Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Я разговаривалъ съ Лизой Ханумъ Мухтаровой о другомъ насущномъ вопросѣ татарскаго бытового прогресса, о женской чадрѣ.

— Снимутъ, — увѣреннымъ тономъ говорила Лиза-Ханумъ. — Женщина хочетъ, Богъ хочетъ…

Однако въ тотъ же вечеръ мнѣ пришлось выслушать по этому поводу противоположное мнѣніе.

Въ томъ домѣ, гдѣ я остановился, жилъ татарскій фаэтонщикъ (извозчикъ). Онъ недавно взялъ вторую жену, очень молоденькую, лѣтъ пятнадцати. Она была беременна и дѣлала упущенія по хозяйству. Въ этотъ вечеръ сердитый извозчикъ избилъ свою молодую жену палкой по головѣ. Бѣдная Зюле пришла плакать къ нашимъ дамамъ.

Но вслѣдъ за ней явился и ея повелитель. Зюле убѣжала. Извозчикъ вступилъ съ дамами въ споръ о женскихъ и мужскихъ правахъ.

— Зачѣмъ жену бьешь, — говорили дамы, — она маленькая.

— Маленькій, — возражать фаэтонщикъ, — а кушать не маленькій; хлѣбъ, пловъ кушалъ, костюмы носилъ, зачѣмъ дѣла не дѣлалъ? Я четыре раза день на станцію гонялъ, это не маленькій…

Глаза его блестѣли, въ голосѣ звучали убѣжденныя ноты.

— Ахъ, плохо болтай по-русски. Я филозофъ, я бы вамъ все толковалъ.

— Бей жену молодой, — говорилъ татарскій философъ, — хорошо будетъ. Старый станетъ, смирный станетъ. Бей жену старый, хорошо не будетъ. Все равно, понимай не станетъ.

— Русскіе не дерутся, — доказывали дамы.

— Глупые, оттого не дерутся, — сказалъ фаэтонщикъ. Потомъ подумалъ, и лицо его просіяло:

— Врешь ты. Русскіе тоже дерутся.

Вотъ два предѣла, въ которыхъ развиваются вопросы татарскаго бытового прогресса.

Персидскіе купцы въ Астрахани мнѣ говорили: «Когда пріѣдешь въ Баку, сходи въ бакинскій энджуменъ. Будутъ депутаты изъ Персіи, самые главные. Говори съ ними».

Говорить съ купцами въ Астрахани мнѣ было трудно. Они вмѣняли мнѣ въ вину подвиги полковника Ляхова и сверкали на меня своими большими черными восточными глазами. Одинъ старикъ, съ широкой сѣдой бородой, прямо сказалъ:

— Не смѣй ѣздить въ Персію. Кровь между вами и нами.

Бакинскаго энджумена уже не оказалось въ наличности. Онъ былъ распущенъ одновременно съ персидскими. Но депутаты были. Они пріѣхали въ ночь и остановились въ гостиницѣ «Исламіе». Я пошелъ къ нимъ вмѣстѣ съ мусульманскимъ журналистомъ, Ахметъ-Бекомъ Агаевымъ.

Персидскихъ изгнанниковъ было человѣкъ десять. Только трое изъ нихъ были депутаты, остальные были журналисты и проповѣдники, бѣжавшіе отъ неминуемаго ареста. Всѣ они были тюрки изъ Тавриза, родомъ изъ сѣверной Персіи. Только одинъ мулла былъ южный персъ, настоящій аріецъ. Онъ былъ въ бѣлой чалмѣ и синей рясѣ. Его благородное лицо, съ блѣдными щеками и томными глазами, рѣзко выдѣлялось среди смуглыхъ и энергичныхъ лицъ тавризцевъ.

Тюрки сѣверныхъ провинцій (Азейрбеджанъ) самый энергичный элементъ во всей Персіи. Этнографически они совпадаютъ съ населеніемъ восточнаго Закавказья. Южные персы слишкомъ подавлены гнетомъ чиновниковъ, истощены куреніемъ гашиша и сладострастіемъ. Именно азейрбеджанскіе тюрки рядомъ съ своимъ собственнымъ тюркскимъ діалектомъ разрабатываютъ современный персидскій языкъ и создаютъ ново-персидскую литературу.

Самымъ выдающимся среди депутатовъ былъ Гассанъ Таги-Заде. Онъ былъ сеидъ, выводилъ свою родословную отъ потомковъ пророка. И голова его была обернута темнозеленой чалмой. Онъ говорилъ немного по-англійски. Своимъ ломаннымъ и скуднымъ языкомъ онъ разсказалъ мнѣ послѣдній эпизодъ гибели Мялика, извѣстнаго оратора, который за свое краснорѣчіе былъ прозванъ Мяликъ-иль-Мутекеллелинъ, «царь проповѣдниковъ».

«— Сказалъ Мяликъ шаху: „Знаю, скоро убьютъ меня. Дай мнѣ одну четверть часа собрать мысли“. Шахъ сказалъ: „Даю. Помолись Богу“. Мяликъ сказалъ: — „Я не стану молиться. Но устами моими въ послѣдній разъ хочу сказать тебѣ: Ты насильникъ и убійца и нарушитель присяги. Весь народъ ты выжимаешь до-суха, какъ въ виноградномъ точилѣ“.

— Успокойте его! — крикнулъ шахъ.

— Ты — вѣрный образъ дѣда твоего Насръ-Эддина, — сказалъ Мяликъ, — ты начинаешь, какъ онъ кончилъ.

— Убейте его, — крикнулъ шахъ.

Мяликъ засмѣялся и досталъ изъ кармана часы.

— Даже теперь ты не держишь своего слова. Только шесть минутъ прошло. Ты хочешь украсть мои послѣднія девять минутъ.

— Убейте его!

— Чья рука поднимется на сына Слова, — сказалъ Мяликъ, — та усохнетъ.

— Собственной рукой я успокою тебя — крикнулъ шахъ.

Тогда одинъ изъ офицеровъ стражи обнажилъ саблю и поразилъ Мялика».

Все это уже народная легенда. Она подхватила и расцвѣтила это кровавое дѣло. Въ Азейрбеджанѣ сказочники уже запѣли былину о гибели Мялика, царя проповѣдниковъ.

— А почему Мяликъ упомянулъ шаха Насръ-Эддина? — спросилъ я.

— Насръ-Эддинъ злой памяти погибъ отъ руки мстителя. Братъ его, будучи правителемъ провинціи, осквернилъ юношу, сына богатаго купца. Оскверненнаго убили; отецъ подалъ жалобу шаху, но не добился правосудія и потому рѣшился на месть. Стража его изрубила, но народъ его помнитъ.

Мулла въ бѣлой чалмѣ разсказалъ мнѣ свою собственную исторію. Его хотѣли схватить вмѣстѣ съ Мяликомъ, въ домѣ издателя популярной газеты «Габиль-Маникъ». Но онъ успѣлъ бѣжать и спрятался въ паркѣ, въ дуплѣ столѣтняго дерева. Въ этомъ убѣжищѣ онъ просидѣлъ день и ночь и еще день. На слѣдующую ночь съ помощью садовниковъ парка ему удалось переодѣться и выбраться наружу. Онъ сбрилъ бороду, принялъ видъ носильщика-амбала и въ такомъ видѣ добрался до англійскаго посольства.

Молодой человѣкъ въ европейскомъ костюмѣ назвался товарищемъ редактора популярной газеты «Сури Срафиль» — (Ангелъ съ трубой). Другіе называли его самымъ острымъ изъ современныхъ журналистовъ Персіи. Молодой журналистъ недурно говорилъ по-французски. Онъ учился въ Тегеранѣ въ дипломатической школѣ и долженъ былъ стать аташе при посольствѣ, но вмѣсто этого вмѣшался въ революцію. Свои статьи онъ подписывалъ именемъ Даху — «Землекопъ». Редакторъ «Сури Срафиль» былъ схваченъ и повѣшенъ въ тюрьмѣ. За голову «Землекопа» шахъ назначилъ награду — 1,500 золотыхъ тумановъ. Не мудрено, что бѣдный «Землекопъ» поспѣшилъ убраться подальше изъ Персіи. «Землекопъ» разсказалъ мнѣ, что во время революціи политическая пресса въ Персіи достигла значительнаго развитія. До того времени одна персидская политическая газета издавалась въ Индіи въ Калькуттѣ. Ее перевозили моремъ. Она издается до сихъ поръ. Но во время революціи второе изданіе ея выходило ежедневно въ Тегеранѣ.

— Какія причины вызвали персидскую революцію? — спросилъ я «Землекопа».

— Деспотизмъ, — коротко отвѣтилъ «Землекопъ».

— Вы же терпѣли тысячу лѣтъ, — напомнилъ я.