Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

— Развѣ мы не люди? — горячо заговорилъ Таги-Заде. — Развѣ у насъ головы другія? Когда раскрылись наши глаза, то мы видимъ. Теперь до 6,000 персидской молодежи учится въ разныхъ школахъ въ Европѣ. Шахъ Насръ-Эддинъ понималъ, какъ это опасно. Онъ запрещалъ молодымъ людямъ ѣздить въ Европу…

— Какіе классы персидскаго народа стоятъ за старый строй? — спросилъ я. Таги-Заде сталъ разсказывать.

Крупные землевладѣльцы стоятъ за старый строй. Въ Персіи земельныя отношенія напоминаютъ крѣпостное право. Прежде въ патріархальныя времена помѣщики брали съ крестьянъ три десятыхъ съ урожая. Теперь помѣщики жаждутъ роскоши и берутъ, что могутъ, до девяти десятыхъ всего урожая.

— Успѣлъ ли меджлисъ издать какіе-нибудь законы въ пользу крестьянъ?

— Хотѣлъ, но не успѣлъ. Но многія злоупотребленія были прекращены по требованію крестьянъ. Противъ конституціи вооружались крупные чиновники, — сказалъ Таги-Заде. — Изъ-за взятокъ. Во время меджлиса жители городовъ перестали давать поборы правителямъ.

— Всѣ мелкіе люди были за конституцію, — говорилъ тавризскій депутатъ, — ремесленники, торговцы, даже нищіе у мечетей. Крупные купцы и всѣ образованные люди — тоже. Безъ конституціи Персія должна погибнуть.

— Весь народъ стоялъ за конституцію, — сказалъ я, — почему же вы ее потеряли?

— Мы были противъ насилія, — горячо заговорилъ Таги-Заде, — если бы мы призвали къ насилію, могли бы въ два часа разрушить, что созидалось тысячу лѣтъ. Шахъ называлъ насъ передъ Европой анархистами. Мы хотѣли доказать Европѣ, что мы мирные, культурные люди. Пусть Европа признаетъ анархистами реакціонеровъ.

— Много вамъ толку отъ мнѣнія Европы! — сказалъ я.

— Должна же Европа понять, — настойчиво повторилъ Таги-Заде. — Европа — учительница наша.

Наивные люди, — они приняли въ серьезъ мирныя рѣчи своихъ учителей и передъ жерлами пушекъ мечтали о реформахъ.

— Мы идемъ въ Европу, — наперебой повторяли изгнанники, — съ жалобой нашей ко всѣмъ благороднымъ людямъ.

— Если шахъ побѣдилъ васъ, то Европа не поможетъ, — сказалъ я.

Тавризскій депутатъ нахмурился: — Еще насъ, тавризцевъ, не побѣдили. Мы держимся. Одними ляховскими казаками нельзя усмирить такую большую страну. Теперь вся Персія вооружается и готовится…

— Вонъ въ Турціи тоже конституція, — сказалъ Таги-Заде.

— А вы вѣрите въ нее?

— Какъ же не вѣрить? Если она укрѣпится, мы, азейрбеджанскіе тюрки, Урмія, Тавризъ, подадимъ султану заявленіе, что хотимъ присоединиться къ Турціи. Мы — родные братья оттоманскимъ туркамъ. Языки у насъ близкіе. Пусть они удѣлятъ намъ отъ своей свободы.

— Вы это серьезно?

— Вотъ вы увидите. Отъ турецкаго костра персидское пламя опять разгорится…

Турецкая конституція вызвала большой подъемъ духа во всѣхъ мусульманскихъ кругахъ Кавказа и Персіи. Сегодня я прочиталъ въ газетахъ, что 150 персіянъ пришли въ Тегеранѣ къ турецкому посланнику и просили его заступничества передъ шахомъ въ пользу персидской конституціи. Слова Таги-Заде оправдываются съ большой быстротой.

Второй разъ я встрѣтилъ Таги-Заде, персидскаго депутата, въ Тифлисѣ. Онъ былъ почти одинокъ и печаленъ. Товарищи его уѣхали, — кто во Францію, кто назадъ — въ Азербейджанъ. При немъ былъ его младшій братъ и еще одинъ журналистъ изъ Тавриза. Впрочемъ у дверей его комнаты толкались два-три гимназиста, одинъ очень молодой народный учитель и одинъ старый купецъ въ туфляхъ и съ крашеной бородой. Это была мѣстная персидская интеллигенція.

