Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

— Васъ проситъ пожаловать господинъ редакторъ…

Пикъ-Грандъ не кончилъ фразы, всталъ съ мѣста и пошелъ изъ комнаты. Я тоже ушелъ и въ тотъ же день уѣхалъ изъ Нижняго. Не знаю, что съ нимъ сдѣлалось. Доѣхалъ ли онъ до Петербурга, и удалось ли ему реформировать Лигу обновленія флота? Что-то не замѣтно.

— Еще одного снялъ!

Николай Петровичъ бросилъ на столъ офиціальное «отношеніе» и даже схватился руками за волосы.

— Кого снялъ, откуда снялъ!

— Съ поста снялъ, понимаете, двадцать перваго снялъ. Всѣхъ писцовъ со всѣхъ столовъ; я одинъ остался.

— Съ какого поста? Что вы, воюете, что ли?

— Воюемъ, да. Насъ воюютъ… Нѣтъ, вы скажите, гдѣ я новыхъ возьму? Изъ рукава достану? Что я за Пинкертонъ, въ самомъ дѣлѣ?..

— О комъ вы говорите?..

— О дѣлопроизводителяхъ. — Николай Петровичъ широко развелъ руками въ обѣ стороны. — О секретаряхъ, о всякихъ служащихъ…

— Ну!..

— Изволите видѣть: я — членъ управы.

— Знаю.

— Вы посмотрите на эту груду бумагъ!..

Онъ трагическимъ жестомъ указалъ на столъ. На столѣ лежала большая кипа четвертушекъ сѣрой бумаги съ управскимъ заголовкомъ. Чья-то длинная рука въ сѣромъ обшлагѣ безъ рукавчика поминутно высовывалась въ окошечко и подваливала еще.

— У меня только хватаетъ времени, — сказалъ Николай Петровичъ, — чтобы брать эти бумаги и подписывать: Карповъ, Карповъ, Карповъ.

— Нѣтъ вы скажите, — закричалъ онъ опять, — могу я требовать, чтобы мои дѣлопроизводители были интеллигентные люди? Они мнѣ «союзниковъ» подсовываютъ. Извольте посмотрѣть.

Онъ быстро открылъ ящикъ и выхватилъ листъ бумаги. Прошеніе. «Состоя членомъ союза русскаго народа и будучи преданъ вѣрѣ, престолу, отечеству, покорнѣйше прошу опредѣлить меня на какую-нибудь должность»…

— Пускай «союзники», плевать! Такъ вѣдь они дуботолки, козлы. Тремъ свиньямъ корму не раздѣлятъ. Почитайте, какъ онъ пишетъ. Ему бы оглоблей ворочать, а не перомъ.

Онъ схватилъ другую бумаженку, лежавшую въ сторонѣ, и сунулъ ее мнѣ.

Бумага дѣйствительно была написана странно. Мнѣ особенно запомнилась одна фраза: «Имѣемъ поставить на видъ г-на исправника, какъ онъ вполнѣ не въ курсѣ будучи на предметъ установки предѣльнаго возраста свыше 74 лѣтъ».

— Подъ судъ съ ними попадешь, — закричалъ Николай Петровичъ, — подъ арестантскую шапку. Знаете, я сталъ на домъ брать доклады. До полуночи работаю. А вѣдь теперь лѣто.

— Почему же вы не возьмете интеллигентныхъ служащихъ? — спросилъ я довольно невинно.

— Беру, беру-съ! Онъ не утверждаетъ…

— Кто онъ?

— Гу, гу… — Николай Петровичъ захлебнулся отъ волненія, — … бернаторъ, — выпалилъ онъ наконецъ, собравшись съ духомъ. — Ни одного интеллигентнаго, — такъ и сказалъ.

Онъ снова вскочилъ съ мѣста и простеръ руки впередъ, какъ будто молился или дѣлалъ заклинанія.

— Циркуляръ, — шипѣлъ онъ, — плевинскій, сипягинскій — всѣ земскіе служащіе, кромѣ сторожей, утверждаются губернаторомъ.

Я съ удивленіемъ смотрѣлъ на эту нервную жестикулирующую фигуру.

Какъ будто это было не русское Поволжье, а устье Роны, буйный Марсель или крикливый Тарасконъ. Видно, здорово доняли губернаторы земскихъ дѣятелей, если они такъ орутъ и машутъ руками.

— Службу нашу надо считать какъ въ портъ-артурской крѣпости, — говорилъ Николай Петровичъ. — Годъ за мѣсяцъ. А обо мнѣ такъ и знайте: я или чахотку наживу, или въ нервную больницу попаду.

— Неужели это такъ серьезно? — сказалъ я съ нѣкоторымъ недовѣріемъ.

— Вотъ я вамъ покажу, — сказалъ Николай Петровичъ болѣе спокойнымъ тономъ. Онъ досталъ изъ стола пачку газетъ и показалъ мнѣ мѣста, отчеркнутыя синимъ карандашомъ. Это были штрафы. Они были напечатаны петитомъ, въ каждомъ номерѣ около половины столбца. Чего тутъ только не было: — Крестьянинъ Е. Зашиваловъ за незаконное сборище — 25 р., священникъ Е. Постниковъ за непоспѣшную прописку одного лица — 5 рублей.

…Обязательное постановленіе: За посѣщеніе заключенныхъ съ билетомъ на чужое имя 500 рублей штрафу или три мѣсяца ареста.

— Я вамъ еще покажу.!..

Николай Петровичъ постучалъ пальцемъ въ окошечко. — Пошлите Касьянова писца!

Черезъ минуту вошелъ человѣкъ маленькій, тощій, плохо одѣтый и очень унылаго вида.

— Что, не сложили штрафъ? — спросилъ Николай Петровичъ.

Касьяновъ покачалъ головой и ничего не сказалъ.

— Онъ получаетъ двадцать пять рублей въ мѣсяцъ и у него четверо дѣтей. Губернаторъ оштрафовалъ его на двѣсти рублей.

— За что?

— За то, что онъ въѣхалъ въ садикъ на велосипедѣ.

— Въ какой садикъ?

— Ахъ, Боже мой, было обязательное постановленіе, чтобы въ этотъ садикъ на велосипедѣ не въѣзжать.

— Мнѣ городовой объяснилъ, — сказалъ Касьяновъ, — я тотчасъ и уѣхалъ.

— Можетъ быть, вы ему что-нибудь сказали? — замѣтилъ я.

Касьяновъ жалобно посмотрѣлъ на меня и не рѣшился возразить.

— Что онъ скажетъ, — презрительно фыркнулъ Николай Петровичъ. — Этакая мокрая курица!..

— Вы бы сходили къ губернатору.

— Ходилъ, не допускаютъ, — уныло и покорно сказалъ Касьяновъ. — Я лучше отсижу…

— Газету «Лугарь» оштрафовали на триста рублей за статью о коннозаводствѣ. Изволите ли видѣть: «статья возбуждаетъ одну часть населенія противъ другой» — лошадей, что ли, простыхъ битюговъ противъ кровныхъ рысаковъ? «Листокъ» наказали всего вмѣстѣ тысячъ на шесть, даже несчастную «Биржу» — на сто рублей за Льва Толстого.

— Нѣтъ, я знаю, — вспылилъ опять Николай Петровичъ. — Онъ добивается меня оштрафовать. Но я не заплачу, шалишь. Веди меня въ тюрьму. Вѣрите, у меня прислуга уѣхала на двѣ недѣли и поставила на свое мѣсто бабу, а у бабы паспорта нѣтъ. Я говорю: «не надо!» Двѣ недѣли самъ воду носилъ, самовары ставилъ, булки пекъ трудами рукъ своихъ, только бы ему не подать повода. Съ гавриками сидѣть мѣсяца два, клопы закусаютъ…

Мнѣ стало смѣшно.

— Экъ онъ васъ, — сказалъ я непочтительно.

Николай Петровичъ обидѣлся.

— Кому смѣхъ, а мнѣ полсмѣха нѣтъ, — проворчалъ онъ. — А, Петръ Васильичъ, сюда идите…

Къ столу подошелъ плотный человѣкъ, съ густой черной бородой, блестящими глазами и очень бойкимъ жизнерадостнымъ видомъ.

— Ѣздили объясняться? что онъ вамъ сказалъ?

— Онъ чудакъ, — весело заговорилъ Петръ Васильевичъ. — «А, говоритъ, вы опять пришли. Кажется, съ тѣхъ поръ, какъ я отказался васъ утвердить, ничто не измѣнилось… Ну-съ, что вы можете сказать въ свою пользу?» Какъ будто я подсудимый… «У васъ, говоритъ, очень дурное прошлое». Я хотѣлъ было возразить: «Я, ваше превосходительство, не дѣвица», да придержалъ языкъ. «Вы, говоритъ, съ полиціей ссоритесь и двоихъ тамъ освободили съ разрывомъ замковъ». — «Однако, говорю, мой бывшій министръ вполнѣ оправдалъ меня по всѣмъ этимъ дѣламъ». — «Какъ министръ, какой?» — «Министръ финансовъ!» — «Имя назовите». — «Я не помню точно: Коковцовъ или Шиповъ». — «Неправда-съ, Кутлеръ». — Ага, думаю, попался. — «Кутлеръ, ваше превосходительство, ни когда не былъ министромъ финансовъ». Тутъ онъ поневолѣ сбавилъ тону.