Нгуен Шанг - Когда дует северный ветер

Сильное течение унесло с полей шалаши и будки. Убежища и окопы затоплены паводком. Мы живем и воюем на воде. Нынче утром я впервые участвую в бою посреди залитого водой поля.

Едва над водной гладью поднялось солнце, мы услышали гул моторов. Катера сайгонских войск! И вот уже двенадцать машин на подводных крыльях — по два солдата в каждой, — разбившись на четыре звена, каждое построено клином, мчатся со стороны поросшего деревьями берега реки в глубь поля, как двенадцать стрел, сорвавшихся с тетивы. Моторы завывают, под носами катеров вздымаются гигантские буруны белой пены. По небу впереди них плывет «старая ведьма». Вот она приглушает двигатель, снижается и стреляет ракетой по одному из садов.

Возле садов в пяти лодках располагается партизанский отряд. Дистанция между лодками метров двести-триста, вся боевая линия составляет примерно километр.

Катера на полном ходу ведут огонь. Их теперь уже ясно видно.

— Можно стрелять, Ут До?

Я сижу на носу лодки с автоматом, оставленным мне Намом. От неприятеля меня заслоняет ствол мангового дерева.

— Подождите еще немного, не горячитесь!

Я, в общем-то, и не горячусь нисколько. Просто в таких боях мне участвовать не приходилось. А с непривычки всегда хочется поскорее открыть огонь. Минуты ожидания тянутся удивительно долго.

При такой скорости катеров кажется: еще миг — и они будут у самых садов. Но вдруг головная машина напоролась на натянутый под водой стальной провод и опрокинулась вверх дном. Двое солдат барахтаются в воде. Я не успеваю даже выстрелить. Лодка Тяу ближе к ним, и он стреляет первым. Два других катера первого звена тоже натыкаются на проволоку, но не переворачиваются, а волей-неволей скользят вдоль нее прямо к садам — там их ждут гранаты и мины, прикрепленные к веткам прибрежных деревьев и поставленные под водой. Тотчас, лаская наш слух, громыхают взрывы. Остальные катера, к великому моему удивлению, поворачивают вспять, включают моторы на полную мощность и, преследуемые вереницей высоченных волн, уносятся прочь. Не успел я и глазом моргнуть, как они исчезли на фоне заросшего деревьями берега реки. Над местом водной баталии остается лишь «старая ведьма». Расстреляв весь боезапас, она кружится, не понимая, что, собственно, произошло.

Через какое-то время появляются три вертолета и, словно разбрасывая камешки, начинают бить очередями по воде. Стоит им открыть огонь, мы — все разом — ныряем поглубже. Кончается обстрел — всплываем, хватаем ртом воздух и погружаемся снова. Вертолеты бьют по садам. Листва лохматится, осыпается, но водная гладь по-прежнему невозмутима. Стреляют вертолеты обильно и долго — так иной раз мочатся буйволы. Проходит час, другой, пока они наконец улетят.

Едва они уходят, все пять партизанских лодок вновь собираются, причалив под манговым деревом близ дома старого Хая. Тяу и Тхон восседают в дощанике, сколоченном из трех тесин, длинном, будто ткацкий челнок, юрком и быстром, как стрела. Лам, Тхань и Туйет сидят в ялике, неповоротливом и степенном, как броненосец. Тха с Зунгом правят двухвесельной лодкой, на каких ходят обычно в Кантхо: один гребет на носу, другой — на корме, глянешь на них — душа радуется. У Бэ, Куйена и Ут Чам — челнок из трех досок и по короткому широкому гребку на каждого.

Обсудив итоги боя и сделав кое-какие выводы на будущее, партизаны разъезжаются — каждая лодка в свою сторону.

Мы с Ут До сперва причаливаем у самого дома дядюшки Хая: пропустить по стопке рисовой водки для согрева. Потом отправляемся на свой НП. У нас тоже ял — большой, с высоко поднятым носом — для плавания по широким быстрым рекам. Как и другие лодки в отряде, он оборудован всем необходимым. На носу бруствер из стволов банана, обмазанных глиной, — защита от пуль, осколков снарядов и шариковых бомб. Есть очаг, запас дров, посуда, рис и прочие съестные припасы, одежда, пара удочек, для души — струнный инструмент танг, ну и, конечно, два весла и два длинных шеста. Словом, целое семейное хозяйство и — сверх обычной утвари — на каждого по винтовке и по корзине гранат.

