Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

— Много я городовъ исходилъ, — продолжалъ Кончакъ, — въ Чикаго на элеваторѣ хлѣбъ перевѣвалъ, въ Мильвоки струны навивалъ на колесо, телятъ возилъ отъ Канзасъ-Сити, въ Пенсильвеніи въ майнахъ (копяхъ) три раза работалъ, въ Питсбургѣ желѣзныя штухи нагружалъ въ вагоны, всего и не перечтешь, пожалуй.

— Ну и что же? — спросилъ я съ невольнымъ участіемъ.

Иванъ, крестьянскій сынъ, продолжалъ отыскивать новую Жаръ-Птицу и по эту сторону океана, и ходилъ за нею изъ города въ городъ, отъ Чикаго до Питсбурга. Но американцы называютъ Питсбургъ «пекломъ безъ покрышки», и говорятъ, что грѣшники изъ Чикаго отдыхаютъ только въ аду. Трудно было бы найти просторъ жизни въ одномъ изъ такихъ безпокойныхъ мѣстъ.

— Нѣту толку! — отвѣтилъ Кончакъ нехотя. — Здѣшніе города похожи другъ на дружку, какъ рѣпа на рѣпу. Что въ нихъ найдешь путящаго?

— А вы бы въ деревнѣ попробовали! — сказалъ я.

Меня немного удивило, что этотъ степной пастухъ упоминаетъ только самые крупные промышленные центры.

— Въ Америкѣ деревень нѣтъ, — сказалъ Кончакъ, — гдѣ и пробовать?..

— Какъ нѣтъ? — возразилъ я. — Вонъ сколько они хлѣба сѣютъ…

— Хлѣбъ есть, — сказалъ Кончакъ, — и даже овцы, а люди не такіе. Они вонъ и хлѣбъ убираютъ по-городскому, машинами.

— А что худого въ машинахъ? — возразилъ я.

Я не ожидалъ, что просторъ жизни окажется враждебнымъ механическому прогрессу.

— Богъ велѣлъ Адаму, — сказалъ Кончакъ, — что работай, говоритъ, копай землю, и она тебѣ произраститъ плодъ. А если машинами, такъ это какая работа?…

— Будто американскіе рабочіе не работаютъ? — возразилъ я, — здѣсь вѣдь тоже никто даромъ денегъ платить не станетъ.

— Такъ то деньги, а не хлѣбъ, — сказалъ Кончакъ. — Для денегъ работаетъ онъ, больше ни для чего. Если работникъ, такъ онъ жалованье получаетъ, а фармеръ продаетъ маклеру, а деньги несетъ въ банкъ, все равно въ городѣ.

— Вамъ бы въ глушь забраться! — посовѣтовалъ я.

Мнѣ казалось, что на окраинахъ цивилизаціи въ глубинѣ дальняго запада этотъ странный человѣкъ почувствовалъ бы себя болѣе свободнымъ.

— Скучно въ глуши! — живо возразилъ Кончакъ. — Я все людей отыскиваю, чтобы жизнь была по мысли моей. А безъ людей жить, значитъ, съ овцами, съ коровами, либо съ деревьями. А я отъ овецъ со степу ушелъ, — закончилъ онъ.

Это былъ какой-то русскій Агасферъ, который не могъ найти себѣ мѣста по мысли на протяженіи всего земного шара.

— Дивно тебѣ? — началъ опять Кончакъ, видя мое недоумѣніе. — Землепроходъ я, сказано. Хожу, земли испытываю. Не всѣмъ же на мѣстѣ сидѣть. Вотъ умремъ, тогда никуда не станемъ ходить, а теперь пока шевелимся.

— Чудные вы люди на землѣ, — прибавилъ онъ, — все равно тѣ же овцы.

Я посмотрѣлъ на него съ новымъ удивленіемъ. Странствующій пастухъ, повидимому, собирался перейти на наступательную позицію.

— Дивуешься ты на меня, — сказалъ Кончакъ, — зачѣмъ я по свѣту хожу. А вотъ если бы я водку пилъ, каждый день съ людьми дрался, за бабами гонялся, ты бы, небось, не удивлялся, хоть бы я пропалъ подъ заборомъ, какъ собака…

— Люди людское дѣлаютъ, — возразилъ я довольно нерѣшительно.

Въ сущности говоря, Кончакъ былъ правъ, и ежедневное поведеніе любого члена толпы было гораздо сумасброднѣе даже этого вѣчнаго скитальчества, но людей толпы много, и наши глаза присмотрѣлись къ ихъ безумію.

— Люди! — повторилъ Кончакъ, — а ты посмотри на птицъ, какъ онѣ взадъ и впередъ перелетываютъ, ищутъ, гдѣ просторнѣе. Такъ же и я.

— Э, были бы у меня крылья, — продолжалъ онъ задумчиво, — не сталъ бы я землю ногами мѣрять.

