Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

Поэтому, читатель пойметъ, съ какою жадностью схватились за Элли Вячеславъ Павловичъ и графъ Завадскій; ихъ къ ухаживанью поощрялъ Николай Ѳеофилактовичъ, обращавшійся съ своею женой офиціально на «вы», сухо, съ нескрываемою ироніей. Все разсказанное повело къ слѣдующему эпизоду. Новый начальникъ края, задавшійся мыслью кореннымъ образомъ измѣнить жизнь въ Сибири ко благу ея жителей, въ духѣ требованій эпохи, взялся, прежде всего, за интеллигентные классы. У нихъ не было приличныхъ общественныхъ развлеченій. По домамъ шли запрещенныя игры, производилась поголовная попойка. Генералъ-губернаторъ обратился за содѣйствіемъ къ крупнымъ золотопромышленникамъ. Онъ старался въ нихъ пробудить глубоко-человѣческія стороны. Посыпались капиталы, и вскорѣ Ушаковскъ украсился роскошными зданіями благороднаго собранія и городского театра. При послѣднемъ были выстроены флигеля для холостыхъ и женатыхъ актеровъ. Эти мѣропріятія оживили ушаковцевъ, возбудили въ нихъ новые интересы. Субботніе обѣды въ собраніи происходили при участіи начальника края; онъ же остался и «живой душой» для созданнаго имъ театра. На сценѣ появились даровитые артисты въ лицѣ Королева, Кострова, г-жъ Смирновой и Ивановой.

Какъ-то на театрѣ шла «Гроза», и Костоломовы сидѣли въ литерной ложѣ съ правой стороны. Противъ нихъ находилась генералъ-губернаторская ложа. Въ глубинѣ ея виднѣлась величественная фигура маститаго сановника. Вольнодумный Акакій помѣщался сзади Элли, разсѣянно лорнировавшей переднія кресла, бенуаръ и бель-этажъ. Николай Ѳеофилактовичъ бросалъ безпокойные взоры на противуположную ложу. Точно въ ней находилась его совѣсть и видѣла всѣ сокровенныя костоломовскія дѣянія.

Любопытное зрѣлище представлялъ ушаковскій театръ. Отдѣланный внутри бѣлымъ цвѣтомъ, съ богатою люстрой, спускающеюся съ потолка, онъ былъ наполненъ разодѣтыми по моднымъ рисункамъ дамами. Это не мѣшало представительницамъ прекраснаго пола щелкать въ антрактахъ кедровые орѣшки или пережевывать сѣру, имѣвшуюся всегда въ карманахъ кровныхъ сибиряковъ. Они увѣряютъ, что жевать сѣру очень пріятно и здорово, что она въ иную минуту можетъ вывести человѣка изъ затруднительнаго молчанія. Значитъ, жуй, а глупостей не говори. Что касается кедровыхъ орѣшковъ, то процессъ ихъ грызни почему-то именовался «сибирскимъ разговоромъ». Въ переднихъ рядахъ партера красовались безукоризненные джентльмены во фракахъ, съ англійскими проборами на затылкахъ. Они развязно оглядывали публику, раскланивались съ знакомыми, обмѣнивались съ ними остроумными замѣчаніями. Но эти джентльмены, если поближе къ нимъ присмотрѣться, были ссыльные, вытолкнутые Россіей за разныя преступленія. Вотъ сидитъ въ креслѣ, уперши ноги объ оркестровую балюстраду, маленькій, толстенькій человѣкъ съ еврейскимъ складомъ лица, съ брилліантовыми перстнями на обѣихъ рукахъ. Онъ съ гордою осанкой бесѣдуетъ со своимъ сосѣдомъ о мѣстныхъ новостяхъ, какъ почтенный гражданинъ Ушаковска. А, между тѣмъ, г. Копфтъ судился въ Москвѣ за мошенничество и сосланъ на житье въ отдаленныя мѣста. Сзади него, во второмъ ряду, просматриваетъ театральную афишу, въ палевыхъ перчаткахъ, нѣкто Ратаевъ, когда-то лицеистъ, судебный слѣдователь одной изъ центральныхъ русскихъ губерній, а позже убійца, зарѣзавшій въ театрѣ, у всѣхъ на глазахъ, своего пріятеля Баклажанца. По отбытіи срока въ каторгѣ, и благодаря снисхожденію властей, Ратаевъ мирно занимался воспитаніемъ дѣтей ушаковскихъ обитателей. Черезъ кресло отъ него крутитъ усы бывшій гусарскій штабсъ-ротмистръ, г. Кучковъ, похитившій у казны пятьдесятъ тысячъ рублей, и пойманный на дорогѣ въ Америку. Онъ также учительствуетъ въ г. Ушаковскѣ и, когда случаются деньги въ карманѣ, вспоминаетъ минувшіе годы, ѣстъ устрицы и запиваетъ шампанскимъ. Въ одной изъ ложъ бель-этажа протираетъ золотые очки батистовымъ платкомъ массивный человѣкъ, солидныхъ лѣтъ, внушительныхъ размѣровъ, бѣлолицый, со свѣтлыми волосами. Это г. Ковровъ, одинъ изъ героевъ «Петербургскихъ трущобъ» Крестовскаго и авторъ нѣсколькихъ громкихъ процессовъ, въ коихъ разсматривались подлоги, фальшивыя завѣщанія на милліонныя суммы. Около г. Коврова находилась вѣрная спутница его похожденій, старая, худая и черная, какъ галка. Она, какъ и Ковровъ, владѣла свободно нѣсколькими европейскими языками. Но упомянутыми лицами еще не исчерпанъ весь кругъ уголовныхъ людей, украшавшихъ Ушаковскъ въ началѣ семидесятыхъ годовъ. Посмотрите на бенуаръ съ лѣвой стороны, и вы увидите старца, кроткаго на видъ, но обладающаго волчьимъ сердцемъ. Это г. Бобровскій, былой ростовщикъ, фальшивый монетчикъ, кончившій каторгу и превратившійся въ купца первой гильдіи, владѣтель нѣсколькихъ крупныхъ винокуренныхъ заводовъ. Онъ вздумалъ и при новомъ генералъ-губернаторѣ распоряжаться судьбами Сибири, скупилъ весь хлѣбъ въ краѣ, и поднялъ его цѣну до четырехъ рублей на пудъ. Но тутъ Бобровскій осѣкся. Узнавъ его продѣлку, начальникъ края арестовалъ хлѣбъ, описалъ его и приказалъ продавать народу по тѣмъ цѣнамъ, по которымъ былъ купленъ. Сибирь была спасена отъ искусственнаго голода, созданнаго алчнымъ жидомъ, не избѣгнувшимъ тюрьмы. Нынѣ онъ присмирѣлъ, и кротко созерцаетъ «Грозу» Островскаго, а не грозу, когда-то разразившуюся надъ нимъ.

Элли, съ приходомъ въ ложу графа Завадскаго, беззаботно смѣялась и не обращала вниманія на драму. Завадскій увѣрялъ ее, что главный интересъ не на сценѣ, а тамъ, гдѣ находится Элли. Костоломовъ морщился отъ комплиментовъ, произносимыхъ полякомъ его женѣ, хотѣлъ что-то сострить, но дверь ложи открылась, и въ ней появился генералъ-губернаторскій адъютантъ. Раскланявшись съ Еленою Борисовною, онъ обратился къ Николаю Ѳеофилактовичу и офиціально произнесъ:

— Васъ проситъ къ себѣ его высокопревосходительство.

Элли и графъ остались одни.

Завадскій приблизилъ къ молодой женщинѣ свое кресло, взялъ со стола привезенную съ собой великолѣпную бомбоньерку съ конфетами и, подавая ее Элли, вкрадчиво произнесъ:

— Il est bien agréable de concevoir, что начальникъ края оказываетъ особое вниманіе уважаемому Николаю Ѳеофилактовичу.

Графъ пытливо глядѣлъ на Елену Борисовну; она молчала. Завадскій продолжалъ:

— Новый владыка Сибири, говорятъ, такъ суровъ и честенъ, que tout le monde le redoute. Намъ, несчастнымъ полякамъ, il nous a, cependant, montré quelques marques de son attention. Онъ желаетъ развить ремесленное производство въ Ушаковскѣ и привлекъ къ нему поляковъ. А поляки почти всѣ ремесленники. Если имъ окажутъ денежную помощь, то Сибирь многому научится у поляковъ. Notre civilisation dévance la vôtre.

Графъ иронически улыбнулся и, принявъ молчаніе своей собесѣдницы за то, что она недовольна льстивымъ замѣчаніемъ по адресу ея мужа, вдругъ неожиданно бухнулъ: