Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

На следующий день она получила уведомление от своего агентства по трудоустройству, что со следующей недели начинает работать на Дена. Подозревает он о том, что она еврейка, или нет – Халина понятия не имеет. Кажется, пока она ему нравится.

– Я работаю на герра Герарда Дена, – говорит Халина, вздыхая, словно вопрос ее раздражает.

– Чем он занимается?

– Глава Банка Австрии в Варшаве.

– В чем заключаются ваши обязанности?

– Я горничная.

– Его телефон?

Халина называет номер телефона банка по памяти и ждет, пока офицер звонит. Проклятые проверки. Проклятое гестапо. Проклятые поляки, которые постоянно стучат немцам, выдают евреев. За что? За килограмм сахара? Дружба больше ничего не значит. Она поняла это в Радоме, в тот день, когда ее школьная подруга Сильвия сделала вид, что не знает ее, когда она проезжала мимо по дороге на свекольную ферму, – и часто видела напоминания здесь, в Варшаве, когда ее несколько раз обвиняли в том, что она еврейка.

Не только подозрительная жена хозяина квартиры. Еще была знакомая ее предыдущего нанимателя, немка, которая однажды проследила за ней и, проходя вплотную по тротуару, злобно прошептала:

– Я знаю твою тайну!

Не подумав, Халина потащила ее в переулок, сунула в руку недельную плату и сквозь зубы велела держать рот на замке, и только потом поняла, что безопаснее было бы не признаваться никому. Вскоре после этого, опасаясь, что если не давать ей еще денег, то женщина раскроет ее личность работодателю, Халина нашла новую работу.

Еще был солдат вермахта, который знал Халину по Львову, до того, как она взяла новую фамилию. Она выбрала осторожный способ прощупать его и пригласила выпить чашечку эспрессо в нацистском кафе на улице Пекной. Она врубила очарование на полную катушку и болтала с ним целый час, так что под конец солдат выглядел более влюбленным, чем любопытным по поводу ее прежней жизни. На прощание она поцеловала его в щеку, интуиция подсказывала, что если он и помнит ее настоящее имя, то сохранит его в тайне.

Конечно, она ничего не могла поделать с поляками, которых услышала на Хлодной улице в мае, когда в последнем отчаянном усилии подавить восстание СС разрушило гетто до основания и ликвидировало оставшихся жителей.

– Эй, смотрите, евреи горят, – сказал один из поляков, когда Халина проходила мимо.

– Они получили по заслугам, – провозгласил другой.

Халине потребовалась вся сила воли, чтоб не схватить мужчину за грудки и не тряхнуть. В тот день она чуть не отбросила свою арийскую личину, чтобы сражаться вместе с евреями в восстании. Сопротивляться немцам независимо от того, насколько обреченной была попытка. Но она напомнила себе, что должна думать о родителях. О сестре. Она должна оставаться в безопасности, чтобы уберечь семью. И поэтому она смотрела издалека на горящее гетто, и сердце ее переполняли скорбь и ненависть, но еще и гордость: никогда до этого она не видела такого героического акта самообороны.

Офицер прижимает трубку к уху и сердито смотрит на нее. Она отвечает таким же вызывающим гневным взглядом. Через минуту на другом конце провода отвечают.

– Я бы хотел поговорить с герром Деном, пожалуйста, – говорит офицер.

Следует долгая пауза, затем в трубке раздается другой голос.

– Герр Ден. Прошу прощения за беспокойство. У меня на вокзале есть кое-кто, утверждающий, что работает на вас, и у меня есть причины считать, что она не та, за кого себя выдает.

Молчание. Халина перестает дышать. Она сосредотачивается на своей позе: плечи вниз, спина прямая, колени и ступни плотно прижаты друг к другу.

– Она утверждает, что ее фамилия Бжоза. Б-Ж-О-З-А.

На линии тихо. Ден повесил трубку? Какой у нее запасной план? Она слышит голос своего работодателя, но не может разобрать слова. Что бы он ни говорил, тон у него сердитый.

Должно быть, связь не слишком хорошая, потому что офицер говорит медленно, отчетливо произнося каждое слово.

– По документам она христианка.

Ден снова говорит. Теперь громче. Офицер, хмурясь, относит трубку от уха, пока рык не замолкает. Халина улавливает некоторые слова: «стыдно… уверен… лично».

– Вы уверены. Хорошо, хорошо, нет, не приезжайте. В этом нет необходимости. Я… да, я понимаю, сделаем, герр Ден, сейчас же. Еще раз прошу прощения, что побеспокоил вас.

Офицер с силой кладет трубку на место.

Халина выдыхает. Встав, она хлопает ладонью по столу.

– Мои документы, – говорит она с отвращением.

С хмурым лицом офицер пододвигает к ней удостоверение. Халина хватает его.

– Возмутительно, – ворчит она достаточно громко, чтобы офицер услышал, после чего разворачивается и уходит.

Январь-март 1944 года. Союзники в попытке обеспечить наступление на Рим начинают серию безуспешных атак на немецкие укрепления в Монте-Кассино в регионе Лацио в центральной Италии.

Река Сангро, центральная Италия

апрель 1944 года

– Надеюсь, это важно, – говорит Отто, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди.

Генек кивает, подавляя желание зевнуть. Из-за монотонного баюканья дождя и горохового супа в желудке – эта последняя порция была такой густой, что ложка стояла в миске, как древко, – его клонит в сон. У входа в столовую палатку Павляк, их командир, с серьезным лицом поднимается на деревянную платформу в метр высотой, что-то вроде трибуны, с которой произносит все свои речи.

– Похоже, сегодня он по делу, – замечает Генек.

Разговоры в палатке стихают, и все глаза обращаются на широкоплечего капитана.

– Ты и в прошлый раз так говорил. И в позапрошлый, – фыркает Отто, качая головой.

Весь апрель Генек и Отто вместе с прочими сорока тысячами солдат Андерса просидели на берегах итальянской реки Сангро. Их позиция, как показал Павляк на карте, когда они прибыли, стратегическая – в двух днях пути от Монте-Кассино, немецкой крепости в ста двадцати километрах на юго-восток от Рима. Кассино – старинный каменный монастырь, построенный более тысячи четырехсот лет назад на высоте пятьсот двадцать метров над уровнем моря. Но, что более важно, это важный узел оборонительной линии нацистов. Немцы используют его в качестве наблюдательного пункта, чтобы высматривать и убивать любого, кто приблизится. Союзники трижды пытались захватить его, но пока монастырь остается неприступным.

– Может быть, сегодня будут другие новости, – предполагает Генек.

Отто закатывает глаза.

Несмотря на жалобы Отто, Генек рад, что друг рядом. Он – единственная постоянная в его жизни с тех пор, как они оставили Херту, Юзефа и жену Отто, Юлию, в Тель-Авиве, чтобы вместе с армией пересечь Египет и Средиземное море на британском корабле до Италии. Они стреляли из своих автоматов только на учениях, но мужчины без слов понимают, что, когда наконец придут приказы и им придется целиться в живых людей, они будут присматривать друг за другом и за семьями, если с одним из них что-нибудь случится во время боя.