Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

Сама Оттва во всѣхъ этихъ лакомыхъ блюдахъ не принимала никакого участія и ограничивалась тѣмъ, что каждый разъ тщательно собирала крошки, оставшіяся отъ мужчинъ, и запихивала ихъ въ ротъ. Только старая Отаутъ, истинная владѣтельница большой частію оленьяго стада, пасшагося вокругъ стойбища, сидѣвшая рядомъ съ Эттыгиномъ на почетномъ мѣстѣ, имѣла право ѣсть вмѣстѣ съ мужчинами.

Послѣ закусокъ послѣдовала серьезная трапеза. Цѣлая гора полусваренныхъ кусковъ мяса, наваленныхъ на ту же сковороду, явилась среди полога. Баба срѣзывала куски мякоти, немилосердно тиская и комкая мясо своими липкими руками, и крошила ихъ на мелкіе кусочки, чтобы мужчинамъ было удобнѣе ѣсть. На долю женщинамъ оставались кости и объѣдки. Вмѣстѣ съ мясомъ женское населеніе проникло въ пологъ и, разобравъ кости, принялось ихъ глодать. Гора мяса на сковородѣ дважды исчезала и дважды появлялась вновь, пополняясь изъ невидимаго запаса такой же таинственной рукой, просовывавшейся въ пологъ снаружи. Очевидно, на дворѣ еще оставались бабы, которымъ не было мѣста въ пологѣ.

Чукчи ѣли съ торопливымъ остервененіемъ, съ какими-то отвратительными всхлебываніями послѣ каждаго куска, яростно разгрызая зубами кости. Бабы разбивали спинкой ножа костныя трубки, чтобы извлечь оттуда мозгъ, который отдавали мужчинамъ, обсасывая только жиръ, текшій по пальцамъ.

— Отчего мало варили? — проворчалъ Эттыгинъ, снимая со сковороды послѣдній кусокъ. — Принесите хоть крови!

Черезъ минуту таинственная ручка, принявъ опустѣвшую сковороду, протолкнула ее обратно въ пологъ, наполненную оригинальнымъ кушаньемъ изъ опаленныхъ губъ и копытъ, мелко накрошенныхъ и облитыхъ свѣжей кровью недавно убитаго оленя. Пастухи и бабы, которые чувствовали еще голодъ, дружно накинулись на вновь принесенное блюдо и скоро выпачкались въ немъ до ушей, напоминая общество пирующихъ людоѣдовъ, только что опустошившихъ жилы закланной жертвы.

Эттыгинъ ѣлъ неохотно. Мысли его были чѣмъ-то поглощены.

— Гдѣ Васька? — спросилъ онъ вдругъ.

Я уже нѣсколько минутъ чувствовалъ, что мнѣ стало свободнѣе сидѣть, и теперь понялъ, что это произошло отъ удаленія Каурова, который очень ловко выскользнулъ изъ полога.

Анюша скорчила недовольную гримасу.

— Гдѣ будетъ? Однако, у нарты стоитъ, съ фляжкой цѣлуется! — проговорила она по-русски. Эттыгинъ, почти ничего непонимавшій по-русски, все-таки утвердительно кивнулъ головой. Онъ хорошо зналъ и самъ, куда могъ скрыться Васька. Не говоря ни слова, онъ натянулъ свою кукашку на голову и торопливо скользнулъ изъ полога. Только бѣлыя пятки его сверкнули передъ глазами. Сосѣди не обратили вниманія на его исчезновеніе и продолжали пировать надъ сковородой. Пологъ былъ наполненъ запахомъ пота, вонью распарившагося человѣческаго тѣла, испареніями горячей нищи, промозглымъ зловоніемъ оттаявшихъ оленьихъ шкуръ и еще, Богъ знаетъ, какими запахами. Дышать было нечѣмъ. Мишка высунулъ голову изъ полога наружу и такъ и остался въ этомъ положеніи, не рѣшаясь вернуться обратно. Я кое-какъ проползъ къ выходу и, приподнявъ край шкуры, тоже высунулся на улицу, обдаваемый ледянымъ дыханіемъ сорока-градуснаго мороза. Но моя голова была крѣпче Мишкиной, и я разсудилъ вернуться къ покинутымъ мною сосѣдямъ, тѣмъ болѣе, что наши вытянутыя рядомъ тѣла сильно стѣсняли Анюшу, сидѣвшую въ промежуткѣ. Отсутствіе Эттыгина продолжалось недолго. Но когда онъ вернулся, въ его лицѣ и манерахъ была замѣтна явственная перемѣна. Забравшись въ пологъ, онъ вмѣсто того, чтобы сѣсть, выпрямился во весь свой, впрочемъ, очень маленькій ростъ, подпирая головой невысокую крышу.

Одна нога его попала въ самую середину сковороды и скользнула по размазанной крови, упираясь носкомъ въ желѣзные края. Ранаургинъ посмотрѣлъ съ упрекомъ вверхъ, но сказать ничего не рѣшился, только принялся усиленно выгребать пальцами остатки крови изъ подъ жесткой щетинистой подошвы сапога. Но Эттыгину было мало того, что онъ самъ стоялъ на сковородѣ. — «Встаньте!» — сказалъ онъ повелительно. Не долго думая, онъ опустилъ внизъ руки и, поймавъ за волосы двухъ ближайшихъ сосѣдей, потянулъ ихъ кверху. Остальные не заставили себя просить и встали сами. Ранаургинъ въ послѣдній разъ провелъ ладонью по сковородѣ и, забравъ сколько могъ крови, всталъ на ноги и принялся тщательно облизывать свою руку. Я равнодушно смотрѣлъ на группу, стоявшую передо мной въ самыхъ нелѣпыхъ позахъ, подъ низенькой крышкой полога. Каждый разъ, когда Эттыгинъ напивался, онъ продѣлывалъ передо мной ту-же самую сцену.

— Великій начальникъ! — сказалъ Эттыгинъ. — Открой намъ свое ухо! Мы всѣ стоимъ передъ тобой, и у насъ во рту одинъ языкъ! Мы хотимъ просить великою просьбою на русскихъ гостей, которые пріѣзжаютъ къ намъ за торгомъ! Ты напиши наше слово на большую бумагу и пошли ее Солнечному Владыкѣ, чтобы онъ узналъ объ обидѣ своихъ людей. Сердитая вода — худая вода, и люди на тундрѣ всѣ обѣднѣли отъ нея. На Камень мало ѣздятъ русскіе купцы, и всѣ люди тамъ богаты оленями, а мой народъ сталъ бѣденъ… Зачѣмъ купцы возятъ водку? Глаза увидятъ, душа захочетъ, тогда житель отдастъ все!

Онъ долго говорилъ на эту тему, кланяясь и заставляя кланяться другихъ, которые, впрочемъ и безъ того стояли, сильно наклонившись впередъ.

Я безстрастно слушалъ рѣчи Эттыгина, не считая даже за нужное повторять мое прежнее увѣреніе, что я вовсе не великій начальникъ и не уполномоченъ принимать такія жалобы. Я ожидалъ, когда онъ закончитъ свою рѣчь послѣдней заключительной просьбой, а именно попроситъ, чтобы я угостилъ его хоть получашкой водки, ибо умъ «великаго начальника» хорошо знаетъ, гдѣ ее можно найти, и сердце его можетъ потребовать ее, напримѣръ, отъ казака, который не смѣетъ противиться начальству, такъ какъ онъ казакъ и получаетъ паекъ и т. д. Но услышать обычное заключеніе пьяныхъ жалобъ чукотскаго старосты мнѣ не пришлось на этотъ разъ. На дворѣ раздался оглушительный вой дюжины собачьихъ глотокъ Мишкиной упряжки, которому вторили разсѣянные голоса чукотскихъ собакъ, привязанныхъ тамъ и сямъ у опрокинутыхъ саней. Парни, сунувъ головы въ кукашки, проворно нырнули изъ полога. На стойбищѣ всегда можно опасаться нападенія волковъ на оленье стадо, и пастухамъ приходится вѣчно быть на сторожѣ.

Но на этотъ разъ переполохъ произошелъ не отъ волковъ. Ку-ухъ! ку-ухъ! — послышалось протяжное гарканье [106] Собаками управляютъ посредствомъ особыхъ разнообразныхъ окриковъ, совокупность которыхъ называется гарканьемъ. , сопровождаемое мягкимъ шуршаніемъ полозьевъ по снѣгу. Черезъ минуту Пуккаль подбѣжалъ къ пологу, наскоро просунулъ голову внутрь и, радостно сообщивъ: «Хечька пріѣхалъ, водку привезъ!» — такъ же быстро исчезъ вновь. Черезъ нѣсколько минутъ въ пологъ проползъ новый гость, высокій, плотный человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ лицомъ тоже крайне обезображеннымъ оспой, повредившей, какъ и у Васьки, лѣвый глазъ. То былъ Ѳедоръ Ошеловъ, извѣстный на тундрѣ подъ именемъ Хечьки (Ѳедька), одинъ изъ мелкихъ скупщиковъ выпоротка, песца и прочей чукотской пушнины. Ѳедька былъ мастеръ на всѣ руки: и промышленникъ, и собачій каюръ, и даже борецъ, съ молоду очень любившій участвовать въ состязаніяхъ, до которыхъ и чукчи, и тунгусы большіе охотники. Среди неуклюжихъ чукчей и тощихъ тунгусовъ его статная фигура производила пріятное впечатлѣніе, почти выкупавшее безобразіе рябого лица.