— Криво Богъ человѣка создалъ, — прибавилъ онъ. — Какая-нибудь ворона летаетъ, куда хочетъ, а мы ползаемъ, какъ змѣи.

Мы давно ушли съ пристани и медленно подвигались по набережной надъ откосомъ, останавливаясь по временамъ въ изгибахъ парапета, гдѣ было меньше прохожихъ. Набережная была полна движеніемъ и шумомъ. Внизу у самой воды пробѣжалъ пассажирскій поѣздъ, перекликнулся съ караваномъ товарныхъ вагоновъ, шедшихъ ему навстрѣчу, и пыхтя покатился дальше. Мимо насъ одинъ за другимъ пробѣгали вагоны трамвая, наполненные публикой, уѣзжавшей или возращавшейся съ гулянья.

— Неужели вы пѣшкомъ ходите? — внезапно спросилъ я.

Мнѣ вспомнилось его европейское путешествіе. Да и разсказывая объ Америкѣ, онъ все время говорилъ: хожу. Но мнѣ казалось почти невѣроятнымъ, чтобы среди этого обилія механическихъ двигателей нашелся человѣкъ, готовый измѣрять американскія длинныя дороги собственными ногами по примѣру апостоловъ.

Землепроходъ усмѣхнулся. Повидимому, онъ опять уловилъ мою мысль.

— Разно бываетъ! — сказалъ онъ. — Когда пѣшкомъ, когда и съ мѣшкомъ, а теперь вотъ въ вагонѣ поѣду. Прощайте, добрый человѣкъ!..

Совершенно неожиданно онъ перебѣжалъ дорогу и, схватившись за рѣшетку электрическаго вагона, пролетавшаго мимо, на всемъ ходу вскочилъ на площадку. Какъ всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ, кондукторъ сдѣлалъ невольную попытку остановить его, хотя она могла стоить жизни имъ обоимъ. Но натискъ землепрохода былъ слишкомъ стремителенъ, и черезъ секунду онъ исчезъ внутри вагона. Русскій землепроходъ продѣлалъ эту нерѣдкую въ Америкѣ штуку съ чисто профессіональной ловкостью, и я заключилъ, что она тоже представляетъ часть отвѣта на мой вопросъ. Американскіе трампы (бродяги) именно такимъ образомъ вскакиваютъ въ угольные и товарные вагоны, для того чтобы не платить за дорогу. Очевидно, русскій землепроходъ все-таки пошелъ на компромиссъ съ цивилизаціей и кромѣ пѣшаго хожденія признавалъ и желѣзнодорожную ѣзду зайцемъ.

Впрочемъ, все это произошло такъ быстро, что мнѣ на минуту показалось, что не было никакого Кончака, и что я разговаривалъ со своими собственными мыслями, разгоряченный іюльскимъ солнцемъ, крѣпкимъ пивомъ и свѣжимъ рѣчнымъ запахомъ.

Я встрѣтился съ нимъ во второй разъ черезъ двѣ недѣли на одномъ изъ уличныхъ митинговъ во время такъ называемой «мясной прижимки», которая въ то лѣто свалилась населенію на голову одновременно съ дороговизной угля. Могущественный мясной трестъ, имѣющій въ своихъ рукахъ все снабженіе столицы, внезапно поднялъ цѣны на два цента на фунтъ. Въ Нью-іоркѣ, гдѣ огромное большинство населенія ѣстъ мясо три раза въ день, эта прибавка къ цѣнѣ обидѣла жителей еще чувствительнѣе, чѣмъ недостатокъ топлива, ибо на дворѣ пока стояло лѣто. Особенно чувствительно задѣла мясная прижимка полумилліонное населеніе евреевъ, огромное большинство которыхъ покупаетъ свою мясную провизію у каширныхъ рѣзниковъ. Европейскіе переселенцы изъ Восточной Европы питаются на родинѣ хлѣбомъ и селедкой. Въ первые годы своей жизни на новой почвѣ они практикуютъ, разумѣется, тоже воздержаніе. Переходъ на мясную діету является самымъ осязательнымъ признакомъ приспособленія къ новымъ условіямъ. Онъ означаетъ, что новичекъ уже не новичекъ, что онъ ушелъ изъ потогонной мастерской и зарабатываетъ достаточно денегъ, а главное, что онъ уже не боится окружающей жизни, но успѣлъ подняться до уровня ея потребностей и хочетъ жить, «какъ люди», «какъ американскіе граждане». Къ слову сказать, переходъ на улучшенную діету наступаетъ черезъ пять-шесть лѣтъ и даже по времени совпадаетъ съ пріобрѣтеніемъ гражданскихъ правъ. Естественно, что эти новые граждане цѣпко держатся за новопріобрѣтенныя права, особенно за мясныя.