Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

Кортеж промчался по пустынным улицам Мон-Сен-Мартена. Макс, издалека, услышал колокольный звон:

– Сегодня, вроде бы, никакого праздника нет… – улицы, ведущие на главную площадь поселка, перекрывали солдаты. Лимузин остановился. Макс открыл дверцу:

– Что случилось… – прислушавшись, он уловил хрипение динамика. У Барбье в штабе, имелся реквизированный с одной из шахт, репродуктор:

– Поэтому, если кто-нибудь, скрывает сведения о настоящем имени мадам Дельпи… – Макс хмыкнул:

– Они ему ничего не скажут, упрямые сволочи. Да и что скрывать, если она здесь под чужими документами жила. Она им вряд ли представлялась… – Макс посмотрел в сторону терриконов: «Господин комендант отложил начало смены?»

– Да, господин оберштурмбанфюрер, – вытянулся эсэсовец, – на час. На «Луизе» идет работа. Но там заключенные, а остальные все на площади. Только больные по домам остались, старики… – Макс, не дослушав, широким шагом, в сопровождении охраны, направился к церкви. Эсэсовцы расталкивали толпу. Краем глаза он заметил крепких мужиков, в шахтерских комбинезонах, и шерстяных куртках:

– Они здесь все друг на друга похожи, не различишь. Виллем человек благородной крови, у него крестоносцы в роду, а на вид, вылитый рабочий парень, только отбойного молотка не хватает… – у Макса, почему-то, заныли несколько зубов, даже протез:

– Надо в Берлине Франца навестить… – он увидел мелькание чего-то красного, за спинами людей:

– Ребенок, что ли… – Макс вышел на середину площади, где стоял Барбье, с репродуктором, окруженный оцеплением. Фон Рабе скользнул взглядом по невысокой женщине, в сером пальто и шляпке. Он замер, не в силах двинуться с места:

– Если кто-то скрывает, ее истинное имя… – надрывался Барбье. Макс увидел огромные, расширенные глаза Элизы:

– Она меня узнала. Она здесь с дочкой, наверняка. Надо ее найти. Маргарита… – Макс, открыв рот, шагнул к оцеплению.

Он не успел ничего сказать.

Под лопатку, вонзилось что-то острое, горячее, боль наполнила тело. Оберштурмбанфюрер, покачнувшись, упал лицом вперед, в растоптанный снег. Фуражка слетела на булыжники, размеренно, гулко забил колокол. Шахтерский, растоптанный ботинок, опустился на мертвую голову СС, раздавив фуражку. Колокол ударял в уши, толпа ринулась вперед, на солдат. Теряя сознание, оказавшись под ногами шахтеров, Макс услышал треск пулемета.

Он заставил себя приподняться, чувствуя, как течет кровь, по шинели:

– Откуда у них оружие, Барбье давно все конфисковал… – шахтеры смяли оцепление, на церкви опять зазвенел колокол. Макс услышал, издалека, крик: «Огонь!». Фон Рабе, пригнувшись, еле удерживаясь на ногах, обернулся. Солдаты, перекрывавшие вход на площадь, стреляли по толпе, в знакомых, полосатых куртках, с черными, номерами:

– Партизаны вооружили заключенных, на «Луизе» бунт. Но это евреи, они подобного не умеют. Они, как скот, садятся в вагоны, едут на восток. Еще ни разу, ничего не случалось… – люди падали, под выстрелами, но в охрану, все равно, летели камни, и куски угля. Он выдернул из кобуры пистолет. Левая рука почти не двигалась:

– Хорошо, что левая. Сучка, Элиза, работает на Сопротивление. Она отправится в концлагерь, если выживет. Пусть сдохнет, со своим братом… – Элиза смотрела на Монаха.

Гольдберг, в шахтерском комбинезоне, в старых ботинках и потрепанной кепке, поймав ее взгляд, едва заметно кивнул. Собираясь на акцию, Эмиль положил пенсне, в крепком, жестяном футляре, в карман суконной куртки. Без очков Гольдберг видел плохо, но хмуро заметил ребятам:

– Куда стрелять, я разберусь. Если фон Рабе появится на площади, ему не жить, и Барбье тоже… – заключенных вооружали два дня подряд, через бригады техников, обслуживающих «Луизу». Комендант хотел оставить на шахте только заключенных, но у него ничего не выходило. Требовалось следить за вентиляцией, измерять уровень рудничного газа, в воздухе, работать на подъемниках. Евреи ничего не умели, и доверять им было нельзя. Шахтерам с инженерами Барбье тоже не доверял, но выбора коменданту не оставалось. Рейх нуждался в топливе. До войны одна «Луиза» производила десятую часть угля всей Бельгии.

Технические бригады тщательно обыскивали, прежде чем допустить на шахту. Ребята подмигнули Гольдбергу:

– При старом бароне штейгеры всю душу рабочим трясли, но, если шахтер хочет что-то под землю отправить, он своего добьется… – пистолеты попадали на «Луизу» в разобранном виде. Детали превращались в работающее оружие где-то на нижних ярусах шахты. Охрана в забой не спускалась. Заключенные и техники, на смене, были предоставлены сами себе.

Каждый месяц, пользуясь вентиляционными ходами, с «Луизы» бежали несколько человек. Некоторые выбирали присоединиться к партизанам, остальных Гольдберг отправлял на безопасные квартиры Сопротивления, уединенные фермы, и в монастыри. Оттуда людей везли на юг, через территорию вишистской Франции, в нейтральную Испанию, или переводили через швейцарскую границу.

Вчера Гольдберг получил весточку из Льежа. Дети, с отцом Виллемом, находились в гестаповской тюрьме. Монах успокоил себя:

– У них надежные документы. Посидят немного в камерах, их отпустят. Конечно, Элиза работала в приюте. Гестапо теперь более тщательно проверит бумаги, но это дети. Они никакого отношения к Сопротивлению не имеют. Отец Виллем их не оставит, никогда… – ранним утром на базе отряда появился гонец, парнишка из Мон-Сен-Мартена. По поручению Гольдберга, подростки внимательно следили за комендатурой, не оставляя поста даже ночью. На колокольне церкви было холодно, костер они разжигать не могли:

– Наверняка, флягу с женевером взяли, – усмехнулся Гольдберг, – или отец Андре им вина выдал, из своих запасов… – мальчик, шмыгая носом, сказал, что комендант привез мадам Кардозо в Мон-Сен-Мартен. Гольдберг потрепал его по голове:

– Отлично. Беги обратно, передай отцу, чтобы на «Луизе» начинали… – Монах посмотрел на хронометр, – через час… – Эмиль был уверен, что Барбье отложит начало утренней смены на шахтах. Отец гонца трудился техником на «Луизе». Он был одним их тех, кто проносил вниз оружие. За два дня им удалось снабдить пистолетами полсотни заключенных:

– Капля в море, – горько подумал Эмиль, – и нас двести человек. Барбье соберет весь поселок, мы затеряемся в толпе, но эсэсовцев здесь больше тысячи, у них пулеметы… – Гольдберг предполагал, что евреи на «Луизе», даже не получив оружия, все равно пойдут в бой.

– Это самоубийство… – он медленно, спокойно одевался, завязывая шнурки ботинок, – их расстреляют, сразу. Но я не могу запретить людям сражаться, не имею права… – Гольдберг почувствовал сзади шорох. Обернувшись, Эмиль увидел большие, голубые глаза. Она аккуратно натянула красную шапочку и пальтишко: