Виталий Захаров - Раскаты

Конечно же, откуда было знать Сергею Ивановичу, что вовсе не по желанию Рево Макарова занялся им начальник милиции, что дважды со стороны просили того разобраться с «делом Железина» как следует. Сначала, выполняя обещание, данное Петру Петровичу Шлямину, позвонил секретарь райкома партии. А недавно к самому начальнику заявился председатель колхоза имени Сталина Захар Константинович Сидоркин и битый час расписывал Железина как самого честного человека во всем Синявине, а может и во всем районе. Не о каждом такое говорят — волей-неволей заинтересуешься. Вот начальник и заинтересовался…

Но и угаданное самим, муторное и не до конца ясное выкладывать Марье не хотелось: чего поймет она? Да и отвыкнуть он успел помногу говорить… Сергей Иванович с трудом проглотил кусок и скривился: не крути, мол, перед собой-то уж! Не просто в неясности и отвычке было тут дело: что-то напрочь переломилось в нем за нелегкий арестантский срок. Не то чтобы надломился он душой, а отошла в смутную одаль прежняя жизнь со всеми заботами ее и делишками, помельчела, и уверенность пришла, что предстоит ему впереди сделать такое большое, к которому готовился будто бы все свои сорок восемь лет, ради которого, может быть, и пришел на свет Сергей Железин. Виделось это — то, что впереди, — тоже смутно, даже не виделось, только чувствовалось и ожидалось, но чувствовалось и ожидалось столь властно и сильно, что уже заслонило прошлое.

— Что говорить-то? — вернулся к разговору через долгое время, когда опустошил весь узелок и вытряхнул из него хлебные крошки. — Говорить нам с тобой, Марюшка, недолго осталось. Я ведь не в деревню собрался с тобой, а прямиком в военкомат.

— Зачем это? — не поняла Марья.

— А затем… Отпустили-то меня с уговором, что я сегодня же туда пойду. И — на войну. Чтоб духу моего, так сказать, не было здесь… Отвоюем вот — тогда и наговоримся.

— Дак что ты… Чего ты?..

Марья глянула на него недоверчиво, будто он шутки вдруг вздумал шутить, но по лицу его, по всему веденью сегодняшнему — вспомнила — стала догадываться, что в нем и думушки нету про шутки и что так оно и будет сейчас, как говорит он. Попыталась Марья заплакать, но и слез как-то не вышло — не получалось у нее в последнее время со слезами, стареть совсем, что ли, начала? — и сидела да смотрела на мужа убитыми глазами.

Этой вот минуты пуще всего и боялся Сергей Иванович. Потому не дал затянуться больному сидению — хлопнул обеими руками по коленям, встал и сказал строго:

— Но-но, давай не будем, Марья. Все уходят, и я не золотом крашеный. Пойдем, провожу тебя до Суры, да и пора мне. Сказать тебе кой-что еще есть…

Он и сам удивился себе. Ничего особого не дрогнуло в груди, когда провожал Марью через мост, когда поднялся обратно на высокий левый берег и даже когда обернулся и разглядел, что она все еще стоит по ту сторону реки у последней стойки перилец. Махнул ей рукой, повернулся и крупно зашагал по улочке вдоль по берегу Суры, мельком подумав: чересчур, однако, холодно распрощался с ней, хоть приобнять бы надо было, что ли, по головке погладить… Но и эта мысль прошла мимо сердца, глаза уже высматривали в конце улочки двухэтажный красно-кирпичный военкомат и подводы и толпы перед ним — знать, прибыла новая партия мобилизованных. Среди них, может статься, окажутся те, с кем придется делить пополам солдатский хлеб…

Лейтенант Крушевский, головастый мужчина с выпученными белесыми глазами, носился из комнаты в комнату, поймать его и растолковать, кто перед ним есть и с каким вопросом, оказалось непросто. Наконец Сергей Иванович нагло притиснул его в коридоре в угол и доложился по всей форме. И колесо новой жизни завертелось так, что сначала зарябило в глазах и ушах.

— Железин? Какой Железин? Стой — вспомнил! Военком говорил. Стой — ваш отряд готовится к отправке, через час — на Шумерлю. Документы мне, а сам марш вон в тот кабинет, на медосмотр! Стой — сам поведу, не то они тебя продержат…

Крушевский схватил его за руку, потащил по коридору.

— Да здоров я, ни к чему меня осматривать, — попытался Сергей Иванович застопориться.

— Здесь не пререкаются! Здесь выполняют приказы… Усанин, быстренько пройдись по товарищу: отстал от отряда. И сразу проводи его ко мне.

Крушевский исчез, врач Усанин устало глянул на Сергея Ивановича поверх толстых черных очков, буркнул: «Раздевайтесь» — и продолжил допрос голышом выплясывающего перед ним худосочного парня:

— Газуешь?

— Что? — не понял тот или не захотел понять.

— Газы, говорю, выходят?

— Бывает иногда… — заалел от стыда парень.

— Молодцом. Значит, будешь воевать. Повернись-ка, дай мне твои лопатки. Что-то ты, братец, больно худой… Ничего, лишнего шума не слыхать. Клара, проверь его зрение.

— Хорошо, Николай Петрович, — откликнулась дородная сестра с ярко накрашенными губами.

— А ты, отставший, давай сюда, — подозвал Сергея Ивановича врач и, положив перед собой синенький листок, взял ручку. — Так, кто? Железин? Же-ле-зин Сер-гей И-ва-но-вич… Дата рождения? Место? Место рождения — спрашиваю! Та-ак. Служили? Воинское звание?.. О-о, да ты, братец, хорош сбитень! — сказал, разглядев наконец плотное бугристое тело и крупные руки сплошь в крутых мускулах и жилах вен. Повернул, с удовольствием потрепал по плечу. — Нус-с, валандаться с тобой нечего, прикинем сейчас глазки — и марш крушить врага. Отойди вон туда. Смотри сюда. Закрой один глаз. Рукой, рукой прикрой! Какая буква?

Сергей Иванович прикрыл левый обожженный глаз, четко сказал:

— «Дэ».

— Эта?

— «Шэ».

— Хорош. Прикрой другой глаз.

— Окно, — вдруг сказал Сергей Иванович.

— Что? — удивленно вскинулся на него врач, посмотрел в окно. — Какое окно?

— Окно, говорю, настежь у вас. И дверь приоткрыта. Просквозит вас, и начнете завтра чихать.

— Это, братец, не твоя забота! — рассердился врач и вернулся к листку бумаги на стене. — Давай другой глаз.

Похолодев, Сергей Иванович смело прикрыл опять левый глаз. Врач Николай Петрович, ткнув задником ручки в букву в среднем ряду и переведя глаза на Железина, словно бы споткнулся обо что-то, но усталость и дурацкое предупреждение пациента о сквозняке сделали-таки свое дело — спросил не столь бойко, как раньше:

— Какая буква?

— Опять «дэ». Их там подряд две. А через «гэ» еще одна «дэ», — затараторил Сергей Иванович, доводя до конца свой давно задуманный план.

— Отвечать только на вопросы! — опять рассердился врач. — Эта буква?

— «Е».

— Одевайтесь. Сейчас подмахну карточку… и — марш к Крушевскому. Третий кабинет налево.

— Спасибо, доктор.

Сергей Иванович, забирая карточку, весело подмигнул ему правым спасительным глазом.