Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ шестой. За океаномъ [Старая орфография]

— Мужчины зарабатываютъ средства къ жизни, — опять вмѣшался Бугаевскій.

Косевичъ ничего не сказалъ. Онъ только посмотрѣлъ на жену съ чуть замѣтной улыбкой, и лицо его внезапно смягчилось.

Они были женаты уже двадцать лѣтъ, и въ его глазахъ эта нервная, вся высохшая женщина была той же молодой красавицей, которую онъ нѣкогда покорилъ своимъ блестящимъ краснорѣчіемъ и черными кудрями своей огромной головы. Онъ до сихъ поръ безъ памяти любилъ свою жену и просиживалъ вечера надъ сверхурочной работой, чтобы она имѣла лишнюю сотню долларовъ на свои личныя траты. Косевичъ зарабатывалъ много, но они тратили деньги не считая и иногда съ трудомъ сводили концы съ концами.

— Почему я должна портить свои руки стиркой? — спрашивала госпожа Косевичъ патетическимъ голосомъ, продолжая обращаться къ своему мужу и протягивая впередъ маленькія красивыя руки, на которыхъ не было видно никакихъ слѣдовъ стирки. — Я тоже человѣкъ, у меня есть голова. Быть можетъ, я тоже способна на умственный трудъ.

— Стоитъ только попробовать! — вставилъ Бугаевскій ехидно.

Всѣмъ было извѣстно, что госпожа Косевичъ не любитъ чрезвычайныхъ усилій и предпочитаетъ проводить свою жизнь въ сторонѣ отъ всякой работы.

Ѳеня внимательно смотрѣла на это худое и еще красивое лицо съ тонкимъ профилемъ и сердитымъ огнемъ въ глазахъ.

«Небось, и ты не лучше своей прислуги! — мысленно замѣтила она. — Злись, не злись, а здѣсь, что барыня, что мужичка, одна честь всѣмъ».

— Зачѣмъ женщинѣ мыть посуду? — сказала, въ свою очередь, госпожа Журавская. — Женщина можетъ быть профессіональна, не хуже мужчинъ!

Журавская нѣкогда была подающей надежды пѣвицей. Съ тѣхъ поръ прошло лѣтъ пятнадцать, и голосъ ея исчезъ вмѣстѣ съ молодостью, но до сихъ поръ она зарабатывала себѣ карманныя деньги своими вокальными средствами, главнымъ образомъ отъ компаній фонографовъ, для которой она выпѣвала въ огромную трубу записывающей машины различныя русскія и малорусскія пѣсни. Фонографъ очень распространенъ въ Америкѣ, и восковые цилиндры съ записями ея напѣвовъ достигали Орегона и Новой Мексики, вмѣстѣ съ разбросанными партіями русско-еврейскихъ переселенцевъ.

Госпожа Журавская, однако, все еще не хотѣла помириться съ своей скромной долей. Она до сихъ поръ мечтала о томъ, чтобы попасть на оперную сцену, и въ ожиданіи будущихъ благъ основала женскій музыкальный союзъ въ нижнемъ Нью-Іоркѣ. Русско-еврейское населеніе Дантана весьма музыкально и въ послѣдніе годы поставляетъ солистовъ пѣнія и игры на всю Америку. Знаніе музыки, кромѣ того, считается первымъ признакомъ порядочности, отличающимъ культурную женщину отъ некультурной. Дамы, составлявшія союзъ вмѣстѣ съ госпожей Журавской, почти всѣ представляли перезрѣлыхъ претендентокъ на музыкальную карьеру. Немудрено, что онѣ правильно пополняли свои взносы и вмѣстѣ съ тѣмъ всѣми силами старались увеличить доходы и значеніе союза. Въ послѣдній годъ въ союзѣ стали даже поговаривать о необходимости завести собственную сцену, чтобы дать возможность всѣмъ домашнимъ талантамъ выказать передъ міромъ свой природный блескъ.

Докторша Каменская слегка улыбнулась, но не сказала ни слова. Она была женой врача, но имѣла собственный докторскій дипломъ и познакомилась со своимъ мужемъ на выпускномъ курсѣ медицинскаго факультета. Это было тоже около пятнадцати лѣтъ тому назадъ. Потомъ они женились, открыли пріемный кабинетъ на одномъ изъ модныхъ перекрестковъ Дантана и мало-по-малу пріобрѣли хорошую практику. Докторъ былъ спеціалистъ по мужскимъ болѣзнямъ, а докторша по женскимъ, и паціенты разыгрывались, какъ по нотамъ. Постепенно, однако, семья Каменскихъ стала увеличиваться.

Съ третьимъ ребенкомъ докторша отошла на задній планъ. Докторъ захотѣлъ получше обезпечить свою семью и сталъ работать за двоихъ. Мало-по-малу онъ увлекся и поставилъ себѣ цѣлью во что бы то ни стало перейти въ разрядъ докторовъ съ лошадью. Съ утра до вечера онъ бѣгалъ на практику, урывалъ часы у сна, въ осенніе мѣсяцы, особенно бойкіе для докторскаго ремесла, завелъ даже привычку спать въ креслѣ, не снимая одежды, чтобы быть готовымъ летѣть къ паціентамъ по первому звонку телефона. Черезъ пять лѣтъ каторжной работы докторъ завелъ-таки лошадь и негра лакея и сталъ разъѣзжать по паціентамъ въ собственномъ экипажѣ, но воспользоваться своимъ благосостояніемъ ему не пришлось. Переутомленная природа внезапно заявила свои права, дѣло окончилось нервнымъ ударомъ, и дѣятельный охотникъ за паціентами почти внезапно превратился въ инвалида, который требовалъ постояннаго ухода за собой, какъ маленькій ребенокъ.

Каменская осталась съ тремя малолѣтними дѣтьми на рукахъ. Въ околоткѣ жалѣли переработавшаго доктора. Паціенты, быть можетъ, въ знакъ сочувствія продолжали посѣщать пріемный кабинетъ и звонить въ телефонъ по ночамъ. Волей-неволей пришлось ей положить себѣ на плечи свой домашній крестъ и попробовать идти впередъ по своей жизненной дорогѣ. Она справилась съ этой задачей скоро и легко. Американская выучка не пропала даромъ. Она помѣстила мужа въ дорогую больницу, старшую дѣвочку отправила въ Канаду къ двоюродной сестрѣ, мальчика отдала въ образцовую школу-пансіонъ и при себѣ оставила только младшую дѣвочку. Теперь она съ утра до вечера посѣщала паціентовъ, даже сохранила негра и лошадь. Осеннія ночи, по примѣру мужа, она проводила въ креслѣ, въ вѣчномъ ожиданіи телефоннаго звонка. Здоровье госпожи Каменской, однако, было крѣпче, чѣмъ у ея бѣднаго супруга. Лицо ея до сихъ поръ сохранило румянецъ, и выраженіе его было такъ спокойно, что по внѣшнему виду никто не могъ бы заключить, что пять лѣтъ тому назадъ эта уравновѣшенная, хорошо сохранившаяся женщина ломала руки передъ постелью больного мужа, не зная, чѣмъ заплатить накопившіеся счеты.

Госпожа Журавская перехватила улыбку докторши и впала въ минорное настроеніе.

— Трудно бороться съ равнодушіемъ толпы, — сказала она, — особенно женщинѣ и артисткѣ!.. Америка невѣжественна, ей нѣтъ дѣла до искусства!..

— Америка — хорошая страна!.. — неожиданно сказала четвертая гостья, которая сидѣла нѣсколько поодаль и сосредоточенно пила блѣдный чай съ блюдечка. Она была непохожа на другихъ. Это была маленькая полуувядшая женщина, со впалыми щеками и большими безцвѣтно-сѣрыми глазами. Неуловимыя подробности ея наряда, манеры, прическа, даже покрой воротничка, изобличали въ ней старую дѣву. Она пріѣхала въ Америку около четверти вѣка тому назадъ и уже больше десяти лѣтъ вела въ нижнемъ Нью-Іоркѣ двѣ школы, дневную для дѣвочекъ и вечернюю для взрослыхъ женщинъ. Мало-по-малу она такъ втянулась въ свое занятіе, что совсѣмъ перестала думать о личной жизни. Она, кажется, и замужъ не вышла потому, что ей некогда было подумать объ этомъ. Она была постоянно въ хлопотахъ, читала безплатныя лекціи, устраивала елки и дѣтскіе праздники, изобрѣтала различныя средства, стараясь настолько заинтересовать своихъ взрослыхъ ученицъ, чтобы онѣ не ушли изъ вечерней школы до конца года. Въ общемъ, она была одной изъ тѣхъ незамѣтныхъ труженицъ Америки, которыя совокупными усиліями совершаютъ огромное культурное дѣло, превращая разношерстную толпу неграмотныхъ и полудикихъ переселенцевъ въ проворныхъ американскихъ гражданъ, искусныхъ на всякую выдумку.