Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія [Старая орфография]

Лодка облегчилась, волна опять набѣгаетъ и выбрасываетъ ее еще выше. Черезъ четверть часа вся кладь сложена на мѣсто, одинъ чайникъ виситъ надъ костромъ, другой варится на походной керосиновой кухнѣ.

Гдѣ мы пристали? Справа массивный мысъ протянулся, какъ согнутый локоть, прямо навстрѣчу сѣверо-восточному вѣтру. Валы бьютъ объ его острый выступъ съ такою силой, что брызги взлетаютъ на верхъ гранитной стѣны. Мы попытались добраться туда по узкой тропинкѣ, ведущей изъ глубины бухты, но вернулись съ полдороги. Соленыя брызги заслѣпляли намъ глаза и мочили одежду. Мокрые камни скользили изъ-подъ ногъ, и порывы урагана, перелетавшіе черезъ гранитный черепъ скалы и прорывавшіеся сквозь каждую осыпь ея вывѣтрившихся костей, толкали насъ съ размаха въ грудь и съ угрозой побуждали вернуться обратно.

Слѣва песчаный берегъ ушелъ дугою и вытянулся длинной стрѣлкой. За стрѣлкой рѣчное устье, мелкое и широкое, усѣянное большими камнями и цѣлыми островками гальки. По ту сторону рѣки опять утесъ, который спускается къ морю двумя широкими террасами, и на ровныхъ площадкахъ видны разрушенные слѣды человѣческихъ жилищъ. Отливъ достигъ предѣла. Рѣчное устье обнажено. Только по срединѣ его струится маловодная рѣчка, отощавшая послѣ засухи, и на мокромъ пескѣ тускло поблескиваютъ мелкія лужи соленой воды, не успѣвшія сбѣжать внизъ. Песчаная стрѣлка вытянулась далеко-далеко, и конецъ ея теряется въ бѣлой пѣнѣ прибоя, и кажется, что земля одолѣваетъ отступающее море и посылаетъ отъ себя эту длинную ленту, пробуя построить мостъ къ противоположному берегу.

Мы съ Сашей безъ труда перебираемся по камнямъ на другую сторону рѣчки и поднимаемся на террасу. Здѣсь когда-то стоялъ цѣлый поселокъ, одна за другою лежатъ большія круглыя ямы, служившія нѣкогда основаніемъ землянкамъ, и въ глубинѣ ихъ видны обломки китовых костей, обросшихъ бурыми лишаями и похожихъ на гнилыя бревна. По внѣшнему краю ямы — земляной валъ, свидѣтельствующій о вѣковомъ пребываніи людей на одномъ и томъ же мѣстѣ, ибо его натаскали жители крупинка за крупинкой на подошвахъ сапогъ и на полозьяхъ саней, дополняли его мусоромъ, выброшеннымъ изъ землянки, битыми черепками, раздробленными костями и клочьями негодныхъ шкуръ. Теперь все это сгнило и обратилось въ черноземъ, и обломки костяныхъ орудій, которые мнѣ удалось выкопать изъ мусора, были дряблы, какъ пережженный картонъ, и разсыпались подъ пальцами.

На верхней террасѣ другой поселокъ, гораздо болѣе новый. Землянки еще цѣлы, концы костяныхъ стропилъ торчатъ изъ-подъ земли, какъ исполинскія ребра; нѣкоторыя крыши раскрыты, и мы заглядываемъ внутрь, какъ въ глубокій погребъ.

Тамъ все наполнено льдомъ, бурымъ и смѣшаннымъ съ землей. Теперь ледъ понемногу таетъ, но скоро опять начнется зима, и свѣжій снѣгъ забьетъ эти опустѣлыя человѣческія норы въ уровень съ землею.

Въ одной землянкѣ изо льда торчитъ какая-то длинная кость, оленья или человѣческая. Мнѣ представляется, что это посмертные останки послѣдняго жителя поселка, который поднялся на ноги, чтобы встрѣтить гибель, и теперь его послѣдняя кость такъ и осталась стоять въ полураскрытой могилѣ подъ струями падающаго снѣга и скудными солнечными лучами.

Въ концѣ поселка красный четвероугольный камень поставленъ стоймя, какъ высокій табуретъ. Здѣсь, бывало, сидѣлъ старый шаманъ и смотрѣлъ на бурное море, дающее людямъ пищу, топливо и гибель. Отсюда въ осеннія ночи онъ произносилъ заклинанія, чтобы заставить бога морскихъ глубинъ вернуть на этотъ берегъ моржей, которыхъ отогнали дальнобойныя ружья и свистъ американскихъ пароходовъ.

Вверху на самомъ высокомъ мѣстѣ четыре длинныхъ бревна вкопаны въ землю и укрѣплены тяжелыми камнями. Разумѣется, это не бревна, а тоже китовыя ребра, хотя китъ, носившій ихъ въ своемъ тѣлѣ, былъ поистинѣ колоссаленъ. Прежде на этихъ бревнахъ былъ настланъ помостъ, но костяныя поперечины свалились внизъ. Бывало, въ темныя сентябрскія ночи, если мужья и сыновья опаздывали вернуться домой съ морского промысла, женщины и дѣвушки взлѣзали на помостъ съ плошками въ рукахъ и зажигали свѣтъ, покрывая его отъ вѣтра широкой полой дождевого плаща, сшитаго изъ прозрачныхъ моржовыхъ кишекъ. Онѣ стояли, прижимаясь другъ къ другу, и составляя живой маякъ, и призывали своихъ милыхъ тонкими и протяжными криками, и много странныхъ обѣтовъ принималъ здѣсь морской богъ Кереткунъ и жена его Аняи, обнищавшіе теперь въ своихъ подводныхъ чертогахъ безъ человѣческихъ молитвъ и приношеній.

Влѣво отъ маяка между крупными камнями въ глубокомъ влажномъ мху валяются кости и черепа. Это кладбище. Жители выносили сюда своихъ мертвецовъ и покидали вмѣстѣ съ погребальными дарами въ добычу хищнымъ звѣрямъ и птицамъ. Костей мало; ихъ растаскали и изгрызли волки и песцы, но черепа попадаются на каждомъ шагу. Они гладки и бѣлы, какъ будто нарочно вычищены; нѣкоторые лежатъ на боку, другіе стоятъ, поднявъ темя вверхъ и утопая основаніемъ въ мягкой мшистой почвѣ, и какъ будто о чемъ-то думаютъ въ глубинѣ своей крѣпкой костяной коробки. На одной площадкѣ я насчиталъ цѣлыхъ пять череповъ, стоящихъ такимъ образомъ въ общемъ кружкѣ другъ противъ друга. Имъ, должно быть, не было скучно, и по ночамъ они могли разговаривать о старыхъ временахъ, когда внизу курилось тридцать очаговъ, вѣшала были наполнены мясомъ и лодки лежали на берегу.

Куда же дѣвались живые люди? Вонъ по косогору спускается одинъ, въ одеждѣ пастуха, съ арканомъ, намотаннымъ на шею въ видѣ ожерелья, и длиннымъ копьемъ въ рукѣ. Онъ останавливается въ отдаленіи и начинаетъ насъ разсматривать съ недовѣрчивымъ вниманіемъ. На насъ странная одежда, у насъ темныя бороды и иныя, нездѣшнія лица. Можетъ быть, мы злые духи и пришли въ мертвый поселокъ, чтобы творить нечистыя чары надъ человѣческими костями. Духи, какъ извѣстно, въ черепахъ мертвецовъ варятъ себѣ пищу, а изъ берцовыхъ костей вырѣзываютъ стрѣлки-невидимки, которыми поражаютъ намѣченныя жертвы въ поселкахъ и на стойбищахъ. Чрезъ минуту онъ пришелъ къ опредѣленному рѣшенію, быстро подошелъ и остановился передъ нами, какъ будто стараясь заслонить своей широкой спиной черепа, разбросанные по землѣ.

— Куда дѣвались люди? — спрашиваю я, не обращая вниманія на его рѣшительную позу.

— Это мои отцы! — гордо отвѣчаетъ онъ. — А вы зачѣмъ сюда пришли?

— Такъ, посмотрѣть!.. — небрежно отвѣчаю я. — Отчего же здѣсь перестали жить?

— Оспа, голодъ! — отрывисто объясняетъ онъ. — Одни умерли, другіе разбѣжались…

— А сюда ходить нельзя! — прибавляетъ онъ внушительнымъ тономъ. — Смотрѣть на мертвыхъ грѣхъ.

— А ты гдѣ живешь? — спрашиваю я, игнорируя нравоученіе.

— Тамъ, на тундрѣ!.. — показываетъ онъ въ глубину страны.