Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Кафтана на немъ не было. Онъ былъ въ картузѣ и обычной мѣщанской одеждѣ, потертой, но чистой. Карманы его были попрежнему набиты бумагами.

Черезъ полчаса мы сидѣли въ томъ же трактирѣ. Но теперь насъ было только двое. Другіе интеллигенты изъ прежней компаніи были далеко. Присяжный повѣренный Жемчуговъ былъ высланъ въ Вологду, попалъ въ глухое село и былъ тяжко боленъ. Газетный репортеръ Улановъ попалъ въ Сибирь. Помню: онъ жилъ на площади какъ разъ напротивъ острога.

— Чтобъ ближе было садиться, — объяснялъ онъ совершенно серьезно. Сажали его чуть ли не каждые три мѣсяца, но потомъ выпускали.

Два другіе извозчика, члены тогдашняго комитета, были, должно быть, на биржѣ, съ лошадьми.

— Разсказывайте, что съ вами было.

— «Много было. — Онъ даже глаза закрылъ. — Горы и ухабы… Всего и не припомню…

Первую-то забастовку, вы знаете, мы выиграли; въ скорости составили союзъ, юрисконсульта своего поимѣли, того же господина Жемчугова, а я предсѣдателемъ былъ. Есть чего добромъ помянуть, два года жили вольготно, дышали, не стѣсняясь. Не было штрафовъ, и полиція насъ не касалась.

Отъ города имѣли обязательныя правила. Если согрѣшишь, ступай къ мировому судьѣ. На день, на два посадитъ, а то оправдаетъ.

Веселое было время. Дай Богъ еще разъ…

Судьи гуманно относились къ извозчикамъ. Кайзеръ судья знаменитый. Онъ нипочемъ не судилъ извозчиковъ, все оправдывалъ. Иные хулиганы пользовались и лишку брали, но мы слѣдили, чтобы вывести этотъ позоръ. Знаете, наша извозчичья тактика вырабатывалась вѣками, — запрашивать, какъ можно больше. Полтинникъ или рубль, — если сѣдокъ поддается.

Теперь опять стали насъ подтягивать безъ всякой милости… Пусть бы и такъ, да не черезъ мѣру строго. Шкуру дерутъ, у насъ шкура тонкая, скоро не нарастетъ.

Союзъ нашъ былъ скромный, профессіональный. Намъ велѣли закрыться. Мы основали профессіональное общество. Подъ конецъ и это закрыли, взяли насъ, извозчиковъ, подъ чрезвычайную охрану. Такъ мы воротились къ разбитому корыту. Бѣжали-бѣжали, оттуль шагомъ пошли».

— А можетъ и вовсе встали, — замѣтилъ я.

— Встать не встали, — задумчиво сказалъ извозчикъ.

«Я вамъ могу объяснить. Народу очень много. Разное племя, русскіе, татары, чуваши…

Но какъ сказано у Беранже:

Трудно такому множеству нога въ ногу идти… Полтораста милліоновъ. Надо поднять полтораста милліоновъ правыхъ ногъ и поставить на землю, потомъ полтораста милліоновъ лѣвыхъ ногъ… Триста милліоновъ ногъ поднять, оторопь беретъ… А подвинутся на одинъ шагъ…».

Мы помолчали.

— Я вамъ это изъ практики скажу, — началъ опять извозчикъ, — не такъ теоретично въ кабинетѣ, какъ Майнъ-Ридъ или Жюль-Вернъ. Тупого народа болѣе, чѣмъ остраго. Ораторамъ правда другое привидѣлось, глазообманъ вышелъ.

— Какой глазообманъ?

— Такой, наглядный… Есть книга физика. По физикѣ выходитъ: насыпь бѣлыхъ бобовъ на широкое блюдо. Прибавь горсть цвѣтныхъ, тряхни хорошенько. Что выйдетъ? Выйдетъ, какъ будто на всемъ блюдѣ цвѣтные бобы. А ихъ горстка. Это глазообманъ.

— Экъ вы поумнѣли!

Я не выдержалъ и вставилъ свое слово. Теперь, какъ извѣстно, такихъ поумнѣвшихъ сколько хочешь, съ обществѣ и въ народѣ. Всѣ одумались и, главное дѣло, нашли виноватыхъ. Виноваты «ораторы» въ возрастѣ до восемнадцати лѣтъ и ниже.

