Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Это одна изъ многихъ выдумокъ того же черносотеннаго стиля…

Послѣ того погромщики ворвались въ домъ мѣстнаго купца Кочуева. Они кричали: «Гдѣ ихъ прячешь? Отдавай!» Но у Кочуева никого не было.

Серебровскій съ женою и еще одинъ служащій, Ложкаревъ, спрятались въ управѣ.

Они видѣли изъ оконъ, какъ убивали Романова. Онъ повернулся на животъ въ лужѣ крови. Его стали топтать ногами. Тогда они отошли отъ окна и встали за перегородку. Они простояли здѣсь до вечера, ежеминутно ожидая смерти. Погромщики приходили и уходили разъ пять.

Сторожъ бралъ метлу и принимался мести полъ.

— Вы видите: никого нѣтъ. Я убираю!

Воскресенскій и Курочкинъ тоже скрывались въ управѣ.

Передъ вечеромъ исправникъ прислалъ сказать: «Будьте спокойны». Они испугались еще больше, но исправникъ тоже трусилъ и не зналъ, что дѣлать. Они вышли садами въ поле, пробирались оврагами, канавами, позади черносотенныхъ селъ. Потомъ достали лошадь и уѣхали на хуторъ въ семи верстахъ отъ города.

Когда стемнѣло, группа Серебровскихъ тоже рѣшилась выйти. Имъ пришлось проходить больничнымъ коридоромъ. Окна смотрителя-черносотенца сіяли огнями напротивъ. Тамъ шла пирушка. Но ихъ не замѣтили. Они перелѣзли черезъ заборъ. Г-жа Серебровская оборвала на себѣ платье. Они оказались на краю города.

— Вездѣ дозоры ходятъ, — говорилъ Ложкаревъ, — стерегутъ насъ.

Онъ залегъ въ канаву. Серебровскіе рѣшили идти черезъ заводы, окружающіе городъ.

Въ довершеніе всего Серебровскому нездоровилось еще съ вечера, и онъ насилу шелъ.

Жена понукала: — Пойдемъ потихоньку, до Павлова дойдемъ.

— Какъ мы дойдемъ? — возражалъ Серебровскій. — Замерзнемъ, голодные, раздѣтые.

Онъ разсказывалъ мнѣ дальше: — «Пошли мы. На улицахъ было тихо. Народу не было. Только какой-то дядя раму тащилъ изъ нашего дома. Жена узнала.

Я шапку потерялъ, жена свою дала. А голову себѣ повязала обрывкомъ юбки. Я изображалъ пьянаго, очки снялъ, спряталъ. А она жену такую. Въ тотъ день было много пьяныхъ.

Дошли до села Окулова, стали лошадей нанимать.

— Кто, откуда? — „А, не надо, дойдемъ пѣшкомъ“.

Спасибо, на полдорогѣ встрѣтили горбатовскаго ямщика обратнаго. За большія деньги поворотилъ въ Павлово, повезъ насъ.

Ѣдемъ, темно. А эти рожи передъ глазами, и зубы стучатъ.

Въ Павловѣ выѣхали на пристань. Тамъ освѣщенный пароходъ. Крики: ура! Мы испугались, думали: тоже погромъ. Потомъ отрезвились, видимъ, это свои…»

Такъ совершилось бѣгство интеллигенціи изъ города Горбатова.

— Какія перемѣны произошли въ Горбатовѣ за послѣдніе три года послѣ погрома?

— Ничего хорошаго, — говорили мнѣ свѣдущіе люди.

Федяковъ и его товарищи завладѣли потребительской лавкой и немедленно ликвидировали ее, просто разобрали по рукамъ. Синдикатъ пеньковаго производства преуспѣваетъ. И даже заработная плата стала ниже прежняго. Канатчики совсѣмъ отощали.

И опять таки любопытно сравнить село Богородское по сосѣдству. Несмотря на аресты и экзекуціи, пріобрѣтенія недавней эпохи наполовину сохранились въ Богородскомъ. Рабочій день короче прежняго и плата выше. Только продукты вздорожали. Въ Горбатовѣ продукты, конечно, тоже вздорожали, а платежныя средства упали.

— Есть ли какой поворотъ въ настроеніи? — полюбопытствовалъ я.

— Есть поворотъ… Теперь всѣ соболѣзнуютъ женѣ Горбунова. Ей собрали въ Нижнемъ 300 рублей, она лавочку открыла. Покупаютъ у ней. «Мужа твоего занапрасно убили. Все занапрасно». Медленно, тупо идетъ… А купцы все ругаются…

Трудно сдвинуть съ мѣста такую твердыню, какъ Горбатовъ…

Я встрѣтилъ его въ первый разъ три года тому назадъ, въ Нижнемъ. Онъ стоялъ на площади передъ толпой, заложивъ полы кафтана за поясъ, и говорилъ рѣчь. Шла забастовка извозчиковъ, въ началѣ іюля предъ ярмаркой, далеко до октябрскаго разлива.

Онъ говорилъ вещи, нынѣ всѣмъ извѣстныя, о бюрократіи, и о городской управѣ, и о новой таксѣ на проѣздъ, о пьяныхъ сѣдокахъ, о Портъ-Артурѣ и и о мордобоѣ въ участкахъ.

— Надо бы намъ немножко полегчить свое положеніе!..

И послѣ каждаго пункта прибавлялъ, подобно Гапону: «Не правда ли, братцы?»

И братцы ревѣли въ отвѣтъ: «правда!» и даже кричали «ура».

Окончивъ рѣчь, онъ повернулся въ нашу сторону и сказалъ: «Ну, на сегодня довольно. Я имъ преподнесъ хорошую зажигалку».

Черезъ полчаса мы сидѣли въ трактирѣ. Насъ было шестеро. Три интеллигента и три извозчика изъ забастовочнаго комитета. Онъ былъ главный.

На столѣ появилась водка. Но онъ не пилъ. Онъ былъ пьянъ своимъ возбужденіемъ, неистощимымъ краснорѣчіемъ и множествомъ мыслей, которыя внезапно проснулись въ его головѣ. И онъ говорилъ, не умолкая, не давалъ другимъ слова сказать.

Я смотрѣлъ на него и слушалъ съ безмолвнымъ удивленіемъ. Это былъ для меня новый, невиданный типъ. Все въ немъ было кудрявое, волоса, рѣчи и жесты рукъ, и всѣ движенія. Карманы его были набиты бумагами. Тутъ были копіи прошеній, таблицы старыхъ таксъ и примѣрный образецъ новой таксы, какая-то книжонка о берлинскихъ извозчикахъ. И въ рѣчи своей онъ поминутно цитировалъ стихи и прозу, Некрасова и псалтирь Давида, Дрожжина и и Печерскій Патерикъ и новую тогда книжку Мускатблита «О народномъ представительствѣ» ростовскаго изданія.

Помню, я написалъ о немъ потомъ въ «Русскихъ Вѣдомостяхъ», и газеты подхватили. Кажется Альбовъ въ «Нашей Жизни» заговорилъ объ этомъ новомъ кудрявомъ типѣ русскаго народа и сравнивалъ его съ деревомъ, которое распускаетъ весною новыя кудрявыя почки.

Кстати сказать, забастовка окончилась полной побѣдой. То было особенное время. Интеллигенція помогала, и весь обыватель былъ «на сторонѣ справедливости». И даже городская управа, та самая, которую обличали ораторы, «шла навстрѣчу разумнымъ требованіямъ»; а господинъ полицеймейстеръ «ничего не имѣлъ противъ» и разрѣшалъ сходки на площади. Городовые стояли и слушали и никого не тащили въ участокъ. Однимъ словомъ, всѣ были за и никто не былъ противъ. И если на той же недѣлѣ въ Тихомъ переулкѣ произошелъ довольно бурный погромъ студентовъ и евреевъ, и забастовщиковъ, то его произвели какіе-то никому невѣдомые хулиганы. Они свалились прямо съ неба, проломили съ десятокъ головъ и провалились сквозь землю. Полиція не знала ничего и была невинна, какъ новорожденный младенецъ.

Таково было наше первое знакомство. А теперь я встрѣтилъ его случайно въ городской управѣ, среди просителей. Взглянулъ и узналъ, и подумалъ: «Вотъ человѣкъ, кому революція пошла на пользу». Онъ раздобрѣлъ и похорошѣлъ, ставъ шире въ плечахъ, и какъ будто выросъ. И движенія его утратили прежнюю юркость и стали плавныя, какъ у профессора.