Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— А что же я, по-твоему, сторонний наблюдатель?

— Нельзя, говорю, — властно остановил Сатункин и, отстраняя Филиппова, бросился навстречу танкистам.

Сатункин добежал до танкистов. Несколько минут все трое сидели на снегу, должно быть, перевязывали раненого, затем поползли к КП.

Здесь их встретил Филиппов.

— Что с ним? — спросил он еще издали. — Куда ранен?

— Да он не ранен, товарищ капитан, контужен, кроме того, хромает. Вероятно, растяжение связок.

Филиппов подался вперед:

— Товарищ Чащина?!

— Фельдшер второго танкового батальона гвардии старший лейтенант Чащина, — четко отрапортовала невысокого роста, хрупкая на вид женщина.

Это было непостижимо! От кого угодно, но от этой совсем еще девочки Филиппов никак не ожидал такого бесстрашия! Он с восхищением разглядывал героиню. Ему бросились в глаза ее грубое мужское обмундирование, маленькая покрасневшая рука.

— Вы почему без варежек?

— Потеряла.

Филиппов сдернул свои большие меховые рукавицы и подал ей.

— Что вы, доктор? — Она смутилась и стала еще больше похожа на девочку.

— Возьмите. У меня еще есть. Ну, возьмите.

Чащина надела рукавицы, хлопнула рука об руку:

— Какие теплые! Спасибо, доктор…

— Носите на здоровье.

Он снова наклонился над танкистом.

Известный всей бригаде, гвардии сержант Соболев сидел на снегу и улыбался широкой улыбкой. Льняные опаленные волосы торчком стояли на маковке. Сатункин, присев на корточки, угощал его табаком.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Филиппов.

— Вы погромче, он плохо слышит, — посоветовала Чащина.

— Как его фамилия?

— А вы не знаете? Соболев его фамилия.

В ее голосе Филиппов уловил недоумение. Это задело его.

«Не очень авторитетно, очевидно, я выгляжу», — подумал он.

— Товарищ Соболев, как вы себя чувствуете? — спросил Филиппов еще раз.

— Гы-ы… ничего.

— Вас придется на лечение отправить.

Соболев опять загыкал, но, раскусив смысл докторских слов, замотал головой:

— Нет. Из бригады я никуда. С ней начал, с ней и кончу.

— Вы же нездоровы.

— Ничего. День-два отлежусь — и на машину.

Филиппов понимал, что уговоры ни к чему. Надо без лишних слов отправить больного в медсанбат — и все. Но, понимая это, никак не мог приказать: не свойственное ему раньше состояние неуверенности, некоторой робости перед этими бывалыми людьми завладело им.

— А если хуже будет? Нужно лечиться.

— Знаем мы это лечение. Потом ищи свою бригаду.

— Это же для вас, дорогуша.

— Мне самое лучшее лекарство — в танке сидеть, за рычагами.

Соболев сделал энергичное движение руками, будто в самом деле взялся за рычаги. Филиппов обратил внимание на могучую спину танкиста — прорезиненная черная куртка натянулась и, казалось, вот-вот лопнет.

— Как вы его тащили, товарищ Чащина? — не удержался Филиппов от вопроса.

— Надо — вот и тащила…

Филиппов еще раз с уважением оглядел ее с головы до ног. На ней была старая солдатская шапка, ватник, местами прожженный, перетянутый узким кожаным ремнем, ватные штаны, испачканные на коленях, кирзовые поношенные сапоги. «Надо будет обязательно поговорить с полковником, чтобы ее получше одели», — заметил себе Филиппов.

В этот момент Сатункин, отведя Годованца в сторону, выговаривал ему:

— Нехорошо, зачем ты его подзудил? Он и впрямь кинулся. А разве это начальника дело?

— Што ли, не понял? — ответил Годованец. — Я же нарочно, для проверки…

Послышался громкий разговор. К ним, в сопровождении автоматчика, быстро приближался человек в белом полушубке. Он шел так энергично и легко, что солдат едва поспевал за ним.

Сатункин подскочил к Филиппову, дернул его за рукав:

— Загреков.

Филиппов вытянулся. Перед ним, выше его на целую голову, стоял заместитель командира бригады по политической части.

— Ну как? Что с ним? — опросил он, подавая Филиппову свою сильную руку.

Что-то в Загрекове сразу же располагало к себе: то ли приветливый тон, то ли дружеское рукопожатие, то ли та простота и искренность, с которой он обращался, Филиппов сам не знал что, но почувствовал себя легко, неуверенность и робость исчезли.

— Контузия, товарищ гвардии подполковник, да вот лечиться не соглашается!

— Как это не соглашается? — Загреков похлопал Соболева по плечу. — Что же ты доктора не слушаешься?

Соболев вскочил, оправил одежду. В движениях его не было страха перед начальством. Встал он из уважения к Загрекову.

— Да как же, товарищ гвардии подполковник… Сколько я ждал этого наступления, как праздника ждал! А что выходит? Выходит — из-за пустяков ехать куда-то.

Ответ понравился Загрекову.

— Вы его в медсанвзводе оставить можете? — спросил он у Филиппова.

— Вообще-то могу. Там нужны санитары.

— Слушаться докторов будешь?

— Так точно, товарищ гвардии подполковник.

— Тогда оставляйте.

— Благодарю, товарищ гвардии подполковник. А то — отправить… Это же понимать надо!

Филиппов поймал взгляд замполита, устремленный на станцию.

— Кто это там ходит? — неизвестно к кому обратился Загреков. — Цырубин, наверное?

Возле сгоревшей машины действительно ходил человек. Но кто? Филиппов, сколько ни вглядывался, не мог узнать.

На отвоеванной у немцев станции грохотали редкие, последние выстрелы. Наступало утро.

Гвардии майор Цырубин возвращался из опасной разведки. Он — высокий, крутоплечий, с умными серыми глазами и усталым лицом, с огромными, увесистыми, как кувалды, руками.

Цырубин был прекрасным разведчиком. Давно уже предлагали ему перейти в штаб армии, но он не соглашался, ссылаясь на свою привязанность к практической работе. За три годы службы в бригаде Цырубин много провел удачных разведок, много испытал трудностей. На этот раз чуть было не погиб. Ему пришлось выдержать короткую, но жестокую рукопашную схватку — заколоть кинжалом двух фашистов. Разведчики, прикрывавшие его отход, были убиты. Цырубину удалось под покровом ночи скрыться.

Он шел разбитой, расслабленной походкой, устало передвигая ноги, не замечая приветствий, не слыша дружеских окриков приятелей-танкистов. У него было только одно желание: поспать.

Внимание Цырубина привлек странный звук, похожий на плач ребенка. Цырубин насторожился, прищурил левый глаз, словно прицелился. Перед ним, посреди дороги, визжа, крутился на одном месте рыжий пес с подбитыми задними лапами.

— Что, больно? — участливо спросил Цырубин.

Пес часто задышал, высовывая язык и подвывая.

Цырубин взял пса на руки и понес. Пес вначале трусливо задрожал, потом заскулил и доверчиво прижался к нему.

— Что, брат, перетрусил? Надо было в подвале сидеть. Когда стреляют, прятаться надо.