Иван Наживин - Перунъ [Старая орфография]

— Въ чемъ тутъ у васъ дѣло?

— А Дуняшинъ дѣвишникъ справляемъ, Сергѣй Ивановичъ… — весело отозвалась Марья Семеновна. — Ужъ не взыщите, сегодня пошумимъ немножко…

— Съ Богомъ, съ Богомъ…

Въ жарко натопленной большой избѣ лѣсниковъ было полно дѣвушекъ — и мещерскія тутъ были, и вошеловскія, и съ Устья, и луговскія, всѣ, къ которымъ раньше Дуняша такъ ревновала Петро. Онѣ расчесывали красивые темнокаштановые волосы ея, чтобы убрать ея голову уже на бабій манеръ, и пѣли старинную пѣсню:

Дуня горько и искренно, отъ всей души, плакала.

Плакали, глядя на нее, и Марья Семеновна, и Марина, и всѣ бабы, плакали и вспоминали свою молодость. И Сергѣй Ивановичъ слушалъ издали печальную пѣсню и думалъ: почему же такъ печальна эта предсвадебная пѣсня? Какъ странно!.. Точно хоронятъ что… И впервые пронеслось душой его чувство, что и его жизнь съ Ниной, можетъ быть, не будетъ сплошнымъ праздникомъ, какимъ она представлялась ему теперь…

А Петро, прифранченный, напряженный, потный, неловко утѣшалъ Дуняшу, какъ того требовалъ обычай: «да будетъ тебѣ, Дуня… Да что ты?… Да полно…», но Дуняша, плача на голосъ, отвѣчала ему пѣсней подругъ:

И Марья Семеновна строго блюла, чтобы ни одинъ изъ старыхъ обычаевъ не былъ опущенъ и про себя отмѣчала всѣ примѣты, и примѣты были, большей частью, очень хорошія… Къ вѣнцу молодыхъ благословилъ старый баринъ, Иванъ Степановичъ, а потомъ и Марья Семеновна, а когда свадебный поѣздъ тронулся со стражи, вдругъ пошелъ первый да такой спорый, снѣгъ и всѣ были рады: самая вѣрная примѣта — къ богатству, къ счастью… На Устьѣ о. Настигай разомъ «окрутилъ» Петро съ Дуняшей и, когда молодые вернулись на стражу, Марья Семеновна встрѣтила ихъ у порога и своими руками осыпала ихъ и золотымъ зерномъ и душистымъ хмѣлемъ. И на веселый пиръ пришелъ не только молодой баринъ, но и старый, — онъ былъ, какъ всегда, тихъ, забывчивъ, но иногда какъ будто на нѣкоторое время возвращался къ окружавшей его жизни. Оба выпили за здоровье молодыхъ, а на другой день, когда молодые явились къ нимъ благодарить за честь, оба щедро одарили ихъ, а Марья Семеновна, гордая тѣмъ, что все произвела въ порядокъ, приняла у себя молодыхъ съ честью, напоила ихъ чаемъ покуда некуда, но все же, когда они прощались, она не удержалась и пробурчала Петру:

— У-у, ты… прискурантикъ!

И съ этого дня сразу легла пороша да какая!

Сергѣй Ивановичъ усаживался уже въ кошовку, чтобы ѣхать къ ревизору посовѣтываться на счетъ неправильной, по его мнѣнію, расцѣнки назначенныхъ къ рубкѣ дѣлянокъ, какъ вдругъ изъ лѣсу выбѣжалъ Петро, потный, точно растерзанный и возбужденный до послѣдней степени.

— Стой, стой! Сергѣй Иванычъ, погодить!

— Въ чемъ дѣло? Что ты точно сумасшедшій?

— Вылѣзьте изъ саней, сдѣлайте милость: два слова сказать вамъ надо…

У него тряслись и руки, и губы, и все.

Сергѣй Ивановичъ отошелъ съ нимъ въ сторону.

— Сергѣй Иванычъ, а я ведмѣдя обложилъ… — едва выговорилъ Петро. — Неподалеку отъ Вартца, у оврага…

— Да что ты?!

— Вотъ сичасъ провалиться… И здоровай! Пудовъ мабуть на десять будетъ…

— Ну, молодчийа… Хорошо заработаешь… Я сегодня же доложу ревизору…

Это былъ уже не первый медвѣдь въ Ужвинской Даче. Обыкновенно изъ вѣжливости Сергѣй Ивановичъ докладывалъ объ этомъ ревизору, но тотъ, — болѣзненный, слабый, уже въ годахъ, — обыкновенно отказывался и Сергѣй Ивановичъ бралъ звѣря или одинъ, на берлогѣ, или въ тѣсномъ кружкѣ пріятелей-охотниковъ. Но на этотъ разъ, когда Сергѣй Ивановичъ сдѣлалъ докладъ объ этомъ ревизору, чахлому человѣчку, бывшему петровцу, а потому большому радикалу, тотъ сказалъ:

— Смотрите, берегите звѣря пуще глаза! Къ намъ собирается большая компанія американцевъ — ну, изъ тѣхъ, что заводы тутъ хотятъ ставить… ну, съ инженеромъ Бронзовымъ во главѣ… И мы должны угостить ихъ хорошей охотой. Большія дѣла они тутъ разводить собираются — просто замучилъ меня Петербургъ перепиской…

— Слушаю… — довольно кисло отвѣчалъ Сергѣй Ивановичъ, очень ревнивый въ дѣлѣ охоты ко всѣмъ.

— А затѣмъ вотъ что… — нѣсколько смутился ревизоръ. — Вы извините меня: вы знаете, какъ я цѣню васъ… Но… но въ городѣ о васъ болтаютъ слишкомъ ужъ много… Говорятъ, даже губернаторша хотѣла въ дѣло ввязаться — а она большая пріятельница съ Елизаветой Федоровной, съ великой княгиней, и тоже ханжа совершенно нестерпимая — да отговорили ее изъ-за схимницы… Я самъ на это смотрю вотъ какъ… — сказалъ онъ, разставивъ пальцы передъ лицомъ. — Но надо быть… поаккуратнѣе…

Сергѣй Ивановичъ уважалъ своего начальника, знающаго, толковаго и честнаго человѣка, и потому, покраснѣвъ слегка, только сказалъ:

— Принимаю къ свѣдѣнію, Василій Ефимовичъ…

Ревизоръ улыбнулся своей слабой улыбкой:

— Я очень понимаю васъ, голубчикъ, но… въ городъ надо ѣздить все же порѣже… Ну-съ, такъ какія неправильности находите вы въ таксаціи назначенныхъ на торги участковъ?

И потекли на Ужвинской стражѣ тихіе, сѣренькіе, зимніе дни. Марья Семеновна, узнавъ о бѣгствѣ Нины, теперь поняла все и очень боялась, какъ бы это не узналъ Иванъ Степановичъ: зачѣмъ безплодно волновать тихо угасавшаго старика? Много времени проводила она въ своей кладовкѣ: то выстилала полки свѣжими газетами, то вносила какую-то кадочку, то ставила мышеловки, то пересматривала всѣ свои запасы. И чего-чего тутъ не было: и рыжики — да какіе! — и грузди, и капуста, и брусника моченая, и пахучая антоновка, и окорока, а варенья, варенья всякаго, а бѣлыхъ грибовъ, и маринованныхъ, и сушеныхъ, а наливки какія! И когда видѣла она все это свое пестрое, вкусно-пахучее богатство, на душѣ ей становилось легче, покойнѣе, уютнѣе… И она садилась пить съ Ваней чай съ новымъ вареньемъ, и они въ сотый разъ обсуждали, какія именно привезетъ игрушки добрая тетя Шура, а то Марья Семеновна брала свое вязанье и разсказывала Ванѣ разныя сказки, которыя онъ много разъ слышалъ, но которыя отъ этого были не менѣе интересны, а въ особенности, когда онѣ вотъ такъ сопровождались этимъ чуть слышнымъ звукомъ вяжущихъ спицъ, отъ котораго въ теплой комнаткѣ и на душѣ дѣлалось такъ уютно. Изрѣдка Марья Семеновна надѣвала очки, которые подарилъ ей Иванъ Степановичъ и которые она носила, не мѣняя стеколъ — вотъ еще новости, и такъ сойдетъ… — и брала «Русскія Вѣдомости» и искала тамъ, нѣтъ ли чего новаго въ Вѣнѣ, въ Берлинѣ, въ Швейцаріи и всюду, гдѣ она побывала съ хозяевами тогда, послѣ бунта 905. И, если она что находила, то сообщала новость Ванѣ и авторитетно, какъ бывалый человѣкъ, объясняла ему прочитанную телеграмму… Иногда разсказывала она ему о тогдашнихъ скитаніяхъ ихъ по заграницамъ, причемъ къ жизни тамошней она относилась критически и считала, что въ Россіи все же лучше всего.