Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть седьмая

Дверь заскрипела. Она, испуганно, подняла глаза:

– Она умылась, – понял Питер, – румянец появился. Она совсем молоденькая, едва за двадцать. Помни, что она может играть. Она словно Воронов, человек с двойным дном…, – поставив термос, разложив блокноты, Питер вынул золотой портсигар: «Вы позволите?». Он никогда не мог бы закурить без разрешения девушки, пусть и агента Лубянки. Она услышал дрожащий голос:

– Да, пожалуйста…, – майор Кроу щелкнул зажигалкой: «Может быть, вам удобнее говорить по-русски?». Он поморщился от своего акцента:

– Надо чаще практиковать язык. А как? Русские с подозрением относятся к тем, кто с ними заговаривает. И я здесь вообще неофициально…, – Лиза вспомнила:

– Стивен говорил, что у мистера Кроу отец русский. Он на первой войне погиб. Воронцов-Вельяминов…, – она выдохнула:

– Спасибо. Удобнее, конечно…, – Питер взялся за ручку:

– Несколько предварительных вопросов. Ваша фамилия, имя, дата рождения…, – он налил девушке кофе.

Лиза сглотнула:

– Князева, Елизавета Александровна. Я родилась в двадцать втором году, в Забайкалье…, – стряхнув пепел, майор Кроу начал писать.

Человек, называвший себя полковником Стивеном Кроу, отлично владел протезами.

Пальцы, обтянутые черной кожей, двигались. Он без труда держал чашку кофе и щелкал зажигалкой. Он размотал потрепанную, грязную чалму. На почти лысом черепе, с остатками каштановых волос, виднелись шрамы, от ожогов. Джон заметил щетину, покрывающую шрамы на щеках. Человек перехватил его взгляд:

– Я две недели не брился, негде было. В любом случае…, – он повел протезом, – после ранения, после операций, волосы стали плохо расти…, – Джон и сам все видел. Еще он видел шрам, на месте левого глаза. Правый глаз, мутной голубизны, находился не там, где положено:

– Ему много операций сделали…, – в простой, медной пепельнице, дымилась сигарета Джона, – видно, что восстанавливали нос, губы. Восстанавливали, как смогли, конечно. Уши они не трогали. То есть, у него нет ушей…, – тем не менее, слышал человек хорошо. Они начали разговор на русском языке. Джон пожалел:

– Практики у меня нет, а откуда ее взять? У него тоже акцент слышен…

Джон напомнил себе, что в Советском Союзе НКВД без труда нашел бы английского, или американского коммуниста:

– Вытащили из лагеря, предложили деньги. Жену подыскали, то есть придали ему куратора. Она молодая девушка, красивая. Кто откажется от подобного? – пластические операции могли быть частью большой игры, затеянной на Лубянке:

– Или его, действительно, ранили, на войне. Сотрудник НКВД, знающий английский язык. Акцент в русском он может изображать, ничего сложного…, – когда они перешли на английский, обнаружилось, что гость говорит довольно неловко. Он хмуро объяснил:

– В СССР я большей частью молчал. Сначала рот и горло были обожжены, а потом я мычал, заикался. Так было безопасней, с моим акцентом. И моя жена…, – он запнулся, – леди Кроу, не знает английского языка. Мы с ней по-русски говорили…

Голос человека был глухим, прерывистым:

– Джон, это я, Стивен. Я понимаю…, – он отвернул изуродованное лицо, – понимаю, что ты мне не веришь. Но я могу рассказать тебе всю мою жизнь, от рождения, до того времени, когда я в Россию полетел. Джон…, – он долго щелкал зажигалкой, – пожалуйста, поверь мне. Когда Густи бомбой убило, ты приехал с Черчиллем в госпиталь. Питер позвонил в Оксфорд. Ты привез профессора Флори, малышке стали колоть пенициллин, она оправилась. Джон…, – протез, немного трясся, – Джон, как моя дочь? Ей два с половиной годика сейчас. Расскажи мне о ней…, – герцог молчал.

– Если они арестовали Стивена, в Мурманске, они могли выбить из него все сведения, всю семейную историю, – сказал себе Джон:

– Он опишет обстановку в Банбери, и на Ганновер-сквер. Он расскажет о нашей барже, и о том, как мы в Итоне учились. Не верь ни одному его слову, не расслабляйся. Ты один раз расслабился, с Вороновым, и вот что вышло…

Они с Питером не успели перекинуться, хотя бы, парой слов:

– Питера готовили к проведению допросов, – вспомнил Джон, – хотя он армейский разведчик, у них своя специфика…, – со слов начальника охраны посольства выходило, что девушке едва за двадцать:

– С другой стороны, – Джон оглядел голую комнату, – у нее может иметься опыт работы в подполье, на оккупированной территории. Ее хорошо вышколили, без сомнения. Мы наших работников учили правильной тактике поведения, на допросах…, – Джон всегда, с тоской, думал о покойной Лауре:

– Надо было мне не бояться, и сделать ей предложение. Я младше, но всего лишь на два года. Я видел, у нее что-то в Японии случилось. Она пошла в Секретную Службу, чтобы забыть о своем горе. Сидела бы сейчас в деревне, возилась с детьми…, – Стивен тоже думал о Лауре:

– Она могла бы подтвердить, что я, это я…, – он понял, что краснеет:

– Она меня видела, то есть и Джон с Питером видели, детьми. Но Лаура видела больше…, – такое, во-первых, было недостойно джентльмена, а во-вторых, Стивен не знал, где сейчас кузина.

– Я вообще ничего не знаю, – понял он:

– Я два с половиной года ничего не слышал о семье. Людей могли убить, ранить. Лаура могла погибнуть, в подполье…, – ясно было, что кузен, пока ничего рассказывать не собирается.

Стивен, тем не менее, настоял на том, чтобы сообщить Джону все подробности жизни полковника Стивена Кроу. Он говорил об Испании, о перелетах через Атлантику, о сражениях в начале войны, о своих орденах и плене. Перейдя к побегу из замка Кольдиц, он объяснил, что увидел будущую жену в Дрезденской галерее, перед «Сикстинской мадонной». Стивен напомнил Джону, что обвенчался с Густи в Швейцарии. Стивен понимал, что он мог все рассказать после ареста, сотрудникам НКВД:

– Они настороже, – вздохнул полковник Кроу, – через три дня конференция начинается. Джон работает в Секретной Службе. Ему по должности положено быть недоверчивым. Но я его кузен, самый близкий человек, после пропажи Тони. У меня тоже никого не осталось, Констанца погибла. Только Густи и Лиза…, – Стивен не мог подумать, что больше никогда не увидит Лизу. Он привык к длинным, ласковым пальцам, к нежному голосу, рядом, к теплому дыханию, у своей щеки. Привалившись к его боку, Лиза клала ему голову на плечо. Она брала протез в узкую ладонь. Стивену казалось, что он чувствует ее рукопожатие:

– Мы будем летать вместе…, – несмотря ни на что, он улыбнулся, – Лиза обещала взять меня вторым пилотом. Она отличный летчик. Я был неправ, насчет женщин, за штурвалом…, – Стивен потушил сигарету:

– В Берне мне ссудили деньги, из бюджета посольства, на свадебный букет. Мы обвенчались, и на следующий день, улетели в Стамбул. Потом через Лиссабон добрались до Англии, вернулись в деревню Бриз-Нортон. Густи начала писать докторат, по Ван Эйку…