Таги-Заде имѣлъ заброшенный и унылый видъ.

— Здѣшніе персы, — жаловался онъ, — только пріятныя рѣчи говорятъ, но помогать не помогаютъ.

— Отчего такъ?

— Пушекъ боятся, — сказалъ Таги-заде. — Когда въ Тегеранѣ пушка выстрѣлить, здѣшніе персы въ чуланъ прячутся…

Пушки, пушки. Страхъ передъ ними принялъ въ персидскомъ народѣ огромные, почти мистическіе размѣры. Ихъ такъ мало и такъ рѣдки люди, умѣющіе справляться съ ними. Тавризскій журналистъ разсказалъ мнѣ:

Во всемъ Тавризѣ былъ только одинъ сколько-нибудь знающій пушкарь. Сатаръ-ханъ и конституціоналисты успѣли привлечь его на свою сторону, и съ этого времени ихъ побѣда была обезпечена. Не мудрено, что пушки, разгромившія меджлисъ, остались безъ отвѣта въ Тегеранѣ.

Старый купецъ былъ житель Закавказья, пріѣзжій изъ Баку. Онъ оказался большимъ поклонникомъ Россіи, можно сказать, россійскимъ патріотомъ.

— Видѣлъ моего старшаго брата въ Астрахани? — спросилъ онъ. — Что онъ говорилъ?

Старшій братъ, представитель очень богатой фирмы, говорилъ весьма опредѣленно:

— Двадцать три года живу въ Россіи, честно живу. Никто не обижаетъ меня. Развѣ кто скажетъ: «Муссаровъ укралъ или убилъ, и долженъ выкупъ платить»? Слава Богу, взятки рѣдкія, благодарности начальству среднія. Высокая кровь пріѣзжала въ городъ. Кто ковры подстилалъ отъ лавки до пристани? Одинъ Муссаровъ? Конечно, были свои непріятности съ народомъ въ Баку и въ Москвѣ. Гдѣ ихъ не бываетъ? Но не такъ, какъ въ Персіи, чинно, благородно…

Я слушалъ и думалъ: — все на свѣтѣ относительно. Наши «непріятности» коренному персу могутъ показаться образцомъ кротости.

Персидскіе изгнанники, однако, говорили о другомъ. Они поминали имена Ляхова и Шапшала и разсказывали потрясающіе факты. Нѣкоторые изъ этихъ фактовъ я приведу ниже. Другіе были оглашены въ иностранныхъ газетахъ. Но жалобы персидскихъ бѣглецовъ выражали скорѣе скорбное недоумѣніе, чѣмъ негодованіе или злобу.

Въ ихъ рѣчахъ прорывалось традиціонное уваженіе къ Россіи, и они повторяли: «Если вы хотите сохранить свой престижъ, зачѣмъ поступаете такъ?»

— Послѣдняго вашего казака мы боялись пальцемъ тронуть, — признавались они. — А вдругъ Россія обидится? Всѣ ваши люди у насъ неприкосновенные: Ляховъ и Гартвигъ, и консулъ Похитоновъ. Что намъ дѣлать? Россія — большая, а мы — маленькіе. Вы слышали: Махмедъ-Али-шахъ сказалъ: «На крайній случай пусть я буду не хуже брата моего бухарскаго хана. Его жизнь хорошая».

И они разводили руками почти съ отчаяніемъ:

— Аллахъ не попуститъ…

— Что они дѣлаютъ? — говоритъ Таги-Заде, принимаясь разсказывать.

На Миръ-Гашима, извѣстнаго реакціоннаго вождя въ городѣ Тавризѣ, было сдѣлано покушеніе. Въ то время реакціонеры еще имѣли перевѣсъ. Миръ-Гашимъ остался живъ, а убійцу схватили. Это былъ юноша изъ союза Федаи, красивый собой. Его отдали на поруганіе шайкѣ сладострастниковъ изъ числа уличныхъ бродягъ. Ихъ было больше сорока. Потомъ муштеидъ велѣлъ ему залить горло кипяткомъ. Тѣло его было изрѣзано на части и брошено въ отхожее мѣсто.

Мамету Таба-Табаи, депутату меджлиса изъ рода сеидовъ (потомковъ Магомета), при арестѣ вырвали бороду, потомъ накинули ему арканъ на шею, привязали къ сѣдлу и поволокли въ лагерь шаха.