Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Общая мазурка. Конецъ.

Публика съ хоръ спускается въ залу, какъ горцы въ долину. На лѣстницѣ чуть не Ходынка. Три монументальныхъ пристава, взявшись за руки, загородили дорогу.

Но такъ же легко загородить водопадъ.

— Покажите билеты.

А вмѣсто отвѣта: «Ой, раздавили».

Надо спасаться въ боковые павильоны, въ полтавскія и радомскія хаты.

Впрочемъ, толпа вливается сзади, какъ будто плывущая лава.

— Ходимъ до своихъ!

— Chodzmy do swojich!

Поляки уходятъ къ полякамъ, украинцы къ украинцамъ, литовцы къ литовцамъ.

— Гдѣ же буфетъ?.. — Буфетъ въ русскомъ отдѣлѣ.

Здѣсь, въ буфетѣ, есть, наконецъ, и великороссы. Боярышни въ бусахъ, сокольники въ орленыхъ кафтанахъ продаютъ бутерброды и пряники.

Изъ кіоска зазываютъ:

— Квасъ боярскій. Квасъ исключительно скверный. Содовая вода.

Это какъ будто изъ «Анатэмы» Андреева. Что же смотритъ недреманное око? Квасъ боярскій вѣдь сняли со сцены.

Смуглый писатель, въ роли грека Пурикеса, цѣдитъ изъ глинянаго жбана теплую пѣну въ стаканъ.

— Мнѣ дайте, мнѣ первому.

Въ общей давкѣ лакеи исчезли. — Ура, на приступъ къ буфету!.. Ой, наступили на мозоль.

Вотъ это настоящая вакханалія.

Надо спасаться и отсюда. Куда-нибудь подальше, въ Сибирь — что ли.

Въ Сибири жара, какъ въ Сахарѣ. Даже бѣлый медвѣдь на картинкѣ, какъ будто растаялъ отъ зноя. Зеленыя елки, вмѣсто снѣга, облѣплены ватой. Вся публика въ бѣломъ пуху. Прекрасная тунгузка томно говоритъ на лучшемъ тосканскомъ діалектѣ: «Io sono fatigata» и, вмѣсто вѣера, машетъ мѣховымъ кисетомъ.

Молодая каторжанка приглашаетъ: — Сибирскіе пельмени. Мерзлая строганина, настоящее сибирское блюдо…

Но, вмѣсто холодной строганины, подносятъ шампанское въ стаканахъ, липкое и теплое, какъ чай.

Всѣ павильоны полны, поляки явились толпою въ гости къ полтавцамъ. Пьютъ вмѣстѣ шампанское.

— Vivat!..

Армяне братаются съ татарами.

Три часа ночи. Вездѣ попрежнему пляшутъ, хлопаютъ. Топаютъ, какъ будто кентавры. Какъ только у нихъ ногъ хватаетъ.

Вездѣ угощаютъ: пожалуйста, меду, варенухи. Сидрету, татарскаго кофе. Литовскаго крупнику. Русскаго квасу, шампанскаго! Все — одинаковаго вкуса, сладкое и теплое, и странно трезвое, несмотря на общее веселье.

Для объединенія россійскихъ народовъ хотѣлось бы чего-нибудь покрѣпче и поискрометнѣе.

1910 г.

Каждый разъ, когда я подъѣзжаю къ Финляндскому вокзалу, мнѣ становится жутко.

Что изъ того, что со мной нѣтъ никакой контрабанды?

Вотъ въ бумажномъ кулькѣ десятокъ апельсинъ, самые простые апельсины, безъ всякой крамольной аллегоріи, куплены въ фруктовомъ магазинѣ у Соловьева. Апельсины, впрочемъ, скверные и я не ручаюсь, что они не поддѣланы изъ желтой кожи и губки.

Подмышкой сѣрая масса, завернутая въ тряпку, мягкая и жирная на ощупь. Ей Богу, это не динамитъ. Это только замазка для оконныхъ рамъ. На зимней дачѣ дуетъ и каждый день приходится замазывать щели.

Замазка вещь невинная, но какъ мнѣ обнаружить «въ случаѣ чего», что я тоже невиненъ?..

Какъ доказать по нынѣшнимъ временамъ, что я не верблюдъ, а всего только заяцъ, по снисхожденію начальства еще не подкованный?

Были другіе, доказывали: — торговецъ масломъ изъ Валикалы, одинъ адвокатъ, два инженера и три декадентскихъ поэта, — да, цѣлыхъ трое и одинъ изъ нихъ даже дважды въ теченіе недѣли. Должно быть «въ сферахъ» не одобряютъ декадентскаго направленія. Они доказывали, но не могли доказать; ѣхали домой, и попали въ участокъ.

Торговецъ масломъ, кажется, до сихъ поръ ждетъ рѣшенія своей участи и, чтобъ доказать свою благонамѣренность, съ утра до вечера поетъ: «Коль славенъ».

Попался одинъ такой, что вспомнилъ о благодѣтельной гласности.

— Я въ газеты напишу.

— Какія газеты, нечего тамъ, разувайся!..

Во всемъ этомъ радости мало. Отберутъ всѣ деньги до послѣдняго двугривеннаго. Поди потомъ, получай ихъ обратно. А между тѣмъ деньги стали рѣдки въ природѣ.

Ищутъ какого-то рыжаго, съ гладкоостриженной головой, плотнаго, съ быстрыми глазами. По примѣрамъ выходитъ Пуришкевичъ. Кстати онъ недавно сдѣлался конституціоналистомъ и скрылся изъ союза русскаго народа. Все-таки пусть бы ревизовали только рыжихъ. За что страдаемъ всѣ мы, русые, черные, сѣдые?

Успокоеніе, успокоеніе, сколько жертвъ приносимъ мы на твой алтарь, вольныхъ и невольныхъ!..

Положимъ, часовъ въ двѣнадцать ночи начнется наконецъ разговоръ, наскоро, по телефону.

— Что нашли?

— Да ничего порядочнаго…

— Ну, отпустить его.

Въ половинѣ перваго отпустятъ, безъ денегъ и безъ билета. Иди на всѣ четыре стороны!..

И оттого, когда мы уѣзжаемъ изъ дому, мы прощаемся съ женами и дѣтьми, дѣлаемъ нужныя распоряженія. Скоро мы будемъ завѣщанія писать передъ отъѣздомъ…

— А зачѣмъ вы живете въ Финляндіи?

— Ей Богу, безъ отношенія къ политикѣ. Воздухъ въ Финляндіи лучше, море близко, хотъ мерзлое, а все-таки море. Можно по льду уйти, даже до Лисьяго Носа, и разрѣшенія не спросятъ. И климатъ болѣе твердый, чѣмъ петербургская слякоть, и не мѣняется такъ часто.

Надо же намъ отдыхать гдѣ-нибудь отъ вашего климата и отъ вашихъ попеченій. Мышь и та отдыхаетъ, когда кошка спитъ…

Ну, Господи, благослови, иду черезъ перронъ. Шпики стоятъ на своихъ обычныхъ мѣстахъ, какъ вколоченныя вѣхи. Вотъ низенькій посыльный съ рыжими усами; вотъ высокій въ сибиркѣ, съ глазами, какъ ржавые гвозди; вотъ «студентъ» съ кнутомъ въ рукѣ. Я знаю ихъ всѣхъ, въ лицо.

— Милые мои шпики, не трогайте меня, пожалуйста. Чуръ меня!

Ну, славу Богу…

Рыжій посыльный въ дверяхъ даже улыбается мнѣ съ масонскимъ видомъ, какъ будто хочетъ сказать: «Проходи себѣ, ничего, пока ничего».

Даже шпики попадаются нрава добраго и вѣжливаго. Помню, лѣтъ двадцать тому назадъ, одна молодая дама ходила въ нѣкое гороховое мѣсто хлопотать о бумагахъ. Дама была красивая и хорошо одѣтая. Но по пословицѣ, — съ кѣмъ поведешься, отъ того и наберешься. Отъ гороховаго мѣста дама ушла съ двойной тѣнью. Послѣ того лишняя тѣнь стала мѣняться, и становилась то короче, а то длиннѣе. Первыя двѣ тѣни были безцвѣтныя и не причиняли безпокойства. Третья попалась растерзанная, хулиганскаго вида, и при томъ изрядно пьяная.

Тутъ дама обидѣлась и пошла объясняться.

— Что это за хулиганъ, онъ меня компрометируетъ.

— Успокойтесь, сударыня. Мы перемѣнимъ. Вы останетесь довольны.

Въ тотъ же вечеръ дама вышла изъ дома и увидѣла сзади себя на небольшомъ разстояніи молодого человѣка. Онъ былъ въ легкомъ пальто, въ шляпѣ котелкомъ и съ тросточкой въ рукахъ. Дама улыбнулась, молодой человѣкъ тоже улыбнулся.

Дама сдѣлала нѣсколько шаговъ, достала папиросы и захотѣла закурить, но у нея не оказалось спичекъ. Тогда она опять поглядѣла черезъ плечо и бросила: