Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Дядя Джон, – Маргарита коснулась его руки, – но Уильям должен жить здесь. Он наследник Мон-Сен-Мартена, как и я… – Джон пообещал девочке, что ее кузен, после войны, непременно окажется в Бельгии.

Герцог смотрел на маленькую фигурку, в красной, вязаной шапочке, на черные, кудрявые волосы. Маргарита шла через двор больницы, держась за руку Монаха, Гамен скакал вокруг:

– Уильям может быть мертв… – горько понял Джон, – три года прошло. Тони и Виллем в Испании встретились, конечно. Что-то у них случилось, он ушел от мира, стал монахом, потом сан принял. Какая теперь разница… – напомнил себе Джон. Они говорили с Меиром об испанской войне:

– Меир у меня спрашивал, работает ли мистер Филби в секретной службе. Они в Теруэле познакомились. Меира тогда ранило, при республиканском обстреле. Работает, ему доверяют… – Гольдберг обещал выписать Джона на следующей неделе. Позвонив в штаб фельдмаршала Монтгомери, из кабинета Меира, герцог услышал прокуренный голос Монти:

– Восстал из мертвых, значит. Будем ожидать и возвращения майора Кроу. Он кавалер самой высокой награды Британии, не след, чтобы такие люди пропадали… – ни Марту, ни ребенка в близлежащих госпиталях Меир не нашел.

Монти уверил Джона, что ждет его в Аахене:

– Бюрократию твое начальство пусть после войны разводит, – сочно сказал маршал, – можешь даже не связываться с Лондоном. Я объясню, что ты выбрался из рейха в нашем расположении, и сейчас ушел обратно в рейх, разведчиком. Без рации, разумеется… – Монти чиркнул спичкой:

– Победителей не судят, как говорится. Да и потом, что ты можешь рассказать, если полгода слепцом по госпиталям отирался… – Джон, действительно, кроме названий больниц и речей Геббельса больше ничего не слышал:

– Как со Стивеном, – усмехнулся герцог, – он тоже по больницам мотался, а потом на рынке грузчиком работал… – Джон отправил телеграмму дяде Джованни, предупреждая его, что выжил, и будет служить в разведке армии Монтгомери.

– После войны со всем разберемся, – заметил он Меиру. Кузен только кивнул: «Да».

Оставив на дороге свой виллис, Меир пошел к бараку, где жили сироты:

– Дети в школе сейчас. С Маргаритой и Джоном я попрощался. Пистолет ему оставил, Джон его в Лондон отошлет. Он отсыпается, бедняга, за время своих скитаний. Правильно он сказал, после войны разберемся. Я докажу, что не агент СССР, станет понятно, что с Мартой и Питером случилось, и где фон Рабе Констанцу спрятал… – по расчетам Меира, Монах с Портнихой, проводив детей в школу, должны были собираться:

– Ей на занятия надо, ему в больницу, то есть на амбулаторный прием… – Гамен, подняв голову, заворчал. Прислушавшись к звукам из барака, Меир стиснул зубы:

– С Тессой так было. И больше никогда, никогда не будет… – обойдя собаку, он поскрипел дверью. Полковник Горовиц успел выкурить сигарету, ожидая, пока кто-то выйдет на крыльцо. Монах появился на ступенях, босиком, в трофейных брюках вермахта, и чистой, но потрепанной рубашке. Меир вдохнул запах мускуса и сладких пряностей. Обычно недовольное лицо Гольдберга было умиротворенным, глаза светились смехом:

– Извини. Мы думали, ты позже заедешь. Детей проводили, а потом… – у него была лукавая, добрая улыбка. В темных, немного поседевших волосах, над ухом, застряло перышко из подушки. От Гольдберга веяло теплом постели, он спохватился:

– Завтрак. Сейчас Роза поднимется, мы тебя… – Меир, отчего-то, подумал:

– Может быть, поговорить с ним? Он врач, он поймет… Но я даже с папой не говорил. Оставь, такое не лечат… – полковник отмахнулся:

– У меня фляга в машине, с кофе, бутерброды я себе сделал. Пусть Роза отдыхает. Здесь двадцать миль до штаба Паттона, пообедаю на новом месте. Это если они вперед не продвинулись… – Меир обещал, по мере возможности, сообщать в Мон-Сен-Мартен новости.

Рука Гольдберга, несмотря на ранение, оставалась крепкой и уверенной. Эмиль прищурился, глядя на утреннее небо:

– В общем, – задумчиво сказал Монах, – в мае я предполагаю в Польше оказаться. Спишемся с Авербахом, договоримся обо всем. Аушвиц не сегодня-завтра освободят. Жаль, конечно, что Звезда в горах сидит, но к русским ей соваться опасно. Сами разберемся, – подытожил Монах:

– Розе привет передавай, – улыбнулся Меир, – после войны увидимся… – виллис полковника Горовица зачихав, очнувшись, покатил по восточной дороге. Над крышей барака щебетали ласточки.

Монах потрепал Гамена по густой шерсти:

– В мае мы тоже на восток поедем, милый мой. Ты здесь останешься, за Маргаритой присматривать… – потушив окурок в медной пепельнице, Эмиль пошел к жене.

В маленькой, прокуренной комнате бывшей школы наскоро прибили к стене портрет товарища Сталина и кумачовый лозунг: «Смерть немецко-фашистским оккупантам», на русском и польском языках. После взятия Красной Армией Кракова оккупанты откатились на запад, в Силезию. За освобожденным на днях Катовице еще шли бои, как продолжались они на севере, вокруг Познани.

Эйтингон изучал сегодняшнюю сводку, положив ноги, в начищенных сапогах, на стол, кусая бутерброд со свежей, краковской колбасой. Рядом громоздились тарелки с остатками завтрака. Немцы, при отступлении, бросали целые склады, забитые банками с испанскими оливками, кругами датского сыра, ветчиной, и французскими винами. Наум Исаакович хмыкнул:

– Наши ребята впервые такие магазины увидели, а впереди еще рейх… – в отличие от разрушенной Варшавы, Краков почти не пострадал. В витринах гастрономических лавок висели колбасы и сосиски. В универсальных магазинах стояли манекены, в меховых шубках и кокетливых шляпках. Местные девушки носили изящные, зимние жакеты, шелковые чулки и ботинки, на высоких каблуках:

– Надо внимательно следить за личным составом… – заметил Эйтингон на совещании, – докладывают о случаях мародерства, ограбления гражданских жителей, об изнасилованиях. Не говоря о случайных связях, – он поморщился, – мы знаем, что здесь за шваль собралась. Полякам пока доверять нельзя, они не доказали своей лояльности… – Краков все годы войны был столицей генерал-губернаторства. Поляки в рейхе считались людьми второго сорта, но Эйтингон настаивал, что при немцах они жили припеваючи:

– Варшава хотя бы восставала, два раза, – хмуро сказал он, – а здесь все танцевали и развлекались. Нет, надо, как следует, проверять местное население, учитывая его, так сказать, национальный состав… – в Силезии всегда жило немецкое меньшинство. После разгрома Польши район вернули в Германию, считая территорией рейха:

– Поляки потом выселят немцев на запад… – Эйтингон потянулся за блокнотом, – вообще надо проводить кампании, вселяющие в население ненависть к немцам. Организовывать проявления неприязни, если можно так выразиться… – при Красной Армии имелись карманные польские соединения, основа для будущей, социалистической страны, но их было недостаточно: