток становился ответственностью СССР. В Москве спешно формировали подразделения, призванные доставить из Германии ученых, технику, и ценные картины:

– Иначе наши доблестные вояки по ним сапогами пройдутся, – кисло подумал Эйтингон, – или привезут, как трофеи, в родную деревню, над печкой повесить. Но ученые, это хорошо. Найдется компания для Вороны… – мальчик сообщил, что доктор Кроу спокойно занимается своей работой, в Лос-Аламосе. Благодаря Пауку и Стэнли, в Лондоне, НКВД получало полную информацию об интересующих их лицах. Наум Исаакович знал, что герцог Экзетер, неожиданным образом, выжил:

– Жаль, что он в Лондон решил не возвращаться. Впрочем, нарезки его голоса нам надолго хватит… – англичане, либералы, даже не разжаловали полковника Кроу, за драку в ресторане:

– У нас бы его быстро Звезды Героя лишили, за такие дела, из партии бы выгнали. Впрочем, он у них герой. Но ничего, эта парочка, он и Князева, никуда от нас не денется… – героем стал и кавалер Медали Почета, полковник Горовиц:

– Одна такая семья в Америке, – вспомнил Эйтингон, – но это ничему не мешает. Кто угодно может стать предателем. Меир и стал, еще до войны. Мы позаботимся о том, чтобы его посчитали Пауком, несмотря на заслуги и ордена… – в остальном новости тоже были неутешительными. Мишель де Лу пропал за линией фронта, в Италии, и, что особенно волновало Эйтингона, было непонятно, где сейчас отряд пани Штерны, и она сама.

– Она звонила с горной базы вермахта… – вздохнул Наум Исаакович, – еще найди ее, базу. Это в декабре случилось, а горы здесь огромные… – Требниц, где, скорее всего, находились сыновья Звезды, располагался под укрепленным Бреслау, в неприступной крепости арийской силы, как выражался Геббельс:

– Неясно, знает пани Звезда, где дети, или нет, – размышлял он, – и вообще, где ее искать. В Бреслау власовцы сидят. Там, кстати и Воронов может отираться, но до Бреслау нам еще далеко… – Воронов мог подождать, пани Штерна была важнее. При докторе Горовиц имелся новый муж, Рыжий, и Саломея, которую кто-то вывез из Будапешта:

– Мужчина, – решил Эйтингон, – любовник, скорее всего. Кто еще станет так рисковать, ради незнакомой девчонки. Знать бы еще, кто это… – отряд Штерны мог прятаться где угодно.

Здешние горы простирались от украинской до чешской границы. Бойцы Армии Крайовой бежали на юг, соединяясь в неприступных районах с украинскими националистами:

– Забыли довоенные распри, – зло буркнул Эйтингон, – хохлы не то, что под поляков, под Гитлера лягут, если им независимость пообещают. И легли… Западную Украину, как и Прибалтику, мы всю в лагеря отправим, до последнего ребенка. Пусть подыхают, потеря невелика… – Эйтингон не хотел, чтобы пани Звезда первой добралась до своего бывшего мужа, профессора Кардозо.

– Она его пристрелит, и глазом не моргнет… – рука Эйтингона заколебалась над потайным карманом блокнота, – а профессор нам нужен… – Серебрянский пошел разговаривать с доставленными в лагерь ночью и рано утром новыми заключенными.

Аушвиц освободили на прошлой неделе. Ворота лагеря, очень удачно, открыл некий майор Шапиро, командир штурмового отряда сто шестого стрелкового корпуса: