Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Ахметъ-Бекъ Агаевъ дворянскаго, бекскаго рода, но еще отецъ его раззорился. Имѣніе перешло въ чужія руки. Раньше дворянскія татарскія земли переходили къ армянскимъ купцамъ, теперь попадаютъ къ татарскимъ промышленникамъ. Не знаю, есть ли въ этомъ какое-нибудь утѣшеніе. Ахметъ-Беку 39 лѣтъ, но выглядитъ онъ гораздо старше.

— «Я состарился за эти три года, — сказалъ онъ. — Трудное время было. Съ армянами дрались, между собой дрались. Въ ноябрѣ на митингѣ меня чуть не убили. Пришло пятьдесятъ головорѣзовъ. Насилу меня подхватили, черезъ окно высадили.

Я, знаете ли, лѣваго направленія, — сказалъ онъ, потомъ помолчалъ и прибавилъ: — То есть, это по-нашему. По-вашему выйдетъ — кадетская программа. Рабочій вопросъ, земельный вопросъ, мы объясняемъ, что это такое. Зато нѣтъ бека, который меня бы не ненавидѣлъ. Всѣ забастовки устраиваю будто бы я, даже армянскія.

Такіе нравы разбойничьи. На прошлой недѣлѣ моего брата чуть не убили. Со станціи поѣхали съ дамой. Извозчиковъ не хватило. Мой братъ одно слово сказалъ. Другой человѣкъ сейчасъ револьверъ выхватилъ. Братъ говоритъ: „За что ты въ меня стрѣлять хочешь?“ Онъ держитъ револьверъ, молчитъ. Никто не вступился. Спасибо, не выстрѣлилъ.

Потомъ, когда узнали, что это мой братъ, приходилъ, плакалъ, ботинки цѣловалъ. Говоритъ: „Я — кочи“ (удалецъ). Я думалъ: ты тоже кочи, знакъ тебѣ подалъ, револьверъ досталъ. Жду, думаю: „Отчего онъ револьверъ не вынимаетъ?“

Сосѣди его пришли. „Мы сейчасъ убьемъ его“. Насилу отговорилъ ихъ. Такіе кочи. Все нефть сдѣлала, легкіе хлѣба, дикія деньги. Всякій сбродъ собирается, кочи-головорѣзы. Каждый богачъ нанимаетъ свою шайку, пѣшую и конную охрану. Головы не жалѣютъ. Это кочи. Лѣтъ тридцать назадъ мирно жили, тогда не убивали такъ. Братъ мой говоритъ: „Когда были ребятишками и ходили въ школу, одинъ разъ человѣка убили, мы два года мимо ходили, смотрѣли на камни. Эти пятна, это его кровь“. Такая рѣдкость была, а теперь каждый день въ трехъ мѣстахъ убиваютъ, никакой рѣдкости.

Что будетъ? Наша пословица говоритъ: „Богъ знаетъ, рыба не знаетъ“. Всѣ будемъ кочи, съ револьверомъ въ карманѣ…»

Мы застали Мухтарова въ саду. Онъ сидѣлъ на скамьѣ подъ деревомъ и перебиралъ ранніе фрукты. Два садовника приносили ихъ на пробу въ круглыхъ корзинкахъ. Одинъ былъ высокій, черный, другой маленькій, рыжій, босой, съ мутнымъ взглядомъ, похожій на старую обезьяну.

— Этому старику больше ста лѣтъ, — сказалъ Мухтаровъ, — а онъ все бѣгаетъ.

Садъ былъ огромный, прекрасно содержимый. Вездѣ были прямыя аллеи, узкія канавки съ водой, плодовые питомники. Но только вмѣсто цвѣточныхъ клумбъ были хорошо раздѣланныя огородныя гряды. Очевидно, полезное еще доминировало здѣсь надъ пріятнымъ.

Мухтаровъ былъ высокій, костлявый, съ огромными руками, крѣпкими и черными, какъ клещи. Ему было около шестидесяти лѣтъ, но станъ его былъ крѣпокъ и прямъ. И въ волосахъ не было ни одного сѣдого, ибо онъ ихъ старательно красилъ. Ротъ у него былъ большой и странно наполненный крупными зубами изъ чистаго золота.

У татаръ, вообще, зубы портятся рано, оттого, должно быть, что они во множествѣ ѣдятъ незрѣлые, кислые фрукты, даже посыпаютъ ихъ солью.

Мы вошли въ новый домъ Мухтарова. Онъ привлекалъ вниманіе еще издали своей странной крышей, узкой, высокой и ярко зеленой.

Домъ былъ такъ же оригиналенъ, какъ и его владѣлецъ. Мухтаровъ строилъ его самъ по собственному плану. Ибо писать онъ не умѣетъ, а чертить умѣетъ. Даже стиль у этого дома особенный, оригинальный, смѣсь мавританскаго съ замоскворѣцкимъ. Въ центрѣ огромная зала или, скорѣе, крытый дворъ. Высоко надъ головами зеленая крыша и стрѣльчатыя окна. Оттуда, должно быть, прекрасный видъ на близкое море, но забраться туда нельзя. Нѣтъ никакихъ лѣстницъ. Только голуби гнѣздятся и летаютъ сквозь окна.

— Я могу забраться, — сказалъ равнодушно Мухтаровъ и протянулъ передъ нами свои длинныя руки. — Смолоду лазилъ. Возьму веревку и крюкъ, закину черезъ балки; минута, и я тамъ…

Внизу подъ залой вырытъ большой прудъ. Три четверти пруда забраны сосновыми досками, это — полъ. А посрединѣ оставленъ открытый бассейнъ, но безъ фонтана. Проточная вода проведена сквозь этотъ бассейнъ; она проходитъ въ садъ и наполняетъ оросительныя канавы, но дынныя корки и разный соръ задерживаются въ бассейнѣ. Въ этомъ странномъ помѣщеніи сосредоточивается вся жизнь семьи. Здѣсь былъ сервированъ обѣдъ, довольно парадный, съ закусками и винами. Но арбузы для прохлады плавали въ бассейнѣ, и горничная съ большимъ искусствомъ доставала ихъ оттуда шваброй.

Домъ примыкаетъ къ обрыву, и надъ обрывомъ построена терраса на высокихъ столбахъ. Съ террасы море кажется совсѣмъ близко, но добраться до моря трудно. На двѣ версты тянутся неровные, зыбучіе песчаные бугры.

— Я построю для своей жены крытую галлерею до самаго моря на высокихъ столбахъ, — сообщилъ Мухтаровъ послѣ обѣда, ковыряя зубочисткой въ своихъ золотыхъ зубахъ.

Ахметъ-Бекъ посмотрѣлъ на меня и многозначительно сказалъ:

— А что-жъ, и построитъ.

Такая галлерея могла обойтись тысячъ во сто.

— Нисколько не стыдно мнѣ, — разсказывалъ Мухтаровъ, — что я крестьянскаго рода. Грамотѣ не учился, зато изъ жизни учился. Мальчикомъ былъ, масленщикомъ. Пришли европейцы, все захватили, построили заводы. Я сталъ такъ думать: «Отчего я получаю двѣнадцать рублей, а онъ полтораста? Такой же человѣкъ. Я пойду учиться.

На заводъ пошелъ, ученикомъ слесаря, неохотно взяли. Пять лѣтъ былъ ученикомъ, мастеромъ сталъ, 60 рублей получалъ. Думаю: мало. Пошелъ ученикомъ къ токарямъ по металлу, опять на 30 копеекъ въ день. Потомъ машинистомъ пошелъ, два года былъ, 120 рублей получалъ; опять пошелъ въ буровую мастерскую послѣднимъ настральщикомъ (уборщикомъ) на 17 рублей въ мѣсяцъ. Научился механикомъ, буровымъ мастеромъ. На второй годъ получалъ 300 рублей въ мѣсяцъ, да еще футовыя, 50 копеекъ съ фута. Старшимъ мастеромъ сталъ, подрядчикомъ буренія. Маленькій заводъ открылъ, построилъ одинъ станокъ. Алексѣевъ, русскій промышленникъ, помогъ мнѣ. Теперь у меня 86 станковъ, 3.000 рабочихъ. Бурильные инструменты. Тоже станки дѣлаю, но никому не даю, мнѣ нѣтъ разсчета. Нефть у мень маленькая, ради забавы. Пробурить, деньги получить — вотъ мой оборотъ…»

Къ рабочимъ забастовкамъ Мухтаровъ относился безъ боязни и безъ вражды.

— «Пускай другіе боятся, — говорилъ онъ. — У него капиталъ уйдетъ, ему все цѣна прежняя: 30 копеекъ. Возьмите у меня мои деньги. Я буду работать, опять хозяиномъ стану.

Мои рабочіе не забастуютъ, я иначе плачу. Старыхъ рабочихъ наблюдаю. Есть двое слесарей, русскіе, прежніе товарищи мои, двое уцѣлѣли. Они управляющаго не признаютъ. „Мы, — говорятъ, — хозяева здѣсь, а ты наемникъ“. Получаютъ по 60 рублей, работаютъ 2–3 часа въ день, устали старики. Когда изобрѣтаю, я съ ними совѣтуюсь. Одинъ упорный говоритъ: „Не пойдетъ, Муртуза“. Потомъ по плечу похлопаетъ, скажетъ: „Молодецъ, Муртуза“.