Мы всѣ правы. Они же кстати утверждены въ этомъ званіи судомъ и законопачены подъ спудъ…

Извозчикъ усмѣхнулся.

— Да, поумнѣли. Узнали, гдѣ раки зимуютъ. Зналъ бы, гдѣ упалъ, соломки подостлалъ бы…

Онъ былъ искреннѣе, чѣмъ многіе интеллигенты.

— Какъ же вы теперь живете? — спросилъ я.

— Пришлось въ деревню уѣхать, — сказалъ извозчикъ, — за добра ума, пока изъ полиціи не выслали. Наше Мартышкино село. Три десятины земли, а платежей сходитъ четыре рубля тридцать-семь копеекъ за полугодіе. Сбавляли намъ, сбавляли, а ихъ еще много.

— Какъ это много?

— Волостныхъ рубль тридцать, деревенскихъ рубль, уѣздныхъ рубль тридцать-восемь, губернскихъ семьдесятъ-девять копеекъ. Еще есть пожарные да пастушьи. Богъ съ ними, всѣхъ и не перечтешь… Бѣдное наше село, а земли не укупишь. Графъ сосѣдъ. Онъ зачѣмъ продастъ?.. Рядомъ деревня Худобино, генерала Козлова, облегающія земли. А мужичонки-то вышли на даровой надѣлъ. Притѣсненные до самой смерти. У самихъ неудобица, пески. Только арендой и дышутъ.

— Вамъ-то, все-таки, съ виду не худо живется.

— Я не жалуюсь. Я человѣкъ оборотистый. Семья маленькая. Хватаетъ хлѣба. Работаешь, работаешь, ѣсть нечего…

Я посмотрѣлъ на его цвѣтущее лицо и невольно усмѣхнулся. Онъ покачалъ головой.

— «Это я самъ отъ себя подобрѣлъ. Отъ характера легкаго. Скучно въ деревнѣ, я въ городъ пріѣду. Живу скитаючи, гдѣ у пріятеля добрую землю найду, тамъ и ночую.

Богатства не нажилъ, а ума прибавилось. Вотъ добрые люди говорятъ: Мы трактиръ откроемъ, тебя за стойку поставимъ».

Я посмотрѣлъ на него опять. Конечно, изъ него выйдетъ прекрасный трактирщикъ, ловкій и услужливый, пріятный себѣ самому и людямъ.

Мы помолчали.

— Что же теперь въ деревнѣ дѣлается? — спросилъ я.

— Землю дѣлимъ, — сказалъ извозчикъ.

— Какъ же это? Изъ вашей губерніи не было такихъ сообщеній.

— Не дѣлимъ, но дѣлить хотимъ. Старики все присматриваются, думаютъ: не было бы какого худа съ этимъ раздѣломъ… — Бываетъ, господишки новый обманъ выдумали.

— А по-вашему какъ?..

— А кто его знаетъ! — сказалъ извозчикъ задумчиво. — Умному человѣку подмога, а глупому разоръ.

— А политика какъ?

— «Политика попрежнему. На двѣ партіи… Волостной старшина монархистъ, тяжелый человѣкъ. Богатый, гордый. Жизни крестьянской не знаетъ, мелкихъ людей ни во что не считаетъ. Ручку и то не всякому подастъ. Не старшина, министръ. Я его Юпитеромъ зову. Съ земскимъ начальникомъ хлѣбъ-соль водитъ, и земскій начальникъ по его дудкѣ пляшетъ.

Имѣетъ четыре медали. Былъ на двухъ коронаціяхъ. Самъ и разсказываетъ: Ходилъ по грановитымъ палатамъ. Сзади дама идетъ: — „Фи, зачѣмъ мужиковъ пускаютъ“? А еще сзади флигель-адъютантъ говоритъ: „Мужикъ, да разрѣшенный“. Вотъ чѣмъ гордится.

Противъ него крестьяне озлоблены. А земскій начальникъ велѣлъ ему прибавить сто рублей жалованья. Пріятели. Не переборешь ихъ…

Волостной писарь тоже гордый. Каковъ попъ, таковъ и приходъ.

— Нашей партіи тоже есть… Сельскій писарь, парень съ большимъ сердцемъ, изъ штрафованныхъ солдатъ. Пьянистъ немного, водку хлыщетъ. Учитель хорошій. Бережетъ литературу…