Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Выбраться бы ей оттуда, окольными путями… – он рассматривал карту, – а как? Братислава еще не освобождена, в Австрии немцы, в Северной Италии тоже. Да и не поедет она никуда, пока мальчиков не отыщет… – сестра, как и все командиры отрядов Армии Крайовой, рисковала арестом и возможным расстрелом, от рук НКВД.

– То есть СМЕРШ, так они военную контрразведку называют, – вспомнил Меир. Джон считал, что в Рётгене Питер увидел Марту, дочь миссис Анны:

– Она спаслась от ареста, и шла к линии фронта, с ребенком, – уверенно сказал Джон, – а пистолет она мне еще в Берлине показывала… – дверь толкнули, Меир обернулся: «Ну что?».

Кузен Теодор бросил на тумбочку аусвайс, со свастикой и прусским орлом:

– Выдан во Франкфурте, некоей фрау Циль… – Джон смотрел на строгое, худое лицо женщины:

– Жена их старшего по подъезду, Эмма мне говорила… – Федор прислонился к стене:

– Я все выяснил, поговорил с фрау Беатрисой. Аусвайс оставила на ферме неизвестная женщина, рыжеволосая, с маленьким ребенком. Мальчиком, – добавил он, дернув щекой. Федор старался не думать, что дочь и внук были в каких-то тридцати километрах от Мон-Сен-Мартена:

– Теодор-Генрих, Теодор-Генрих, – билось у него в голове, – два года ему сейчас, с небольшим. То есть Марта его Адольфом называла, для вида. Где он, что с малышом, что с нашей девочкой… – сердце заболело, он поморщился:

– Надо Анне написать, немедленно. Мальчишкам… – так Федор называл кузенов, – я, конечно, ничего говорить не стану, да мне и нельзя, по соображениям безопасности… – оставалось непонятным, выжила ли дочь с внуком в атаке на Рётген.

Меир помолчал:

– Я прикажу проверить данные о раненых, из местного населения. На всякий случай… – он повертел пистолет:

– Но где сейчас кавалер Креста Виктории, майор Кроу, и жив ли он вообще… – Федор помахал рукой, разгоняя дым:

– Вы бы здесь не курили, вот что. Главный врач сейчас появится, Джон… – он окинул кузена долгим взглядом, – Монах сказал, что у него есть приватный разговор… – прошагав к окну, Федор настежь распахнул форточку, впустив в палату свежий, морозный воздух.

Самодельный конверт, из бумаги в косую линейку, аккуратно склеили, надписав четким, изысканным почерком: «Мадемуазель Маргарите Мендес де Кардозо, в собственные руки». Легкий ветер шевелил занавеску, со двора доносился голос капитана Хоффмана:

– Госпиталь грузится… – Джон пока не трогал конверт, – идет вперед, на восток. Мне тоже надо в штаб Монти позвонить… – командующий сухопутными силами союзников, фельдмаршал Бернард Монтгомери, с штабом, расположился в освобожденном Аахене. Впереди армию ждала переправа через Рейн. Джон решил не возвращаться в Британию:

– Свяжусь с Блетчли-парком и все объясню, – разозлился он, – Меир тоже из работника секретной службы стал военным разведчиком… – Джону не хотелось заниматься бумажной работой:

– Читать бесконечные протоколы наблюдателей на встрече тройки, решать, как после войны разделить промышленный потенциал Германии. Пусть Мэтью таким заведует, у него хорошо получается на заседаниях выступать… – в начале войны и на североафриканском театре Джон служил в танковых войсках, но хорошо знал Монти, старого приятеля покойного отца:

– Попрошусь к «Фантомам». Меир сказал, что капитана Авербаха туда переводят, из воздушного десанта… – «Фантомами» называли летучие группы разведчиков. Они добывали информацию о положении за линией фронта и занимались связью между подразделениями союзников:

– Если мне прикажут вернуться в Британию, – мрачно подумал Джон, – я сделаю вид, что не дослышал, по телефону. И письменного распоряжения не получал… – он не мог покинуть Германию, не узнав, что случилось с Эммой.

– Мишель поступил, так, как должно, – сказал себе герцог, – он жизнью рискует, ради любимой женщины. Эмма с Мартой под чужой фамилией жили. Может быть, при аресте не разобрались, кто Эмма такая, на самом деле. Может быть, ее отправили в тюрьму, или в лагерь. В Равенсбрюке держат женщин. Эмма арийка, по документам. Она совершила уголовное преступление, укрывала шпиона. Она, конечно, скажет на допросе, что ничего не знала, сделает вид, что просто меня приютила. Я доберусь и до Франкфурта, и до Равенсбрюка, обещаю. Я найду Эмму… – в палате царило молчание. Гольдберг, зачем-то, снял и надел очки:

– Конверт мне Максим передал, в форте де Жу, когда мы с вами встретились… – церемонно сказал главный врач. Он говорил о партизанской акции тоном человека, обсуждающего светский раут:

– Я, как вы понимаете, не мог его открывать. Он предназначен для Маргариты… – Гольдберг повертел конверт:

– Это не клей. То есть клейстер, из пшеничной муки. В лагере обычного клея нет… – Джон, внезапно, подумал:

– Максим, должно быть, знал, что случилось с Виллемом. Авраам тоже был в Аушвице, но бежал, как и Максим… – он помнил упрямые, голубые глаза Волка:

– Даже если знал, то видно было, что он ничего говорить не собирается. А теперь, где его искать, Максима? За линией фронта, в Италии. И жив ли он, вообще? – Теодор и Меир, деликатно, оставили их одних. Джон видел, в полуоткрытую дверь, рыжую, коротко стриженую голову старшего кузена, в пилотке хаки:

– Интересно, почему он в американскую армию пошел, а не остался в силах Свободной Франции? – мимолетно, подумал Джон:

– Хотя у него двойное гражданство, конечно. Его дед тоже на Арлингтонском кладбище похоронен. И что ему Марта, дочь Горской? Теодор волновался, когда речь о ней и ребенке зашла… – Меир отправился звонить по тыловым госпиталям. После освобождения Рётгена, Марту и ребенка могли отправить в медицинскую часть союзных войск:

– Или ее нашли немцы, эвакуировали обратно на восток… – старший кузен рассматривал какой-то плакат, – главное, чтобы Максимилиан до нее и малыша не добрался. И Воронов не добрался до Эммы… – о таком Джон даже думать не хотел. Старший кузен стоял с незажженной папиросой в зубах.

Федор оглянулся на дверь:

– Ладно, Монах прав. Не стоит в больнице курить… – он изучал плакат:

– Знай своего врага, грязную воду… – солдат, с бидоном, наклонился к роднику. Струя воды лилась из оскаленных зубов черепа:

– Не рискуй! Не пей из непроверенных источников… – капитана Хоффман не стал вешать в госпитале обычных плакатов с предупреждениями об опасности венерических заболеваний.

– Здесь такое ни к чему… – довольно изумленно сказал медик, – за три года, пока всех местных мужчин в концлагере держали, в Мон-Сен-Мартене ни одного ребенка не родилось. Коллега Гольдберг мне говорил, что в городке всегда строгие нравы были… – по вечерам, в немногих уцелевших каменных домах, открывались кабачки. Пока большая часть города лежала в обгорелых руинах, на окраинах теснились бараки, но Федор не сомневался, что шахтеры все отстроят: