Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга четвертая

– Остается ровно сорок минут… – товарищи по работе подсмеивались над его пунктуальностью, – десять минут до «Охотного Ряда», пять минут на пересадку, и я на месте. Хватит времени на очередь в гардероб и на чашку кофе в буфете…

Профком и комитет комсомола, вернее, его культмассовый сектор, пару раз в месяц распространяли среди рабочих театральные билеты с большой скидкой. Товарищи Генриха по стройке, впрочем, предпочитали кино, футбол и стоящие в комнатах отдыха общежития телевизоры:

– В театр, кроме меня, почти никто не ходит… – толпа сама внесла его в вагон, – только девчонки бегают в оперетту… – за осень Генрих успел побывать почти во всех театрах Москвы:

– Все равно мне больше делать нечего… – на «Библиотеке имени Ленина» машинист даже не открыл двери поезда, – мистер Мэдисон больше не приходит в Нескучный Сад, тайник исчез… – Генрих несколько раз пытался оставить в парке материалы, однако, насколько он понял, тайника больше не существовало. На его попытку позвонить в посольство никто не ответил:

– Надо подождать, – велел себе Генрих, – они обязательно выйдут на связь… – паспорт его почти полного тезки, товарища Миллера, лежал вместе с наличными деньгами в неприметном чемоданчике. Эту неделю багаж проводил на Ярославском вокзале.

Рассматривая свое отражение в темной двери поезда, Генрих пригладил коротко стриженые, каштановые волосы. До лекций он успел забежать в парикмахерскую:

– Галстук у меня импортный, – он улыбнулся, – костюм тоже. Социалистического производства, но импортный… – у Генриха, с его невысоким ростом, приятели редко одалживали костюм, но его галстук успел побывать на десятке свиданий:

– Парни здесь надевают галстук только в театр или встречаясь с девушкой, да и то не со всякой… – он вспомнил хмурый голос соседа по комнате. Юноша пытался завязать перед зеркалом галстук. Генрих вздохнул:

– Стой спокойно, я сам все сделаю. Нечего волноваться, это всего лишь знакомство с родителями… – штукатур отозвался:

– С москвичами, а я лимита, как нас называют. Еще решат, что я за пропиской охочусь… – Генрих сбил пылинку с лихо завязанного узла:

– Ты говорил, что у них в двух комнатах теснится пять человек. Они совсем не богачи, а ты неплохо зарабатываешь… – приятель хмыкнул:

– Не богачи, но москвичи, что важнее… – Генрих скосил глаза на «Известия» в руках соседа справа. Несмотря на давку, пассажир пытался читать газету:

– Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме… – провозглашали жирные буквы, – доклад председателя ЦК КПСС товарища Никиты Сергеевича Хрущева…

С докладом их познакомили вчера, на занятиях в Академии. Два раза в неделю по утрам, вместо стройки Генрих ехал на Лубянку. Высшая Разведывательная Школа, как официально называлась Академия, размещалась в неприметном доме, в глубине близлежащих к зданию Комитета дворов. На занятиях они мало говорили друг с другом:

– Ребята учатся, работают, как и я… – он скользил глазами по строкам доклада, – а что касается местных кадров, то они делают вид, что впервые с нами встретились… – товарища Матвеева, Паука, он пока в Академии не заметил, но фальшивая Света невозмутимо сидела на занятиях:

– Данута делит с ней квартиру, – вспомнил Генрих, – хорошо, что эта Света оставила меня в покое… – костел святого Людовика стоял неподалеку от Комитета, но Генриху нельзя было заглядывать в церковь. За дверью замелькала набитая людьми платформа «Охотного Ряда»:

– Хотя на мессу могут ходить британские дипломаты. Почему посольство не отозвалось на сигнал тревоги… – Генрих еще не решил, стоит ли ему повторить попытку:

– Неясно, что происходит в посольстве с жучками. Если у них стоят подслушивающие устройства, мой голос могут узнать… – двери раскрылись, он очутился в бурлящей толпе:

– При коммунизме у каждого появится личный автомобиль, – развеселился Генрих, – и личная квартира. Хотя если каждый москвич получит по машине, по городу будет не проехать…

Пока пробки в Москве случались только у вокзалов и на Садовом Кольце. Привыкнув к многолюдному Лондону, Генрих не обращал внимания на давку:

– Они в Нью-Йорке не бывали, где все еще хуже, – юноша ввинтился в людскую массу, осаждающую эскалаторы, – давай, товарищ Рабе, поднажми… – спектакль начинался в семь. Генрих шел в Малый Театр, на «Вишневый сад»:

– Особого выбора не было, – подумал он, – либо Чехов, либо товарищ Королёв во МХАТе, с очередной пьесой о прадедушке. Пусть на Королёва ходят делегаты съезда… – в конце эскалатора копошилась бабка, при сумке на колесиках. Багаж она перевязала деревенской веревкой:

– Час пик, – Генрих закатил глаза, – нашла время болтаться по метро, в ее возрасте… – у бабки, правда, была неожиданно прямая спина. Голову она завязала простым платком.

Ловко приподняв сумку, Генрих подхватил пассажирку под локоть:

– Мама с Волком встретились на этой станции метро четверть века назад, – пронеслось у него в голове, – но тогда они еще не знали друг друга… – Генрих замер.

Высокая девушка, покраснев, опустила голубые глаза. Белокурый локон, выбившись из-под платка, спускался на нежную щеку. Губы у нее были розовые, красиво вырезанные. Взмахнув длинными ресницами, подавшись вперед, она открыла рот. Девушка ничего не успела сказать. Пассажиры валили вперед, людской поток разделил их. Генриха оттеснили к стене, незнакомка пропала в толпе. Привалившись к холодному камню, он едва справился с часто бьющимся сердцем:

– Какая она красавица, словно из русской сказки. Но где ее теперь искать… – он попытался вглядеться в людские головы:

– Нет, никого не видно. Но Волк нашел маму и я ее найду… – подытожил юноша, – пусть мне придется обыскать весь Советский Союз… – он зашагал в сторону «Театральной».

Джон был против вояжа Маши, как назвал это герцог, на Даниловское кладбище, но девушка настояла на своем:

– Вы не понимаете, – упрямо сказала она, – матушка Матрона святая… – племянница перекрестилась, – она благословила папу, благословила тетю Марту. Она защитила меня, спасла от гибели на перевале, послала мне навстречу папу… – собирая кошелку, Маша добавила:

– Папа мне много о ней рассказывал. Я обязана съездить на ее могилу, дядя Джон… – герцог прошелся по скрипучим половицам, на веранде кратовской дачки. Домик стоял за высоким забором. Никто не совался на заросшую облетевшими кустами жасмина тропинку, ведущую к калитке. Оказавшись здесь, Джон почувствовал себя словно в пьесе Чехова:

– Круглый стол, кресло-качалка и самовар вместо чайника… – племянница ловко управлялась с самоваром, растапливая его шишками. Алексей Иванович выгрузил из багажника «Волги» полные сумки провизии: