Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія [Старая орфография]

Странное впечатлѣніе произвелъ на меня докторъ Лерриго. Несмотря на то, что мы стояли на совершенно различныхъ точкахъ зрѣнія, въ немъ чуялось нѣчто родственное. Это былъ интеллигентъ, рыцарь или, если угодно, фантастъ духа, типъ извѣстный и любезный для русскаго сердца, и даже его неприспособленность къ практической жизни еще больше подчеркивала сходство.

Въ Америкѣ рыцарь духа рѣдокъ, и его нельзя найти на большой дорогѣ мысли. Самые способные люди страны поголовно заняты стрижкой золотого руна. Фабриканты сбиваютъ цѣны, тресты «нормируютъ сбытъ», техники изобрѣтаютъ, газетчики расписываютъ, политики плутуютъ, все во славу того же побѣдоноснаго денежнаго мѣшка. Царь земли — милліардеръ, знамя его — купонъ, слово его — десять со ста. Такой порядокъ почему-то считается демократическимъ и республиканскимъ, и тѣ чрезвычайно тонкія общественныя прослойки, интересы которыхъ тяготѣютъ къ литературѣ и искусству, въ видѣ протеста заявляютъ себя консервативнымъ настроеніемъ. Мнѣ пришлось познакомиться въ Нью-Іоркѣ съ нѣсколькими молодыми литераторами, и они произвели на меня довольно удручающее впечатлѣніе. Ихъ идеаломъ былъ Поэ за его презрѣніе къ толпѣ, даже Брайанъ казался имъ слишкомъ демократичнымъ.

Борьба классовъ въ Америкѣ насквозь реальна. Она опирается на непосредственный насущный интересъ и никакъ не можетъ подняться надъ ежедневной колеей. Рыцарей чистой идеи надо искать на задворкахъ общественной мысли, среди бродячихъ миссіонеровъ, воиновъ арміи спасенія, быть можетъ даже среди спиритовъ или мормоновъ. Только тутъ вы найдете людей, которые на служеніе отвлеченной идеѣ, слетѣвшей къ нимъ Богъ вѣсть съ какой высоты, готовы принести умѣніе и трудъ, дѣятельную жизнь и славную мученическую смерть. Докторъ Лерриго былъ именно изъ такихъ людей.

— Я съ дѣтства отдалъ Богу свою душу! — сказалъ онъ мнѣ такъ просто, какъ будто душа его была двухкопеечная монета и ее можно было бросить въ церковную кружку.

Мы сидѣли въ это время за столомъ и прихлебывали изъ грубыхъ глиняныхъ кружекъ скверный американскій чай, и я ни за что не могъ примириться съ мыслью, что человѣкъ, сидѣвшій предо мной, находился съ Богомъ въ такихъ же прямыхъ сношеніяхъ, какъ древле Авраамъ или Іаковъ. Тѣмъ не менѣе докторъ Лерриго отличался полной правдивостью.

— Не знаю, что и дѣлать! — разсказывалъ онъ, напримѣръ, о туземцахъ. — Какъ проповѣдывать благую вѣсть людямъ, которые могутъ думать только объ ѣдѣ!.. Разумѣется, если бы я захотѣлъ, я могъ бы въ два дня велѣть имъ всѣмъ креститься, но мы, баптисты, цѣнимъ крещеніе только, когда оно сознательно… Съ ребятишками я вожусь, да и то мало толку!.. Очевидно, Господу придется послать сюда особую благодать! — неожиданно закончилъ онъ, возводя глаза кверху съ такою увѣренностью въ голосѣ, какъ будто только что получилъ на этотъ счетъ самыя точныя телеграммы изъ небеснаго департамента.

Докторъ Лерриго показалъ мнѣ свою школу, состоявшую изъ тридцати очень грязныхъ мальчиковъ и дѣвочекъ въ рваной одеждѣ, перешитой съ плеча взрослыхъ. Впрочемъ, по случаю лѣтняго времени занятія были прекращены, но почти всѣ ученики уже умѣли читать и писать по-англійски, нѣкоторые — довольно бойко. Ребятишки постарше составляли хоръ, болѣе стройный, чѣмъ можно было ожидать. Человѣка три или четыре умѣли даже разбирать ноты; но что касается англійской рѣчи, то она была очень скудна, и докторъ Лерриго сплошь и рядомъ не могъ объясниться съ учениками. У меня есть небольшой разсказъ, написанный по моей просьбѣ лучшимъ ученикомъ школы. Почеркъ прекрасный, ошибокъ правописанія почти нѣтъ, но до смысла добраться крайне затруднительно. Гадали мы гадали, да такъ и не могли разгадать, пока я не обратился къ помощи своихъ спутниковъ съ мыса Чаплина.

