Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

— Не думайте, — живо возражаетъ мой спутникъ. — У насъ прежде была настоящая газета, я редакторомъ былъ.

— Да? — спрашиваю я вѣжливо. — А сколько вышло номеровъ?

— Номеровъ мало, — признается спутникъ.

— Сколько?

— Одинъ всего, — кротко сообщаетъ спутникъ; — былъ конфискованъ на станкѣ, — прибавляетъ онъ съ нѣкоторой гордостью.

— Позвольте, — припоминаю я, — не за эту ли газету вы попали подъ судъ?

— Да, — соглашается спутникъ, — но вѣдь меня оправдали. Прокуроръ почти отъ обвиненія отказался.

Обѣднѣла Тверь, разорилась и обезлюдѣла, прижучилась, молчитъ. Вся верхняя Волга прижалась, нахохлилась и только пересчитываетъ по пальцамъ своихъ плѣнныхъ депутатовъ и разсказываетъ шопоткомъ анекдоты о своихъ губернаторахъ.

Въ Твери — Петрункевичъ (онъ еще не сидитъ), въ Рыбинскѣ — Строгановъ, въ Ярославлѣ — Шаховской, въ Костромѣ — Френкель. Это первый рядъ.

Въ Твери — фонъ Бюнтингъ, въ Ярославлѣ — Римскій-Корсаковъ, въ Костромѣ — Веретенниковъ. Это второй рядъ.

Славные анекдоты разсказываетъ Волга о губернаторахъ, сочные, съ подъемомъ. Каждый городъ старается побить рекордъ: — Вотъ пишутъ о Думбадзе. Что вашъ Думбадзе. Вотъ у насъ…

Я соберу эти анекдоты въ отдѣльную книгу и издамъ особо.

— А какія у васъ есть общества?..

— Не регистрируютъ ихъ.

— А собранія бываютъ?..

— Нѣтъ, не бываютъ!

— А просвѣтительныя учрежденія есть?..

— Нѣтъ, — нѣту…

Чертъ знаетъ что.

— Зато населеніе развилось, — сообщаетъ одинъ, — стало больше достоинства, но перепуганы ужасно, свободнѣе говорятъ, но разговаривать боятся…

Чертъ знаетъ что такое.

— Наше населеніе по существу черносотенное, — сообщаетъ другой, — но очень сознательное, такъ сказать, конституціонное. Даже тѣ, что управу громили, были истые конституціоналисты…

Ничего не разберешь.

Среди «третьяго элемента» развелось по нынѣшней модѣ множество скептиковъ. Что они говорятъ, понять трудно. Они путаютъ свои прежнія надежды и новое уныніе.

Если обратиться къ дѣламъ матеріальнымъ, получаются свѣдѣнія болѣе осязательныя. Растетъ травосѣяніе, сохи смѣняются плугами, мѣстами происходятъ передѣлы полей на болѣе широкія полосы вмѣсто прежнихъ узкихъ.

Тверской агрономъ разсказывалъ мнѣ слѣдующую исторію. Первая пароходная станція отъ Твери по Волгѣ внизъ, это — село Лисицино. Въ этомъ селѣ пятнадцать лѣтъ тому назадъ одинъ крестьянинъ, Яковъ Черный, завелъ плугъ. Сельскій сходъ собрался и запретилъ ему пахать плугомъ, даже бумагу составилъ въ этомъ смыслѣ. — Плугъ землю воруетъ — говорили крестьяне. Дѣло въ томъ, что крестьяне пашутъ на узкихъ полосахъ безъ всякихъ межниковъ. Межа есть только математическая линія. Соха при пахотѣ сваливаетъ землю въ сосѣднюю борозду. Плугъ сваливаетъ землю внутрь. Если нѣсколько сосѣдей пашутъ сохами, къ концу пахоты каждый сваливаетъ сосѣду землю съ крайней правой борозды и, въ свою очередь, получаетъ чужую землю на крайней лѣвой бороздѣ. Если пахать рядомъ сохою и плугомъ, то плужный участокъ каждый годъ получаетъ наваленной земли на одну лишнюю борозду. Полосы бываютъ очень узкія, десять бороздъ, даже пять бороздъ. Такимъ образомъ годъ за годомъ одинъ участокъ будетъ отдавать свою землю другому, понижаться и бѣднѣть. Оттого крестьяне и говорятъ, что плугъ землю воруетъ.

Яковъ Черный однако обозлился.

— Я не брошу плуга, — заявилъ онъ, — а за соху нипочемъ не возьмусь, видѣть ее не могу. Лучше хозяйство нарушу и уйду въ городъ.

Запрещеніе схода оказалось незаконнымъ. Теперь я вамъ задамъ, — объявилъ Яковъ Черный и привелъ въ городъ семь новыхъ единомышленниковъ покупать плуги. — Теперь не запретите!..

Примиреніе состоялось на томъ, что рѣшили пахать плугами и сохами въ разные часы или, если возможно, въ разные дни.

Теперь въ селѣ Лисицинѣ не осталось ни одной сохи. Всѣ пашутъ плугами.

— Особенно бабы за плуги стоятъ, — разсказывалъ агрономъ. — У насъ мужики уходятъ на отхожіе промыслы, а бабы пашутъ. Сохою пахать трудно, надо умѣнья больше, ее нужно ладить; плугъ проще работаетъ. На прошлой недѣлѣ пришелъ въ складъ мужикъ съ дочерью: «Дѣвку замужъ выдаю, надо плугъ выбрать въ приданое. Нейдетъ безъ плуга». А въ тѣ деревни, гдѣ сохами пашутъ, дѣвки изъ ближнихъ селъ совсѣмъ не идутъ замужъ: «Мы сохами пахать не умѣемъ».

— Клеверу сѣменного роздалъ тысячу-пятьсотъ пудовъ, — разсказывалъ агрономъ, — тимофеевки два-три вагона. Льны тоже развелись.

Однимъ словомъ, мужики покрѣпче интеллигентовъ [1] Стараго агронома, несмотря на семидесятилѣтній возрастъ и полувѣковую работу, черезъ нѣкоторое время взяли и выслали изъ Твери. Sic transit. Какъ-то теперь распространяются клеверъ, тимофеевка и плуги? .

Впрочемъ, даже въ скептическихъ рѣчахъ интеллигентовъ часто можно услышать совсѣмъ другія ноты. И весь ихъ скептицизмъ выходитъ напускной, навѣянный лѣтнею лѣнью или дождливой погодой.

— Худшее, кажется, прошло, — признаются они. — Земство, напримѣръ, хотя и поправѣло, но ничего не разрушило, какъ было въ другихъ губерніяхъ. И кажется, теперь люди перестали правѣть. Съ новаго года будемъ въ нормы входить.

Въ Тверской губерніи будущей осенью предстоитъ переизбраніе гласныхъ, но эту будущую кампанію уже теперь учитываютъ.

Дождемся и увидимъ, какія будутъ эти новыя нормы?..

Пароходъ быстро идетъ впередъ внизъ по теченію. На Волгѣ почти половодье. Дождь льетъ безъ конца. Снизу вода, сверху вода, кругомъ сѣрый туманъ. Въ этой водѣ мы — словно живые утопленники, и судно наше — какъ будто подводное судно. Но этотъ маленькій мокрый пароходъ самъ по себѣ представляетъ особый мірокъ. Пассажировъ у насъ не больше полусотни во всѣхъ трехъ классахъ. Но въ нашемъ составѣ представлены всѣ русскія настроенія, даже всѣ партіи справа налѣво. Онѣ, помѣщенныя рядомъ, сталкиваются, разговариваютъ, и каждая остается при своемъ.

Въ каютѣ второго класса небольшая компанія пьетъ чай; ихъ всего трое: закройщикъ изъ Петербурга (онъ ѣдетъ на побывку въ Ярославскую губернію), приказчикъ изъ Твери и еще мелкій чиновникъ въ штатскомъ платьѣ. Закройщикъ тощій и сѣрый, очень говорливый. Приказчикъ румяный и плотный, какой-то тяжкодумный, говоритъ какъ во снѣ. Чиновникъ больше молчитъ и улыбается, но глаза у него умные, живые. Они пьютъ чай, не торопясь, и мѣняютъ чайникъ за чайникомъ.

— Еще чашечку!

— Ну-ка, что жъ! Чай не порохъ, не разорветъ.

— Производительности мало, — говоритъ закройщикъ, — покупатели ослабѣли. А главное, что насъ губитъ, это — порто-франко.

— Какое порто-франко? — спрашиваетъ приказчикъ съ тяжелымъ недоумѣніемъ.

— Владивостоцкое, — рѣшительно заявляетъ закройщикъ. — Если его не прекратить, изъ-за одной Сибири вся Россія погибнетъ…