Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ шестой. За океаномъ [Старая орфография]

— Такъ и надо, — одобрительно сказалъ Лебедевъ. — Что на него смотрѣть? Дай ему повадку, онъ тебѣ на шею сядетъ да и ноги внизъ спуститъ!

Рулевой стоялъ, не зная, что сказать, но внутренно удивляясь безразсудству этого человѣка, который изъ-за минутной ссоры отбросилъ въ сторону кусокъ хлѣба, кормившій его дѣтей.

— А видишь! — пояснилъ Усольцевъ, какъ будто угадавъ мысль, промелькнувшую у его собесѣдника. — Я думаю такъ: денегъ у меня нѣтъ. Домовъ и фабрикъ я не нажилъ. Чѣмъ же мнѣ на человѣка быть похожимъ? По крайности, не дамъ себѣ на ногу наступить!

— А дѣти? — невольно спросилъ Рулевой.

— И дѣтей научу, — сказалъ Усольцевъ. — Или вы насчетъ пропитанія?.. Такъ это напрасно. Засидѣлся я у Парнаха. А подъ лежачій камень, знаете, и вода не течетъ…

— Чаще мѣнять мѣста еще лучше, — отозвался Талинъ изъ своего угла ободряющимъ тономъ. — Знакомства больше. Случаи мимо не плывутъ!..

— А нашли вы работу? — спросилъ Рулевой участливымъ тономъ, какъ спрашиваютъ у больного.

— Не то что работу нашелъ, цѣлую исторію! — сказалъ Усольцевъ. Даже въ юнію попалъ, — прибавилъ онъ, улыбаясь. — Сказано: нужда научитъ и калачи печь!

— А сколько вы теперь получаете? — допытывался Рулевой.

Ему непремѣнно хотѣлось удостовѣриться, не потерпѣлъ ли заработокъ Усольцева ущерба, благодаря независимости его чувствъ.

«— Я говорю, исторія, — сказалъ Усольцевъ. — Есть у меня тутъ пріятель Брантъ, русскій полякъ. Конечно, тоже столяръ, хорошо понимаетъ чертежъ, грамотный человѣкъ и въ юніи членомъ. Какъ ушелъ я отъ Парнаха, онъ говоритъ: „Иди къ намъ на фабрику, я все равно за старшаго рабочаго, я вамъ дамъ мѣсто“. Конечно, я съ радостью пошелъ. Большая фабрика, хорошая, не то что у этого Парнаха, — шесть этажей, вездѣ машины, и работать способно, а заказы дорогіе, самая легкая штучная работа. Рабочихъ три сотни, которые получше — все изъ юніи, а кто дешевле, тѣ, конечно, пріѣзжіе, безъ языка, ихъ и юнія не принимаетъ. Сталъ я работать, и положили мнѣ шестнадцать долларовъ, значитъ, противъ Парнаха два доллара лишнихъ.

Только прошли три недѣли, рабочіе изъ юніи говорятъ: надо устроить страйкъ, пускай фабрика запишется въ юнію, т. е. чтобы держать рабочихъ только изъ юніи.

Хозяинъ, конечно, не хочетъ, потому что у юніи такса: восемнадцать долларовъ въ недѣлю и восемь часовъ работы, а въ субботу до обѣда. А изъ рабочихъ тоже, которые американцы, тѣ согласны, а пріѣзжіе, особенно которые безъ языка и привыкли по дешевымъ мастерскимъ ходить, тѣ опасаются, не идутъ на страйкъ. Между тѣмъ подошло время. Прислала юнія делегата, выходите, молъ, на страйкъ, не то объявимъ васъ скебами , по-нашему сказать — паршивцами; ну, которые люди подороже себя цѣнятъ, даже изъ итальянцевъ или изъ поляковъ, вышли на страйкъ. Я тоже подумалъ: за тѣмъ ли я пятнадцать тысячъ верстъ проѣхалъ, чтобы на меня паршивое клеймо положили, пойду, молъ, и я, авось Богъ не выдастъ, свинья не съѣстъ! Да и Бранта стыдно…

Съ тѣмъ мы и ушли изъ фабрики. Ну, конечно, страйкъ отъ юни, пришлось намъ записаться въ члены, внести взносъ. Брантъ себѣ мѣсто досталъ, тоже на хорошей фабрикѣ и меня перетащилъ, только три дня безъ работы я и гулялъ. Сталъ я получать по правилу восемнадцать долларовъ въ недѣлю за сорокъ четыре часа работы, да тоже не очень долго поработалъ, потому заказовъ стало меньше, хозяинъ взялъ да половину рабочихъ и отпустилъ, и меня въ томъ числѣ».

— Вы, значитъ, опять безъ работы? — спросилъ Рулевой.

— Да видишь, — отвѣтилъ Усольцевъ, — работа есть, сколько хочешь, да только плата дешева, на недѣлю десять-двѣнадцать долларовъ. А я ужъ на такую плату не согласенъ, извините, пожалуйста! Лучше я перетерплю, да получу свое!

— А есть у васъ деньги про запасъ? — невольно спросилъ Рулевой.

— Какія деньги съ четырьмя дѣтьми? — сказалъ Усольцевъ. — Мы живемъ на всѣ! Даже насилу хватаетъ на недѣльные расходы!

— Какъ же вы жить будете? — спросилъ Рулевой.

— Что же, — сдержанно сказалъ Усольцевъ, — вѣчныя мѣста не бываютъ. Сегодня я самъ ушелъ, а завтра меня хозяинъ прогналъ, вотъ мы и квитъ!

Рулевой невольно посмотрѣлъ на хозяйку, но и на ея лицѣ не было видно заботы. Оно играло оживленіемъ и весело улыбалось, какъ будто въ отвѣтъ на его полувысказанное участіе.

Эта женщина, которая была привязана къ своей квартирѣ, какъ будто на короткой цѣпи, и которая для того, чтобы сбѣгать въ лавочку, должна была загораживать печь стульями и тщательно прятать спички, ножи и ломкую посуду отъ своего предпріимчиваго потомства, была совершенно увлечена своей затѣей и въ настоящую минуту, предъ лицомъ молодого русскаго кружка, собиравшагося въ ея жилищѣ, не была расположена думать о какихъ-то будничныхъ «своихъ дѣлахъ» и грошевыхъ расчетахъ.

Но Рулевой продолжалъ упорно разматывать клубокъ своихъ безпокойныхъ мыслей, какъ будто именно на немъ лежала обязанность думать и тревожиться за эту беззаботную чету. Онъ вспомнилъ, какой крикъ недавно подняли американскія газеты о медленномъ размноженіи коренного населенія республики, и подумалъ о томъ, какъ криво устроенъ свѣтъ. Природа заставляетъ человѣка стремиться къ продолженію рода, а общество какъ будто наказываетъ его за это. Большая семья хуже каторги: гдѣ много ртовъ, тамъ ѣдятъ впроголодь. Обиліе и комфортъ достаются одинокимъ и неплодороднымъ людямъ, которые, въ концѣ концовъ, отпадаютъ отъ общаго ствола, какъ засохшая вѣтвь. Онъ попробовалъ поставить себя на мѣсто этого бѣднаго мастерового, который постоянно долженъ былъ наполнять ѣдой шесть тарелокъ, покупать шесть паръ, платья и обуви, шесть шапокъ или шляпъ и такъ далѣе, и ему стало страшно.

Онъ улучилъ минуту и отвелъ Усольцева въ сторону.

— У меня есть немного денегъ, — предложилъ онъ. — Если хотите, возьмите взаймы!

У него еще оставалось, кромѣ скуднаго заработка, послѣдніе десять долларовъ, привезенные изъ Россіи, и онъ предложилъ ихъ взаймы Усольцеву.

— Будетъ вамъ! — сказалъ Усольцевъ прямо. — Какія тамъ у васъ деньги! Да мнѣ назавтра навѣрное обѣщали найти работу.

Онъ даже посмотрѣлъ на Рулевого съ нѣкоторымъ удивленіемъ. Такъ въ ненастную ночь жалкія фигуры прохожихъ, мокнущихъ подъ проливнымъ дождемъ, особенно бросаются въ глаза человѣку, который смотритъ на нихъ изъ безопаснаго прикрытія, сквозь плотно притворенное окно, но дайте ему зонтикъ и пустите его на улицу, и онъ забудетъ свое жалостное чувство и начнетъ сосредоточенно шагать впередъ по указанному направленію.

— А у насъ третьяго дня тоже новая была, — сказала хозяйка. — Молодая бабочка!..

— Такъ чудно, — подтвердилъ Усольцевъ. — Есть у насъ въ Бруклинѣ наборщикъ знакомый, полякъ, написалъ онъ моей женѣ письмо: «Что, — говоритъ, — получилъ я сегодня телеграмму съ эмигрантскаго острова: „Придите, выручите меня!“ — и подписано „Марья Галушка“». Ну, мы подумали, полтавская, должно быть, галушка, русская косточка, насъ люди выручали, надо ее тоже выручить.