Мы разговаривали съ докторомъ Лерриго обыкновенно послѣ ужина, сидя въ передней комнатѣ у печки, гдѣ еще теплились нѣсколько кусковъ кокса. Крагъ уходилъ спать, но капитанъ Игнъ считалъ своею обязанностью сидѣть съ нами и слушать, хотя неизвѣстно было, понималъ ли онъ что бы то ни было. Впрочемъ, по временамъ онъ вставлялъ краткія, часто совсѣмъ не идущія къ дѣлу замѣчанія, а потомъ опять умолкалъ на нѣсколько часовъ.

Докторъ Лерриго любилъ говорить о медицинѣ. Онъ былъ порядочнымъ врачемъ, но въ то же время гомеопатомъ. Въ его запутанныхъ, но не лишенныхъ остроумія, объясненіяхъ гомеопатія связывалась съ новѣйшей теоріей бациллъ и запятыхъ, и онъ утверждалъ, что обыкновенные врачи въ Америкѣ (аллопаты) такіе плуты и невѣжды, что всякое уклоненіе отъ ихъ теоріи уже составляетъ само по себѣ заслугу.

Но еще больше докторъ Лерриго любилъ говорить о философіи и теологіи.

— Скажите, — обратился онъ ко мнѣ во вторую ночь моего пребыванія на островѣ, — отчего вы не вѣрите въ Провидѣніе?

— Какъ это не вѣрю? — переспросилъ я не безъ удивленія.

— Нѣтъ, я знаю, вы не вѣрите! — настаивалъ докторъ. — Я вижу, вы думаете, я духовный, такъ со мной и поспорить нельзя! — вычиталъ онъ изъ моихъ глазъ и наивно высказалъ промелькнувшую въ моей головѣ мысль.

Мнѣ стало немного стыдно.

— Что же вы называете Провидѣніемъ? — осторожно спросилъ я.

— Провидѣніе — это сущность, пребывающая въ каждомъ атомѣ и пребывающая надъ міромъ, высшій законъ и высшая воля, естественное и сверхъестественное, совершающееся въ явленіяхъ и бдящее надъ каждымъ поворотомъ малѣйшаго изъ міровыхъ колесъ!..

— Послушайте! — продолжалъ докторъ Лерриго. — Вы вѣрите въ науку?… то есть, я не въ обыденномъ смыслѣ слова, — поспѣшилъ онъ прибавить. — Конечно, земля вертится, паръ годится для парохода, электричество — для телеграммъ… Къ чему намъ вѣрить?.. Мы знаемъ все это!.. Вѣра совсѣмъ не то!..

Я посмотрѣлъ на доктора внимательнѣе. Этотъ неудачный сѣятель божьяго слова на каменистую почву полярнаго острова началъ интересовать меня.

— Наука знаетъ всѣ какъ и почему , — продолжалъ докторъ, — но не знаетъ ни одного зачѣмъ … Для этого нужна вѣра…

— А вѣра развѣ знаетъ зачѣмъ? — спросилъ я.

— Я всегда сознавалъ, что если наука, дѣйствительно, не въ состояніи даже поставить вопроса: зачѣмъ , то метафизика и теологія ставятъ его, но не даютъ отвѣта.

Докторъ полузакрылъ глаза и заговорилъ медленнымъ и не совсѣмъ увѣреннымъ голосомъ, какъ будто вычитывая фразу за фразой изъ не очень разборчивой книги, открытой предъ его мысленными очами.

— Я вамъ объясню! — сказалъ онъ. — Вѣра, это — потребность! Среди огромнаго матеріальнаго міра, съ его жестокими законами и постоянной перемѣной явленій, человѣкъ чувствуетъ себя такимъ маленькимъ, безсильнымъ… Скучно жить съ матеріей!.. Все грубое, тѣлесное… Ничто не чувствуетъ, не любитъ, не мыслитъ!..