Мы плывем над дорогой, идущей вдоль канала. Убегающая из-под весел вода стоит на метр с лишком выше дороги. Она мутна и красна от ила. Ут До гребет кормовым веслом, я — носовым. Все еще не остывший от упоения боем, он окликает меня:

— Слушайте, Тханг! Вот бы кто починил моторы с этих трех катеров… Приладишь такой на корме — и мчись, милое дело!

— Они небось помощней обычных подвесных моторов? — спросил я.

— Куда там! Не видели разве, как улепетывали? Прямо летели над водой.

— Видел.

Я и сам еще возбужден недавней нашей победой. Но думаю я не о моторах, а о ловушке из стального троса. Сам-то трос будет толщиной с палец. Мотки здоровенные — в каждом побольше тысячи метров. Уж не знаю, сколько весит один такой моток, но лодки под их тяжестью едва удерживались на воде, когда люди — кто вброд или вплавь, а кто с плотов — толкали их. То был как раз день полнолуния — пятнадцатое число восьмого месяца. Даже старый Хай и соседская девчонка Тхиеу приплыли на своих лодках помочь партизанам. Концы троса привязывали к стволам деревьев и натягивали его под водой со стороны садов. Потом к нему подвешивали мины, гранаты. Трудились с рассвета и дотемна. От холода у всех пальцы сводило. Больше других намаялся Тяу — ведь ему одному под силу было затягивать намертво проволочные петли и узлы. Наконец трос протянулся шестью стальными нитями, которые пересекались под прямым углом, образуя клетки невидимой шахматной доски.

Я не представлял себе, как это проволочное заграждение поможет отразить натиск неприятеля. Нынче утром мне все стало ясно. Стоило головным катерам наткнуться на трос, и остальные тотчас дали деру. Исход дела был решен!

Бой разворачивался на моих глазах точно во сне. Я не успел выстрелить, не успел даже толком почувствовать себя участником схватки, а девять уцелевших вражеских катеров уже улепетывали куда подальше! И всего-то, казалось бы, дел — натянуть проволоку под водой…

— Скажите, Ут, кто первый придумал эту тактику?

— Кой, бывший секретарь нашей партячейки. Жаль, не довелось вам встретиться. Головастый мужик был!

— С чего же он начал-то?

Опять не учел я нрав моего собеседника: о чем ни спросишь его, всегда начнет чуть ли не с сотворения мира.

— Дело, значит, было так… — заговорил он, продолжая работать веслом; я тоже греб, не останавливаясь. — …Весной шестьдесят восьмого, в лунный Новый год Земли и Обезьяны, проходили по здешним местам регулярные наши части. Ну а тут, сами видите, через речки да каналы только и переправы что обезьяньи мосты [35] Речь идет о маленьких мостиках из бамбука или тонких бревен без перил. . Солдаты-то родом были не отсюда, многие таких мостов отроду не видывали. Дощечки да бамбучины узкие, неровные, ходуном ходят. С непривычки и не пройти. Ступит бедолаги на мостик, а ноги вихляются, дрожат. Руками для равновесия машут — прямо канатоходцы цирковые. Шаг-другой сделают — и бултых в воду со всей амуницией, с винтовкой, патронами, промокнут до нитки. Вброд ходить тоже сноровки не имели. Да и чтоб целому полку по обезьяньим мостам перейти, сколько времени надо? Тут за сутки не управиться. Как же поспеть вовремя в пункт назначения? Такого никто не предвидел заранее. А хоть и предвидели бы, все одно невозможно было настоящие мосты навести. В бревнах-то, в досках нехватки, понятно, не было. Только кликни клич, враз доставят. Но покуда поставишь этот мост, враг его запросто обнаружит. Знаете, как мы вышли из положения?