Аркадий Аверченко - Собрание сочинений в 13 томах. Том 6. О маленьких-для больших

«Ставропольский губернатор Б.М. Янушкевич — поляк и, кроме того, он баллотировался во время дворянских выборов в Бессарабии вместе с левыми.

«Витебский губернатор М.В. Арцимович — недостаточно энергичный борец с «полонизмом».

«Ярославский губернатор гр. Д.И. Татищев «слишком слаб в еврейском вопросе»; «слабы в еврейском вопросе губернаторы: новгородский, уфимский, пермский, лифляндский, эстляндский и тобольский».

— Скучно, Володя! — крикнул с места Замысловский. — Ты лучше о Суковкине хвати. Помнишь, что давеча мне рассказывал.

— Да, да! О Суковкине, — кивнул головой заинтересованный Родзянко.

— Ну-с, — усмехнулся Пуришкевич. — Скажем теперь и о Суковкине… Господа! Кто не знает истории с гостиницей «Днепр», из которой Суковкина привезли в карете скорой помощи?!

— Я не знаю, — сказал Родзянко. — Не слышал, ей-Богу! Расскажите…

— Только на ухо могу, так неудобно. Идите сюда!

Снова взбежал Родзянко на депутатскую трибуну, и снова зашептал ему на ухо Пуришкевич.

…Депутаты снова поправили очки, пенсне, и впились глазами в лицо своего председателя.

Увидели они сначала в лице ту же напряженность, а потом истерическое любопытство, смешанное с лукавством и иронией.

— Господа, так же нельзя, — крикнул из ложи министр. — Это скучно. Я тоже хочу…

— Так идите сюда, — сказал гостеприимный Родзянко. — Здесь очень хорошо слышно.

— А мне можно? — спросил Марков седьмой.

— Ну, иди. Только смотри, ног не отдави его превосходительству! Ты ведь «медведь» известный.

— Прошу о Кассо не говорить, — мягко возразил Родзянко. — Сейчас обсуждается смета внутренних дел, а вовсе не народного просвещения. — Продолжайте, Пуришкевич о Суковкине…

— Так неудобно рассказывать, — взмолился Пуришкевич. — Что же это вы все, господа… навалились на меня, — так нельзя. Жарко.

— А вот мы это сейчас устроим, — засуетился гостеприимный Родзянко. — Пристав! Распорядитесь, чтобы принесли сюда какой-нибудь столик…

— Да и хорошо бы по чашке кофе выпить…

— Великолепно! Пусть из буфета принесут кофейник, кофе и четыре чашки. Только, скажите, чтобы без цикория… Вот так… Садитесь, господа, за столик. Милости прошу! Ну-с, Пуришкевич… на чем вы остановились?

— И вот, мать моя, — говорит Пуришкевич, опрокидывая пустую чашку и кладя на ее донышко обгрызенный кусочек сахара, — когда я, допрежь того, жила у господ Карякиных (сам-то сморгонским губернахтором о ту пору был) — насмотрелась я у них на всякое: губернаторша-то все чиновнику особых поручениев шуры-муры строила, бегала за ним, как девчонка, а он, понимаешь, тогда с французинкой одной из «Бухва» перепутался… А сам губернахтор все марки собирал и наклеивал, собирал и наклеивал. Ненгго ему за то жалованье плотют, чтобы он марки собирал?! А намедни зашла я на кухню за коклетами, и что же я, сахарныя вы мои, вижу? Стоит этот губернахтор, облапил горничную Дуняшку, да в щеку ее: чмок-чмок, чмок-чмок!.. Стыдобушка! И как это — благородные господа, а такое себе допускают… Стою эт-то я, обомлемши, рукам-ногам пошевельнуть не могу. А один раз сынишка евонный забрался в кусты, на женскую купальню в подозрительную трубу так и вызверился, так и вызверился… Нешто губернахторское дите должно так поступать!?..

— Еще, милая, чашечку, — предложилъ Родзянко.

— Ой, нет, нет… Чивой-то нынче меня на кофий и не тянет. Когда я у Стронцына генерала — тоже губернахтор — в судомойках служила, — такого я тоже, родненькие вы мои, у него насмотрелась, что и ужасти подобно.

Пуришкевич поправил темный головной платок, сбившийся на сторону, сделал рукой движение, будто вправляя на место выбившийся из-под платка клок волос, и продолжал монотонно, полузакрыв глаза:

— И что это был за такой губернахтор Стронцын — вам, болезныя мои, и не снилось… День и ночь он с женой ругался, день и ночь ругался, а как выпьет лишнее, — чичас ко мне: Митрофаньевна, говорит, хочешь, жену прогоню — вместе с тобой жить буду. Будешь ты у меня заместо барыни, — в шелках-бархатах водить буду. Что вы, говорю, судырь, нешто ж этакое возможно? Потом пить он зачал… Ходит грязный, нечесаный… Веришь, милая, по три месяца в баню не ходил!..

— Это что ж такое!.. — сочувственно покачал головой Родзянка.

— Так вот, не ходил и не ходил. А то, жила я еще в няньках у киевского губернахтора Суковкина. И сделал он, милаи вы мои, такое, такое…

— Вы бы еще, матушка, чашечку…

— Благодарствуйте. Чивой-то нынче под сердце подкатывать стало и в ногу стреляет. Поясница вот тоже…

— Не к дождю ли, — высказал предположение Родзянко. — Кушайте, матушка!

Смеркалось…

Многие депутаты уже разошлись по домам, сторожа стали подметать полы, а на трибуне все еще продолжалось обсуждение сметы министерства внутренних дел…

Важный чиновник (лежа на диване). Вот так лежишь, лежишь, да и самому скучно станет. Эй, Степан!

Степан. Чего изволите?

Чиновник. Никто из членов Думы не приходил? Степан. Никто.

Чиновник. А у жестянника был?

Степан. Был.

Чиновник. Что ж, он делает значки для филаретовского общества?

Степан. Делает.

Чиновник. И много уж наработал?

Степан. Да уж довольно, начал уж крючки припаивать. Чиновник. Что ты говоришь?

Степанъ. Говорю: припаивать.

Чиновник. А не спрашивал он на что, мол, барину понадобилось это филаретовское общество?

Степан. Нет, не спрашивал.

Чиновник. Может быть, он говорил: не хочет ли, мол, барин выдвинуться?

Степан. Нет, ничего не говорил. Да и зачем говорить-то — и так ясно.

Чиновник. Ты видел, однако ж, у него и другие значки? Степан. Да значков нынче он много делает: академический, союза русского народа, двуглавцев, Архангела.

Прямо ужас.

Чиновник. Однако, наше-то филаретовское общество получше будет?

Степан. Да оно, как будто с виду поприглядистее. Чиновник. Хорошо. Ну, а не спрашивал он — для чего, мол, барину было такое странное общество выдумывать?

Степан. Нет.

Чиновник. Не говорил ничего о том, что вот, мол, барин свинью союзу подложить хочет?

Степан. Не говорил. Оно и так все видят — зачем и что… Чиновник. Ну, ступай. {Степан уходит.) Я того мнения, что по моему положению мне филаретовское общество как будто больше к лицу, чем союз русского народа. Это больше мелюзге идет — купчишкам разным, да пропойцам… Да, батюшка, а я действительный тайный, это тоже не шутка. Эй, Степан!

Степан. Что угодно?

Чиновник. Редактора, как я давеча велел, оштрафовал? Степан. Оштрафовал.

Чиновник. А какого оштрафовал? Того самого, что давеча непочтительно обо мне отозвался?