Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

Будь здѣсь какіе нибудь чукчи поудалѣе, дѣло не обошлось бы безъ драки, но, какъ нарочно, Эттыгинъ и его пастухи были люди слишкомъ ничтожные, чтобы состязаться съ Ѳедькой.

— Ты, Пуккаль, слушай и молчи! — ядовито заговорилъ Эттыгинъ. — Когда русскіе говорятъ, ты молчи и бойся, потому что они лучше тебя. Когда русскіе и тунгусы говорятъ тебѣ съ обидой, ты молчи и бойся, какъ трусливая дѣвка!

Но Пуккаль дѣйствительно молчалъ, несмотря на всѣ поддразниванія старика.

— Гдѣ Апанай? — вдругъ спросилъ Эттыгинъ съ замѣтнымъ безпокойствомъ. — Почему онъ не пьетъ съ нами? Пойдемъ искать его!

Вся толпа опять вылѣзла изъ полога. Я послѣдовалъ за ними. Апаная мы нашли въ сосѣднемъ пологу, гдѣ онъ сидѣлъ у лейки и угощалъ самъ себя водкой изъ чашки, которую ему удалось купить у казака. Онъ наливалъ изъ чашки нѣсколько капель въ рюмку, ставилъ ее на тарелку, потомъ приглашалъ самъ себя выпить, какъ будто обращаясь къ постороннему лицу, бралъ рюмку, подносилъ ее ко рту съ невнятнымъ бормотаніемъ и дѣлалъ медленный глотокъ. Все это имѣло цѣлью по возможности продолжить наслажденіе напиткомъ, ибо въ чашкѣ оставалось уже очень мало.

Однако, увидѣвъ эти манипуляціи, Эттыгинъ замѣтно струсилъ. «Не надо худое думать! — заискивающе сказалъ онъ шаману. — Лучше выпей!» И онъ налилъ большой чайный стаканъ и поднесъ его Апанаю.

— И боченокъ тоже твой! Онъ поставилъ деревянный бочонокъ около шамана на оленью шкуру, предварительно встряхнувъ его, чтобы доказать, что въ немъ есть еще водка.

Апанай величественно принялъ стаканъ.

— То то! — сказалъ онъ. — Не надо слишкомъ много говорить! Пей да молчи! А съ шаманами не ссорься. — Пойдемъ опять въ твой пологъ! — прибавилъ онъ, мимоходомъ допивая и свою чашку и подхвативъ боченокъ подъ мышку. Мы вернулись въ пологъ Эттыгина, который все таки былъ больше. Попойка дошла до апогея.

Егоръ припалъ ко мнѣ на грудь и совалъ мнѣ въ ротъ свои мокрые усы, вонявшіе сивухой.

— Начальникъ! — говорилъ онъ. — Я знаю, ты хочешь ѣхать далеко. Дай мнѣ четыре рубля, и я призову тебѣ на помощь всѣхъ своихъ духовъ. И того, что клекочетъ, какъ щеглокъ, и того, что каркаетъ, какъ воронъ, и того, что стучитъ, какъ желна, и того, что кичетъ, какъ лебедь!.. Ты вѣдь знаешь!

Компанія мало по малу расходилась, одолѣваемая опьяненіемъ и сномъ. Мишка, который все время смотрѣлъ на эти дикія сцены широкораскрытыми, немного испуганными глазами, задремалъ въ уголку, съежившись, какъ котенокъ. Ѳедоръ ушелъ спать въ пологъ Эура.

Оттва уложила въ другомъ углу двухъ своихъ маленькихъ сыновей и приготовляла ложе для своего властелина. Васька и Анюша легли тутъ же рядомъ. Я кое какъ примостился, протянувъ ноги къ тому углу, гдѣ скорчился Мишка. Егоръ сѣлъ посреди полога, на небольшомъ мѣстечкѣ у лейки, которое обыкновенно оставляется не занятымъ, и объявилъ, что тоже хочетъ остаться здѣсь и будетъ спать сидя.

Устроивъ ложе, т. е. расправивъ барьеръ изъ мѣшковъ, служившій изголовьемъ, и притащивъ огромное одѣяло изъ толстыхъ оленьихъ шкуръ. Оттва привела откуда то Эттыгина, стащила съ него одежду и стала укладывать его, какъ ребенка.

Но у Эттыгина были совсѣмъ другіе планы.

— Не хочу съ тобой спать! — кричалъ расходившійся старичишка. — Ты старая! У тебя кожа сморщилась, какъ опаленная ровдуга [109] Замша, выдѣланная изъ оленьей кожи. . Пойду къ ламуткѣ! Пусть у меня будетъ три жены! — И, откинувъ одѣяло, онъ, совершенно нагой, быстро выползъ изъ полога.

Васька безпокойно заворочался съ боку на бокъ.

— Ты главная жена! — сказалъ онъ бабѣ, которая лежала въ нерѣшимости, не зная, что предпринять. — Ты ему столько дѣтей нарожала, а онъ тебя покидаетъ для какой то ламутской шлюхи!

Слово его вывели Оттву изъ нерѣшительнаго состоянія. Сбросивъ въ свою очередь одѣяло, она предстала предъ нами, во всемъ ужасѣ своей наготы, какъ чукотская венера, выходящая изъ груды оленьихъ шкуръ, и не обращая на насъ особаго вниманія, стала подвязывать длинные оборы своихъ мѣховыхъ сапогъ, потомъ натянула на себя свое просторное платье и, въ свою очередь, вышла изъ полога въ погоню за невѣрнымъ мужемъ. Черезъ нѣсколько минутъ она вернулась, таща Эттыгина за загривокъ, какъ кошка тащитъ котенка. Онъ по прежнему былъ нагъ, какъ Адамъ до грѣхопаденія.

— Спи тутъ! — сказала она, съ силой бросая его на прежнее мѣсто.

— Харэм, Харэм, Харэм! Не стану, не стану, не стану! — кричалъ Эттыгинъ. — И онъ опять нырнулъ изъ подъ одѣяла.

— Ты чего убѣгаешь? — сказалъ Егоръ со смѣхомъ ему въ догонку.

Но Эттыгинъ не слушалъ увѣщаній. Это была отвратительная, и вмѣстѣ съ тѣмъ забавная сцена: три раза Эттыгинъ убѣгалъ къ ламуткѣ, и три раза Оттва извлекала его изъ запретнаго Эдема и водворяла на законное мѣсто.

Не дожидаясь окончанія этой оригинальной борьбы, я забылся тяжелымъ и безпокойнымъ сномъ. Егоръ раздумалъ спать сидя и примостился поперекъ двухъ супружескихъ паръ, положивъ голову на постель Эттыгина, а ноги протянувъ прямо на Ваську. Пуккаль и Апанай еще ходили по стойбищу. Засыпая, я слышалъ ихъ пьяные голоса, распѣвавшіе дикую импровизацію чукотской пѣсни и очень похожіе на волчій вой.

На другой день пьяная компанія проснулась довольно поздно. Эттыгинъ, трезвый и мрачный, немедленно приступилъ къ выполненію тѣхъ обязательствъ, которыя онъ молча взялъ на себя вчера, выпивая Ѳедъкину водку.

Ѳедькѣ надо было убить шесть оленей. Кромѣ того, по какому то странному разсчету, оказалось, что за водку, взятую у казака Егоромъ и Апанаемъ, приходится убивать оленей тоже Эттыгину. Одинъ изъ десяти пряговыхъ оленей Егора на этотъ разъ спасся отъ угрожавшей ему участи. Васькѣ нужно было убить трехъ оленей, принимая во вниманіе тѣ четыре чашки, которыми онъ угостилъ Эттыгина вечеромъ.

Ранаургинъ и Эуръ пригнали съ пастбища одно изъ стадъ, принадлежавшихъ Эттыгину; нѣсколько сотъ оленей сгрудились на одномъ концѣ площадки, гдѣ было посвободнѣе, и испуганно смотрѣли на людей, копошившихся въ лагерѣ. Когда кто нибудь приближался къ нимъ, они спѣшили перебѣжать на другой конецъ площади. На срединѣ площади образовалось нѣчто въ родѣ арены, по обѣимъ сторонамъ которой стояли Эуръ и Пуккаль съ длинными арканами въ рукахъ. Ранаургинъ на своихъ длинныхъ ногахъ бѣгалъ взадъ и впередъ, стараясь перегонять оленей черезъ арену самыми небольшими группами. Ему помогали и Эттыгинъ, и тунгусы, и русскіе гости, и бабы, и даже старая Отаутъ, чуть ковылявшая на своихъ дряхлыхъ ногахъ. Нужно было девять оленей, заранѣе обреченныхъ на закланіе, прогнать мимо стоявшихъ впереди пастуховъ, на разстояніи, удобномъ для того, чтобы бросить арканъ. Но дѣло шло медленно. Олени ни за что не хотѣли повиноваться и все устремлялись не туда, гдѣ стерегли ихъ Пуккалъ и Эуръ. Но Эуръ, улучивъ минуту, кинулъ арканъ и поймалъ молодую сѣрую важенку, пробѣгавшую мимо.