Иван Наживин - Перунъ [Старая орфография]

И вдругъ — она вся насторожилась….

Да, несомнѣнно: вокругъ что-то новое… Она посунулась къ оконцу. Черный, блестящій носъ ея глубоко втянулъ морозный воздухъ. Да, люди… Слышно осторожное шурканье лыжъ, низкіе, потушенные голоса, морозный скрипъ снѣга, — и здѣсь, и тамъ, и сзади. Она затаилась. Но было тревожно…

Гаврила осторожно заводилъ по глубокому снѣгу облаву, набранную по окрестнымъ деревнямъ. Надъ закутанными во всякіе лохмотья фигурами мужиковъ и бабъ стояли столбики пара. Сергѣй Ивановичъ и возбужденный Петро разставляли по номерамъ чужеземныхъ гостей: чудесныя, невиданныя шубы, шапки съ ушами, ружья, которымъ нѣтъ цѣны, крѣпкій запахъ сигаръ… На лучшемъ номерѣ, на пятѣ, поставленъ былъ главный директоръ американской компаніи, высокій, сильный янки съ бритымъ лицомъ и стальными глазами. На сосѣднихъ номерахъ стояли его компаніоны, такіе же крѣпко сбитые, чистые, стальные. Сзади каждаго изъ нихъ поставленъ былъ лѣсникъ — они собраны были со всей Ужвинской дачи для услугъ важнымъ гостямъ. На одномъ изъ номеровъ стоялъ Алексѣй Петровичъ, который охоты, какъ и всякой вообще зряшной потери времени, не любилъ. За нимъ поставили исхудавшаго и печальнаго Андрея и послѣдній номеръ долженъ былъ занять самъ Сергѣй Ивановичъ….

— Ну, и бродно! — продираясь глубокимъ, мягкимъ снѣгомъ на лыжахъ, возбужденно прошепталъ Петро, то и дѣло отирая платкомъ потъ. — Прямо не пролѣзешь….

— А ты самъ провѣрялъ кругъ? — спросилъ Сергѣй Ивановичъ.

— Будьте спокойны… — усмѣхнулся Петро. — Оба съ Гаврилой еще вечеромъ провѣряли… Ну, вотъ вы за этой елочкой станьте, Сергѣй Иванычъ, — толковъ большихъ тутъ ждать нельзя, ну, да на грѣхъ-то и изъ полѣна выстрѣлитъ, какъ говорится…

И онъ, приглядѣвшись еще разъ къ расположенію цѣпи стрѣлковъ, осторожно двигая лыжами, направился въ глубь лѣса. Прямо передъ нимъ сквозь рѣдкій погонистый соснякъ, весь запушенный снѣгомъ, виднѣлся сумрачный Вартецъ. За послѣдніе мѣсяцы Петро, разсказывая о своихъ похожденіяхъ подъ Ивана Купала, чтобы понравиться слушателямъ, невольно насочинилъ столько новыхъ жуткихъ подробностей, что теперь и самъ онъ не могъ бы уже отличить Wahrheit отъ Dichtung и потому теперь, при взглядѣ на жуткое мѣсто, у него невольно дрожь прошла по спинѣ. Но впереди между деревьями замелькали люди: то былъ Гаврила съ загономъ.

— Въ кругу? — весь дрожа, какъ въ лихорадкѣ, спросилъ тихонько Петро.

— Въ кругу, — весь дрожа, отвѣчалъ Гаврила.

Загонъ продвинулся еще впередъ, ближе къ Сергѣю Ивановичу, и сталъ.

Мертвая тишина — только гдѣ-то попискиваютъ синички тихонько да за стѣной точно заколдованныхъ деревьевъ звенитъ и плещетъ и рокочетъ никогда не замерзающій Гремячій Ключъ. Бьются напряженно сердца и слеза застилаетъ глаза и сжимаютъ руки тяжелые штуцера… Американцы гордились уже достигнутыми въ дѣлѣ огромными результатами и предвкушали удовольствіе застрѣлить настоящаго русскаго медвѣдя. Алексѣй Петровичъ просматривалъ, разрушалъ и вновь собиралъ свои столбики цифръ и находилъ въ нихъ источникъ радости и гордости. Сергѣй Ивановичъ смутно чувствовалъ бѣду, которая грозитъ его милому лѣсу, и былъ сумраченъ: пока американцамъ удалось урвать еще немного, но кто знаетъ, что будетъ дальше? Андрей былъ блѣденъ и печаленъ и все звучала въ душѣ его вѣковѣчная пѣснь пѣсней, пѣснь о любви разбитой, пѣснь о любви желанной, Какъ это ни странно, и онъ, и Левъ Аполлоновичъ успокоились послѣ побѣга Ксеніи Федоровны значительно скорѣе, чѣмъ можно было ожидать: съ него точно навожденіе какое сразу вдругъ свалилось, а старикъ понялъ, что онъ былъ для нея только ступенью куда-то и — смирился. А отъ нея вскорѣ пришло письмо, въ которомъ она извѣщала, что поступила артисткой въ одно большое кинематографическое предпріятіе и просила выслать нѣкоторыя ея вещи. И ходили глухіе слухи, что молодой князь Судогодскій очень усидчивъ опять около нея… Вспомнилась вдругъ Андрею почему-то Лиза, которую онъ въ послѣдній разъ видѣлъ на похоронахъ Ивана Степановича. Какая странная враждебность въ этой дѣвушкѣ къ нему!.. Онъ вздохнулъ тихонько и сталъ думать о своихъ занятіяхъ въ тихомъ «Угорѣ», въ которыхъ онъ топилъ свою тоску…

Въ глубинѣ лѣса стукнулъ сигнальный выстрѣлъ.

— А-а-а-а-а… — заголосила вдругъ облава дикими голосами. — А-а-а-а… Пошелъ, пошелъ, косолапый, — не морозь господъ… Ну, вставай давай!.. А-а-а-а….

Встревоженная медвѣдица снова посунулась-было къ окну, но оглянулась на завозившихся дѣтей и осталась. Она темно чувствовала, что всѣ эти люди пришли за ней, и ей было и страшно, и злобно. И, рѣшивъ отлеживаться до послѣдняго, она мягкимъ, горячимъ языкомъ стала, успокаивая, лизать своихъ малышей….

— А-а-а-а-а… — надрывалась облава зяблыми голосами и паръ стоялъ надъ лохматыми фигурами этими. — Да ну, чертище!.. Оглохъ, что ли?.. А-а-а…

— Надо итти въ кругъ ершить… — весь дрожа, какъ осиновый листъ, сказалъ Петро. — Не встаетъ…

— Надо итти… — едва выговорилъ отъ волненія Гаврила.

И, взявъ только топоръ, — охотничій обычай не позволяетъ обкладчикамъ, будящимъ медвѣдя, другого оружія, — оба увѣренно скрылись въ лѣсу. Берлогу узнать имъ было легко по инею, густо обсѣвшему ея чело.

— Ну, Господи, благослови…

Гаврила тутъ же вырубилъ погонистую, съ длинными голомянами сосенку, опустилъ ее подъ кобелъ и сразу нащупалъ мягкаго звѣря.

— Да ну, вставай… Земерзли всѣ! — крикнулъ онъ трясущимся голосомъ. — Ну, подымайся…

И онъ ударилъ звѣря. Медвѣдица рявкнула, однимъ движеніемъ могучей лапы переломила шестъ, но — не выходила…

— Значитъ, дѣти… — сказалъ дрожа, Гаврила.

Медвѣдицу уже ершилъ теперь Петро. Вотъ его шестъ, должно быть, больно задѣлъ звѣря, медвѣдица рявкнула, опять выбила шестъ изъ его рукъ, разомъ въ холодномъ облакѣ инея вылетѣла изъ берлоги и бросилась на Петро. Тотъ попятился, упалъ навзничь и медвѣдица была-бы на немъ, если бы Гаврила обломкомъ шеста не вытянулъ звѣря вдоль бока. Глухо рявкнувъ, она бросилась на Гаврилу. Но въ это мгновеніе облава, помѣтивъ мечущагося по сугробамъ чернаго звѣря, яростно заголосила, застучала палками по деревъямъ, забила въ «на смѣхъ» принесенные съ собой старые чугуны и разбитыя сковороды и медвѣдица, фыркнувъ, вздыбила, осмотрѣлась и — желая прежде всего отвести враговъ отъ дѣтей, — огромными машками пошла старымъ, осеннимъ слѣдомъ своимъ на-утекъ.

За молоденькой елкой, едва видной подъ снѣгомъ, что-то шевельнулось, стукнулъ выстрѣлъ и что-то обожгло шею звѣря. Медвѣдица коротко рявкнула отъ неожиданности и, оставляя по сугробамъ длинныя, красныя бусы, яростными машками пошла вправо. Разъ-разъ…. — сверкнуло изъ-за другой елки. Мимо!.. Разъ… Ударъ въ ногу, но легко…. Скорѣе, скорѣе!.. Еще два торопливыхъ выстрѣла…