Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть седьмая

Он, внезапно, добавил:

– Очень хорошо, что вы с Питером здесь. Одолжите мне денег, чтобы опять не идти на поклон в посольство. Мы с Лизой в ЗАГСе…, – это слово полковник сказал по-русски, – поженились, в Мурманске. Мне надо купить ей кольцо, цветы…, – Джон смотрел на крепкую, тоже покрытую шрамами от ожогов шею:

– Он поменялся с полковником Вороновым документами и самолетами. Отдал ему семейный, золотой медальон. На боевом вылете он протаранил подводную лодку немцев истребителем. Воронов сел на территории Норвегии. Его самолет горел. То есть, самолет Стивена…, – перед ним, совершенно точно, сидел не Воронов. Отлеживаясь на квартире Питера, Джон чертил схемы, в блокноте. Выходило, что разведчик, сотрудник НКВД Воронов, должен был уметь управляться с истребителем.

– Иначе ему никак было не оказаться в Норвегии…, – Питер рассматривал схему:

– Подожди. А второй брат? Мы не знаем, чем он занимается…, – они не знали, как зовут второго брата, и жив ли он:

– Воронова зовут Петром. Он мне представился, в кафе, прежде чем принести чай с хлоралгидратом…, – Джон повернул блокнот к гостю:

– Вы знакомы с этим человеком?

Стивен удивился:

– Откуда у них рисунок Степана? Степан погиб, разбился на моем самолете…, – он кивнул:

– Разумеется. Я тебе говорил о нем, Джон. Полковник Степан Воронов. Мы с ним летали, в Мурманске, поменялись машинами…, – Джон поднял телефонную трубку: «Я ненадолго».

Оставив у двери комнаты охранника, он вышел в темноватый, посольский коридор. Пахло хорошим табаком и старым деревом. Они находились в закрытом для посторонних крыле, американцев здесь ждать было неоткуда. Джон прислонился к панели, резного дуба:

– Меир рассказывал, что Аарона в Каунасе, из тюрьмы, спасли Максим и Наримуне. Максим мне о таком ничего не говорил, но он бы и не сказал. Посчитал, что незачем хвастаться. У Наримуне был знакомый, русский летчик. Он только упомянул, что они на Халхин-Голе сталкивались…, – Джон вернулся к двери:

– Полковник Воронов служил в Прибалтике, в Каунасе? – изуродованная голова качнулась: «Да».

Джон смотрел на шрамы, на черную кожу протезов: «И на Халхин-Голе воевал?». Гость подтвердил и это. Джон откашлялся:

– Он был один в семье? Или у него имелась родня, братья, сестры…, – по словам гостя, выходило, что полковник Воронов был сыном известного большевика, героя гражданской войны:

– Его отец на Перекопе погиб…, – Джон слушал глуховатый голос…, – но о братьях, или ком-то другом, он мне не говорил…, – Джон подозревал, что Степан Воронов не стал бы распространяться о брате, работнике НКВД:

– Я скоро вернусь, – пообещал он, закрывая дверь. Коридор украсили старыми, спортивными плакатами, прошлого века. Посол Его Величества при дворе шаха, сэр Буллард, учился в школе Бэнкрофт, известной своей футбольной командой. Питер, закинув голову, рассматривал плакаты. Услышав шаги, он обернулся, доставая блокнот:

– Мисс Князева все подтвердила…, – он указал на рисунок, – полковник Степан Воронов, служивший в Мурманске…, – кузен, невесело, улыбнулся:

– Мисс Князева больше года думала, что замужем именно за ним, пока Стивен ей во всем не признался…, – Джон открыл рот. Он хотел сказать, что человек со шрамами может быть и не Стивеном. Питер велел:

– Подожди. У полковника Воронова был брат, Петр, работник НКВД. Мисс Князева, его, правда, никогда не видела…, – Джон смотрел на рисунок:

– Они близнецы, Питер. Степан Воронов затеял историю, с обменом документами, чтобы оказаться в Норвегии. НКВД знал, что Констанца там. Им сообщили, местные партизаны…, – он задумался:

– Хотя подожди, Констанца бежала из Пенемюнде раньше, чем все случилось. Ее лодку потопило, штормом, ее подобрало норвежское судно…, – Питер вздохнул:

– Они просто так поменялись, Джон. Степан Воронов никакого отношения к НКВД не имел. Он разбился с документами Стивена, его все считали англичанином. Когда они с Констанцей встретились, он сообщил своему брату, где находится. А дальше…, – Питер не закончил:

– Но к Бору, наверняка, Петр приходил. Думаю, он вывез брата в СССР, с Констанцей, и отправил его в лагерь. Они не доверяют людям, побывавшим в плену…, – Питер сказал себе:

– Остальное потом. Не надо Джону сейчас об Антонине Ивановне говорить, о Володе…, – мисс Лиза, как девушку, про себя, называл Питер, никогда с невесткой не встречалась, но знала, что Петр познакомился с женой в Испании:

– Потом, не сейчас. Хватит и того, что Стивен из мертвых восстал…, – он положил руку на плечо кузена:

– Вернись к Стивену, пожалуйста. Скажи ему, что с малышкой все хорошо. Он отец, он волнуется…, – отпустив солдата, Джон, осторожно, открыл дверь. Покрытое шрамами лицо было бесстрастным:

– Густи только его фото видела, – подумал Джон, – то, что в Бриз-Нортоне сняли. Там он совсем другой…, – человек поднял голову:

– Джон, помнишь Братца Кролика? Он у тебя пропал, в Итоне, но вернулся, обратно под подушку…, – герцог замер. Братца Кролика Джону сшила мать, в семнадцатом году, из старой униформы медицинской сестры. Он был серым, с черными пуговицами глаз. Игрушка уютно пахла мамой, лекарствами, и немного, чем-то цветочным, тревожным:

– Лавандой, – вспомнил Джон, – мама любила запах. Я игрушку брал с собой, когда мы к папе ездили, в госпиталь. Стивен с Питером его тоже видели. Потом я вырос, убрал Братца Кролика в коробку…, – Джон никому не говорил о таком, но он достал игрушку, когда умерла мать:

– Я с ним спал, так было легче. Брал ухо в рот, и спал. То есть плакал сначала…, – Джон, тайно, взял Братца Кролика в Итон. Они с Питером жили в спальне младших мальчиков, где помещалось еще десяток учеников. Через несколько недель Братец Кролик исчез из-под подушки:

– Я все обыскал, но его не нашел. Потом он оказался на своем месте, я до сих пор не знаю, как…, – голубой глаз смотрел на него:

– Братца Кролика старшие мальчики забрали. Хотели над тобой поиздеваться. Я услышал, отнял у них игрушку, мы подрались. Братца Кролика я тебе вернул, а дядя Джон покойный тогда в школу приезжал. Его вызвали, из-за моего поведения…, – Джон сделал шаг вперед:

– Стивен, прости меня, что я тебе не поверил…, – его руки остались такими же крепкими, как в детстве:

– Он меня в тележку сажал, в парке, на Ганновер-сквер…, – Джон всхлипнул: «Прости…».

Кузен удерживал его в объятьях, наклонившись, едва заметно укачивая:

– Ничего, ничего, милый. Все кончилось, я дома, я вернулся. Все кончилось…, – Джон глубоко вздохнул: «Нет, Стивен, нет. Констанца жива, ее похитил НКВД. Она где-то в СССР, Стивен».

Дрова в высоком, закопченном, мраморном камине, переливались янтарными искрами огня, играющими в тяжелом стакане с виски.