Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

Спустя двадцать минуть, старушка была въ Лѣтнемъ саду. Оголенныя, столѣтнія липы тянулись длинными рядами на протяженіи версты. Сквозь ихъ стройные стволы мелькало безконечное количество обнаженныхъ боговъ и богинь, питающихъ нѣсколько тысячъ лѣтъ фантазію любопытнаго человѣчества. Смотришь на статуи, и радуешься духовнымъ сокровищамъ нашей натуры, дарованнымъ ей столь обильно Провидѣніемъ. Вѣдь, эта вся красота, присвоенная классическому міру, обитаетъ въ насъ самихъ, иначе мы не любовались бы созданіями греческаго генія, не оцѣнили бы ихъ поражающей прелести. Старый садъ былъ молчаливъ и пустыненъ. Кромѣ сторожей и жандармовъ у входа со стороны Цѣпного моста, внимательно оглядѣвшихъ вошедшую старушку, скромно одѣтую во все черное, вдоль аллеи никого не виднѣлось. Опираясь на зонтикъ, Авдотья Ивановна, нервная, взволнованная, направилась по той широкой аллеѣ, которая идетъ вдоль Лебяжьяго канала къ берегу Невы. Ноги ея едва двигались, точно на нихъ десятипудовая тяжесть. Генеральша прошла съ четверть версты и присѣла на скамейку. Въ головѣ ея туманилось, а правая рука судорожно сжимала бумагу, только что вынутую изъ маленькаго сака. Какъ она подойдетъ къ Монарху? Что скажетъ Ему она, мать единственнаго сына, насильно отъ нея отторгнутаго? Святое слово «мать!» Предъ нимъ стираются всѣ человѣческія положенія. Передъ ней, слабою женщиной, изнуренною родами, заботами о здоровьѣ дѣтей, склоняется благоговѣйно и Государь могущественной страны, и бѣднякъ, живущій въ соломенной хижинѣ. И онъ больной, часто покрытый ранами, находитъ ласку и ободряющую улыбку у того единственнаго живого существа, которое мы именуемъ: мать! Мать — это нравственное солнце. Подъ его живительными лучами воспитывается и формируется въ насъ человѣчность, то-есть тѣ возвышеннѣйшія качества нашего сердца, черезъ которыя познается вся сладость и все величіе нашего земного бытія.

Старушка въ задумчивости повернула голову направо и вздохнула. Къ ея скамьѣ неторопливыми шагами приближался Императоръ, одѣтый въ пальто въ рукава и наглухо застегнутый. Сбоку его слѣдовала большая собака, и такъ важно глядѣла по сторонамъ, точно сознавала, съ кѣмъ она удостоилась гулять, кого она сопровождала. Красивая и мужественная фигура Царя дышала спокойствіемъ. Его быстрый взоръ, казалось, проникалъ встрѣчающіеся предметы и пытливо остановился на почтительно склонившейся передъ нимъ дамѣ. Послѣдняя нагнулась еще ниже и протянула впередъ правую руку съ бумагой. Но вдругъ она въ изнеможеніи покачнулась, и онъ, мощный Монархъ, поддержалъ ослабѣвшую женщину. Государь подвелъ Авдотью Ивановну къ скамейкѣ, сѣлъ рядомъ съ нею и спросилъ:

— Кто вы? И въ чемъ ваша просьба?

Услышавъ фамилію генерала Мерзляковскаго, Царь перебилъ:

— Я хорошо помню вашего мужа. Это былъ храбрый и достойный генералъ. Имѣете дѣтей?

Сквозь слезы старушка передала въ краткихъ словахъ свое горе. Государь, держа бумагу въ рукѣ и коснувшись ею своихъ бровей, милостиво промолвилъ:

— Успокойтесь. Вашъ сынъ будетъ вамъ возвращенъ. Я не хочу знать, насколько онъ виновенъ. Я надѣюсь, что память о славномъ отцѣ и ваше руководительство сдѣлаютъ изъ вашего сына въ будущемъ хорошаго слугу отечеству. Возвращайтесь съ Богомъ домой.

Императоръ всталъ и благосклонно простился со старушкой. А она, въ порывѣ овладѣвшихъ ею чувствъ, склонилась передъ Монархомъ, и ея слезы оросили великодушно протянутую къ ней руку.

Генеральша прямо направилась въ Казанскій соборъ, чтобы поблагодарить Бога за ниспосланное ей счастье. Изъ церкви она проѣхала къ князю Суворову. Остановившись у его дома, она отпустила извозчика и вошла во дворъ. Небольшая деревянная лѣсенка вела во флигелекъ, въ которомъ обиталъ полковникъ Ивановъ. Онъ курилъ трубку изъ длиннаго чубука и пилъ чай, когда раздался звонокъ. Квартира, занимаемая Алексѣемъ Егоровичемъ, состояла изъ трехъ комнатокъ и отличалась простотой своей обстановки. Видимо, ея хозяинъ не придавалъ значенія внѣшнему комфорту. Всѣ думы его прекрасной души были направлены на успокоеніе князя и на то, какъ бы кому помочь. Разсказъ Мерзляковской глубоко растрогалъ Иванова. Слезы показались на его добрыхъ глазахъ отъ радостнаго сознанія содѣяннаго добраго дѣла. Онъ приговаривалъ:

— Такъ, такъ. Добрый Государь! Дай Богъ Ему здоровья! Князь-то какъ будетъ радъ! Мы пройдемъ къ нему.

Генералъ-губернаторъ встрѣтилъ старушку громкимъ восклицаніемъ:

— Слава Богу! Самъ Государь устроилъ ваше дѣло! Вотъ видите, за Богомъ молитва, а за Царемъ служба не пропадаютъ! Вашъ мужъ и за гробомъ хлопочетъ о васъ. Ну, вы пока посидите въ моей пріемной, а Алексѣй Егоровичъ съѣздитъ отъ меня съ записочкой къ шефу жандармовъ, Василію Андреевичу Долгорукову. Онъ не замедлитъ получить Высочайшее повелѣніе, и вы увидите сына на свободѣ.

Черезъ три часа послѣ разсказанной сцены, Авдотья Ивановна, захвативъ съ собою обрадованную участью брата Элли, летѣла на извозчикѣ къ Троицкому перевозу. Она не замѣчала ни сильнаго вѣтра, ни моросившаго дождя, ни холода, царившаго въ воздухѣ. Мысль ея неслась впередъ, къ тому, кто былъ для нея главною радостью въ жизни. Она безпрестанно погоняла извозчика, и ей казалось, что она ѣдетъ, не видя конца.

Но вотъ перевозъ. Нева находилась въ томъ мятежномъ состояніи, которое въ такихъ чудныхъ стихахъ описано нашимъ незабвеннымъ Пушкинымъ. По рѣкѣ съ пѣной ходили сѣрые валы, разбиваясь о темные массивы разведеннаго моста. Кой-гдѣ пароходы ныряли среди набѣгающихъ на нихъ волнъ, или поднимались на ихъ вздымающемся гребнѣ. Прямо за Невой чернѣли граниты знаменитой крѣпости, и поднимался къ небу острый шпицъ съ крестомъ Петропавловскаго собора.

Перевозчики отказывались везти, ссылаясь на клокотавшую на водѣ бурю. Но старушка была настойчива и неустрашима. Она предложила яличникамъ пятнадцать рублей за переѣздъ на ту сторону и обратно.

Ребята почесали затылки, и одинъ изъ нихъ проговорилъ:

— Что же, робя! Деньги хорошія! Богъ не безъ милости!

Мать съ дочерью сѣли въ лодку.

Испытали ли вы, читатель, чувство, когда послѣ продолжительной внутренней борьбы ваша мысль останавливается безповоротно на какомъ-нибудь рѣшеніи? Робости въ васъ уже нѣтъ, впереди ясна одна цѣль, — эти ощущенія теперь переживала Авдотья Ивановна. Она безтрепетно относилась къ волнѣ, то и дѣло заглядывавшей въ ея лодку; она не утирала лица отъ налетающихъ брызгъ отъ веселъ. Элли, это маленькое, легкомысленное, беззаботное созданіе, съ которою мы познакомились на Самарскихъ водахъ, теперь вся была поглощена заботой о матери. Она укрывала ея голову платкомъ отъ вѣтра, она согрѣвала поцѣлуями охладѣвающія руки старушки. У самой у ней разстегнулся ватерпруфъ, но Элли не замѣчала ничего. А Нева все еще велика, берегъ еще далекъ. Вотъ раздался протяжный перезвонъ крѣпостныхъ часовъ, и дрогнули сердца слабѣющихъ женщинъ.