Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть седьмая

– Западные страны поймут, что союз со Сталиным был ошибкой, – говорил Петр сослуживцам по РОА, – фюрер подпишет перемирие с Британией и Америкой. Мы обрушим всю мощь оружия возмездия на коммунистические орды…, – пока что требовалось узнать, где находится доктор Кроу, творец такого оружия.

Фон Рабе разрешил Петру представиться настоящим именем:

– Вы должны вызвать доверие вашего соратника, товарища по оружию…, – Максимилиан велел:

– Но не затягивайте разговор…, – затягивать и не потребовалось. Выпив половину чашки с порошком хлоралгидрата, герцог, внезапно, широко, зевнул:

– Простите…, – Петр едва успел его подхватить. Старики, склонившиеся над доской для шеш-беша, и прикорнувший на табурете хозяин заведения ничего не заметили.

Максимилиан изучал лицо герра Холланда:

– Препарат обеспечивает шесть, восемь часов сна. Сейчас он придет в себя…, – фон Рабе надежно приковал англичанина к оцинкованному столу:

– Доктора Горовиц ждать неоткуда…, – усмехнулся Макс, – никто ему не поможет. Герр Кроу и мистер Горовиц никогда не узнают, что случилось…,

Пока Холланд спал, Максимилиан изучил подвал, разгоняя крыс лучами фонарика. Он наткнулся на комнату, где мыли туши:

– Очень хорошо…, – Макс дал пинка проржавевшей ванне, – на крыс надеяться опасно. Они могут оставить части тела, для опознания…, – по дороге, заботливо укрыв герра Холланда курткой, Макс остановил машину в пригороде, у хозяйственной лавки. Он купил острый топорик, ведро, и бумажный мешок, с негашеной известью. Во дворе бывших боен Макс нашел работающую колонку с водой.

– Хватит всего двух, трех дней…, – растерев окурок носком ботинка, он поднялся, – гашеная известь отлично растворяет человеческую плоть. Разрублю труп на части, и больше никто не вспомнит о герцоге Экзетере…, – с огнем штандартенфюрер возиться не хотел. По опыту посещения лагерей, он знал, что только промышленные печи способны превратить тело умершего человека в пепел. Максимилиан достал из кармана куртки несессер. Сзади послышался слабый стон. Он пока не стал оборачиваться.

– Где я…, – Максимилиан открыл футляр, – помогите, кто-нибудь…, – в несессере Макс, аккуратно, разложил продукцию закрытых лабораторий фирмы Bayer, опробованную во внутренней тюрьме, на Принц-Альбрехтштрассе. Химики рейха могли гордиться своей работой. Ценя порядок, штандартенфюрер сунул в несессер и пузырек спирта. Открутив пробку, намочив ватку, он взялся за шприц. Стекло ампулы захрустело. Мельчайшие капли жидкости засверкали радугой в свете фонарика.

– Скополамин, – вспомнил Макс лекцию химиков, – алкалоид, содержащийся в дурмане, и белене. Под влиянием наркотика человек погружается в состояние полусна, и с легкостью отвечает на вопросы…, – наклонившись над столом, он, почти ласково, улыбнулся:

– Давно не виделись, герр Холланд. Я рад встрече, а вы…, – Холланд задергался, пытаясь вырваться из наручников. Макс прижал его руку к столу:

– Тихо, тихо…, – блестящая игла, плавно, вошла в вену.

Низкое, сильное контральто разносилось по кабинету, погруженному в темноту.

Круг света, от настольной лампы, с зеленым абажуром, падал на дубовый стол, на глянцевые, четкие, черно-белые фотографии. Снимки сделали аппаратом ФЭД, на советской пленке и напечатали на советской бумаге. Наум Исаакович не любил, как он говорил, шероховатостей.

Остывала фарфоровая чашка с кофе. В хрустальной, тяжелой пепельнице, дымилась кубинская сигара. Мальчик привез Эйтингону коробку, с блоками сигарет и хорошим виски. Наум Исаакович мог получить американские товары в закрытом распределителе, однако он ценил заботу выученика.

– И мы о нем позаботимся…, – Эйтингон, рассеянно, листал старый номер Life, – о нем, о его малыше, о Деборе…, – он уверил Паука, что его ребенка ищут, и, непременно, найдут. Дебора возвращалась на работу, в штаб военно-морского флота. Наум Исаакович велел Пауку не вызывать у женщины подозрений:

– Ни о чем у нее не спрашивай, – повторил он Мэтью, – ты человек, на которого она опирается. Ты ее поддерживаешь, обеспечиваешь связь с мужем…, – Паук получил пачку свежих писем, из Москвы. Он передал Эйтингону катушки с пленкой. Мэтью аккуратно фотографировал чертежи и расчеты ученых из Лос-Аламоса и других лабораторий:

– Когда мы доберемся до Германии, – понял Эйтингон, – начнется соревнование. Мы, и союзники будем гоняться за Вернером фон Брауном и Гейзенбергом, судетским ураном, и химическими лабораториями…, – он затянулся сигарой:

– Впрочем, главное богатство американцы потеряют. Ворона приедет в Советский Союз…, – мальчик рассказал об операции «Скрепка». Эйтингон развел руками:

– Милый мой, война есть война. Мы постараемся вывезти в СССР как можно больше ученых, но все зависит от скорости продвижения армии. Ты знаешь, как упорны гитлеровские мерзавцы…, – они сидели в неприметном кафе, в глубине рыночных коридоров. Мальчик вернул ему фото, сделанные в Бабьем Яру. Серые глаза, на мгновение, заблестели:

– Мистер Нахум, я надеюсь, что такое…, – Мэтью помолчал, – никогда не будет прощено…, – Эйтингон кивнул:

– Ты помнишь Танах, милый. Я смою их кровь, которую не смыл еще…, – Мэтью даже заговорил нараспев, с интонациями учителя в хедере:

– Раши объясняет нам, что Господь прощает все грехи, и даже те, что человек совершает против Него, однако он не простит другим народам преступлений против евреев…, – Мэтью закрыл глаза:

– В той же главе говорится: «Настанет день, когда горы будут источать вино, а холмы, истекать молоком, когда все родники земли Израиля наполнятся водой, и Господь вернется на священную гору Сион, и Иерусалим обретет былую святость…».

Эйтингон улыбнулся:

– Так и случится, мой милый. Мы увидим новый, социалистический Израиль, восстановленный Иерусалим, под красным флагом коммунизма. Пророки призывали еврейский народ к честности и справедливости. Нет никого честнее нашей родины, сынок, нашей партии, заботящейся о каждом человеке…, – Эйтингон показал мальчику анонимное письмо. Мэтью, внимательно, осмотрел конверт и бумагу:

– Машинка Remington Rand. Я сам такой пользуюсь, на работе. Они и в английском посольстве стоят, и на безопасных квартирах…, – они перебрали возможных авторов письма, но так и не поняли, кто мог его отправить. Эйтингон хмыкнул:

– В любом случае, нам надо увидеться. Я пошлю сведения о времени, и месте встречи, а ты получишь советский фотоаппарат, с заряженной пленкой. Кем бы ни был автор…, – Наум Исаакович помахал письмом, – его фотографии нам очень пригодятся…, – снимать на кодак Паука было непредусмотрительно. Донован и Даллес могли заказать экспертизу.

Эйтингон пыхнул сигарой: