Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ шестой. За океаномъ [Старая орфография]

— Не къ мѣсту я въ Америкѣ! — повторилъ Вихницкій. — Есть ли страна, гдѣ я могъ бы лучше приспособиться? — задалъ онъ себѣ вопросъ въ десятый разъ.

Онъ подошелъ къ воротамъ своего дома и собирался открыть калитку, какъ вдругъ она сама открылась, и передъ Вихницкимъ промелькнула маленькая черная тѣнь.

— Кто тутъ? — спросилъ Вихницкій. Ему пришло въ голову, что это могли быть воры.

Тѣнь проскользнула впередъ, но Вихницкій безъ труда догналъ ее и вернулъ обратно.

— Это ты, Мишка? — съ удивленіемъ спросилъ онъ, узнавая мальчика. — Куда ты такъ снарядился?

На Мишкѣ было толстое зимнее пальто и шапка съ козырькомъ. Подъ руку Вихницкаго случайно попалась холщевая сума, висѣвшая у мальчика черезъ плечо, и онъ ощупалъ уголъ хлѣбной ковриги. Руки мальчика были заняты завѣтной скрипкой.

— Ты что же, бѣжать вздумалъ? — спросилъ Вихницкій съ искреннимъ удивленіемъ.

— Тсс! — предостерегающе прошипѣлъ мальчикъ. — А кому я здѣсь нуженъ? — прибавилъ онъ тотчасъ же горькимъ тономъ. — Родные гонятъ да бьютъ. Одна скрипка была, и ту поломали.

Онъ внезапно всхлипнулъ и поднялъ къ небу изломанный смычокъ, какъ самое краснорѣчивое свидѣтельство своего одиночества.

— Я попробовалъ связать, — продолжалъ онъ плача, — да не знаю, какъ сдѣлать по настоящему.

Дѣйствительно, обѣ половины смычковаго прута были сложены вмѣстѣ и грубо обмотаны толстой бѣлой ниткой.

— А куда же ты идешь? — спросилъ Вихницкій.

— Въ Россію! — сказалъ мальчикъ твердымъ голосомъ. — Я принадлежу къ русской землѣ. У меня тамъ мать и отецъ остались!

— Какъ остались? — переспросилъ Вихницкій.

— Въ землѣ остались! — пояснилъ мальчикъ.

— Вотъ какъ! — сказалъ Вихницкій, — ты, значитъ, идешь въ Россію. А какъ же ты пойдешь, пѣшкомъ?

— У меня есть десять центовъ, — сказалъ мальчикъ, — но ихъ, должно быть, не хватитъ на билетъ. Лучше пѣшкомъ.

— Хорошій планъ! — одобрительно сказалъ Вихницкій. — А дорогу знаешь?

— Не знаю! — признался мальчикъ. — Пойду на восходъ солнца, пока дойду!

— А море? — освѣдомился Вихницкій.

— А море… море я обойду кругомъ, — объяснилъ мальчикъ.

— Отличный планъ! — повторилъ Вихницкій. — А лучше ѣхать на кораблѣ. Хочешь, поѣдемъ со мною вмѣстѣ?..

— Куда? — торопливо спросилъ мальчикъ, — въ Россію?

— Въ Россію, — повторилъ Вихницкій. — Вмѣстѣ со мною!.. Обоимъ намъ здѣсь нѣтъ мѣста, — прибавилъ онъ вполголоса, — но ты храбрѣе меня.

Примѣръ бѣглаго мальчика былъ послѣднимъ зерномъ, заставившимъ перегнуться душевное равновѣсіе Вихницкаго на другую сторону. Рѣшеніе пришло къ нему, какъ нѣчто логически вытекавшее изъ всего его предыдущаго опыта. Онъ почувствовалъ, что онъ тоже принадлежитъ къ Россіи, какъ Мишка. Ему казалось теперь, что онъ занимался въ академіи, посѣщалъ искателей истины, даже ухаживалъ за Катериной только для того, чтобы убѣдиться, что онъ долженъ отрясти отъ своихъ ногъ американскій прахъ и искать возвратной дороги въ Старый свѣтъ. И какъ только онъ принялъ это рѣшеніе, у него стало легче и свѣтлѣе на душѣ.

«Послѣдніе на этой землѣ не будутъ послѣдними на той!» — подумалъ онъ. Ему пришла въ голову мысль, что мальчикъ былъ правъ больше, чѣмъ было доступно для его собственнаго пониманія. Цѣлое поколѣніе оставило въ Старомъ Свѣтѣ своихъ самыхъ дорогихъ мертвецовъ, — свои лучшія упованія и надежды. И ему показалось, что, быть можетъ, онъ лично сумѣетъ воскресить такую наполовину погребенную мечту.

Выборы приближались. Ноксвиль принадлежалъ къ графству Пейо, но жители его составляли большинство избирателей и имѣли рѣшительное вліяніе на исходъ избирательной борьбы. Они всегда голосовали за республиканцевъ, заодно съ членами благотворительнаго комитета, которые стояли на стражѣ республиканскихъ интересовъ вмѣстѣ съ другими крупными банкирами и капиталистами. Кромѣ того, республиканская партія была у власти, и наивные эмигранты отожествляли ее съ представленіемъ о начальствѣ, вывезеннымъ изъ старой родины. Они хотѣли быть въ Америкѣ «мирными, послушными законамъ гражданами» по офиціальному американскому выраженію, и не знали для этого другого пути, какъ поддерживать всякую власть, случайно существующую въ настоящую минуту, хотя бы это была «звѣздная палата» или «маффія».

У республиканской организаціи были въ Ноксвилѣ свои признанные агенты: почтмейстеръ, сборщикъ податей, даже школьный инспекторъ. Всѣ эти мѣста составляли часть политической добычи и раздавались своимъ людямъ, и они старались всѣми силами сохранить однажды пріобрѣтенную позицію для своей партіи и для себя самихъ. Даже раввинъ и рѣзникъ, назначеніе которыхъ было въ рукахъ комитета, ревностно работали на поприщѣ республиканской агитаціи, чтобы угодить своимъ богатымъ патронамъ. Демократовъ было мало, они состояли изъ нѣсколькихъ зажиточныхъ лавочниковъ, которые чувствовали себя болѣе или менѣе независимыми. Во главѣ ихъ стоялъ Коганъ, который ставилъ принадлежность къ противоположной политической партіи вѣнцомъ своей муниципальной оппозиціи и старался во всѣхъ отношеніяхъ быть для своихъ противниковъ, какъ бѣльмо на глазу. Часть рабочихъ его фабрики, разумѣется, стояла на его сторонѣ. Къ нимъ примыкало нѣсколько десятковъ малосемейныхъ людей, которые не очень дорожили жизнью въ Ноксвилѣ и постоянно сознавали за собой возможность уйти обратно въ Филадельфію или въ Нью-Іоркское Гетто.

Сынъ Когана, несмотря на свою молодость, былъ секретаремъ ложи «дѣтей Сіона», которая одновременно была средоточіемъ демократовъ. Онъ былъ довольно ловокъ, хорошо грамотенъ по-англійски, произносилъ недурныя рѣчи и отличался умѣньемъ ладить съ людьми. Можно было ожидать, что черезъ нѣсколько лѣтъ, когда демократы въ свой чередъ, наконецъ, отобьютъ власть у республиканцевъ, молодой Коганъ сразу выдвинется впередъ на общественномъ поприщѣ Ноксвиля.

Пока республиканцы были значительно сильнѣе. У нихъ были деньги, и они не жалѣли расходовъ, чтобы сдѣлать выборы болѣе обезпеченными. За нѣсколько недѣль до выборовъ три кабатчика, которые, къ слову сказать, вели въ еврейскомъ фабричномъ городкѣ очень дѣятельную торговлю, начали вдругъ раздавать даровые стаканчики направо и налѣво. Почтмейстеръ старался встрѣчаться съ разными сомнительными голосовыми единицами и, не стѣсняясь, предлагалъ скромную сумму денегъ за каждую избирательную душу.

— Въ этомъ отношеніи между старымъ и новымъ поколѣніемъ существовала значительная разница. Добрая половина стариковъ разсматривала пару долларовъ, полученную за голосъ, какъ новый родъ легкаго заработка, не требующій ни труда, ни знанія, и, не стѣсняясь, славили Господа за этотъ новый доходъ. Молодые стыдились подкупа и въ особенности ничтожной суммы, которую можно получить за избирательный голосъ, ибо они твердо усвоили основное правило американской этики, позволяющее плутовать только по крупному масштабу. Они раздѣляли въ этомъ общее чувство молодого еврейскаго поколѣнія въ большихъ городахъ, которое усваиваетъ дѣловитость американцевъ и заимствуетъ ихъ презрѣніе къ итальянцамъ и ирландцамъ за склонность къ мелкимъ обманамъ и дешевому подкупу.