Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

А может, в клубном гардеробе? Ну что ж… Если Жемчужный решится предложить ей это место, то можно будет пойти и туда. Придет он сам в клуб: пожалуйста, ваше пальто! Может, отдаст и не заметит — кому, у кого взял металлический номерок? Придет Запрягаев — тот наверняка не заметит. А Генка Щебетун остановится возле перегородки и какое-то время будет молча стоять, удивленно поглядывать, как на совсем чужую… Потом возмутится, закричит, замашет руками!.. И ничего не сделает.

Такие представления смущали и немного смешили, так как где-то в глубине души все же росла уверенность, что этого не случится. Жемчужный не для вежливости так искренне уверял: кто бы ни слушал его в это время, почувствовал бы эту искренность, кто бы ни смотрел на него, убедился бы в наилучших его намерениях и желаниях.

На другой день во второй половине дня Ева зашла в приемную Жемчужного. Мая улыбнулась ей так весело и ободряюще, что у девушки душа запела. После такой улыбки можно было ждать и слов радостных, веселых…

Они и были, эти слова, только не для Евы. Мая сообщила, что в магазин привезли нейлоновые кофточки, и одна из них уже тут, в ее столике.

— Посмотри, что за чудо!

Ева нехотя осмотрела кофточку, похвалила, а потом, как бы между прочим, спросила про Жемчужного.

— Был тут, — равнодушно сказала Мая. — Минуты две, как ушел.

— Ничего не передавал?

— Кому?

Ева показала на себя.

— Нет, ничего.

Еще через день Ева снова зашла в приемную, но уже в конце дня.

— Ничего не передавал?

— Нет, ничего.

А в последующие дни Мая уже ничего и не говорила, увидев Еву, а только грустно покачивала головой.

Викентий Львович Понурин шел из Голубовки обочиной дороги и старательно прятал лицо в воротник пальто. Холодный сырой ветер дул ему навстречу, сильно упирался в мощную фигуру и едва не сбивал с ног. По мокрому асфальту часто сновали машины, из-за них и двух шагов нельзя было сделать по шоссе, чтобы не поскользнуться. В такую погоду трудно сдержать зависть к тем, кто ехал в машине, особенно в легковой. А в городе уже немало таких машин. Кроме разных служебных, у многих шахтеров, геологов, строителей есть «Москвичи». Проехал служебный персонал калийного комбината, и тоже некоторые на собственных машинах.

«Только врачу тут всегда приходится ходить пешком, — уныло подумал Викентий Львович. — И во всякое время суток, во всякую погоду. Сколько врачу надо поработать, сколько совместительств иметь, чтоб купить хоть какую-нибудь машину?..»

Неподалеку от больницы ему встретился Высоцкий. У того тоже был поднят воротник пальто, но ветер ему дул в спину. Они поздоровались, и Понурин остановился.

— Вы очень заняты? — спросил он Высоцкого, дружелюбно ухватившись за пуговицу его пальто.

— Нет, а что? — Леонид Александрович насторожился.

— Зайдемте на минуту ко мне — дело есть.

В больничном кабинете они сняли свои мокрые шляпы и пальто, посмотрели друг на друга так, будто впервые знакомились. Потом Понурин звучно потер свои руки и пригласил Высоцкого сесть возле белого стола.

— Я думал было зайти к Жемчужному, — грузно усевшись напротив, начал он. — Но вот встретил вас… Когда-то вы пробирали меня за слабую профилактику и, скажем конкретно, за Еву Дым, заведующую библиотекой. Правильно пробирали, но не всегда главная беда в медицинской профилактике… Не всегда!..

— О чем вы?.. О ком?.. — встревожился Леонид Александрович. — Пожалуйста, говорите скорее!

— Я и говорю о Еве Дым, заведующей библиотекой! Вернее — бывшей заведующей. Вы действительно ничего не знаете?

— Я только этой ночью приехал!.. Ничего!.. А что, она вернулась?

— Давно вернулась… Да вот лежит снова… Я только что от нее.

— Где лежит? Дома? — Высоцкий встал.

— Подождите немного, расскажу по порядку. Лежит не потому, что приехала больная… Была она в норме: я смотрел, интересовался. А слегла оттого, что вот уже скоро месяц, как без работы. Ходила, искала, просила, а потом пошла в бригаду Брановца подсобницей. Дни были холодные, сырые, одежды теплой не было, а организм еще…

— Так у нее же есть должность!.. — взволнованно сказал Высоцкий. — В библиотеке.

— Туда уже посадили… многодетную, да еще декретницу.

— Что же теперь?.. — растерянно спросил Леонид Александрович. — Как вы считаете?.. Серьезное что у нее? Может, в больницу надо?

— Нет. Пока подождем, посмотрим, — не слишком уверенно проговорил Понурин. — Думаю, что это гриппозное, простудное заболевание. У нее вообще организм, я не сказал бы…

— Это понятно… — согласился Высоцкий.

В памяти промелькнула биография девушки, рассказанная ею в Белом болоте, но тут Высоцкий ничего не сказал об этом. Поблагодарил врача и вышел.

В Евину боковушку тихо вошла хозяйка и еще тише сказала:

— К тебе пришли.

— Из больницы? — без особого удивления переспросила девушка и натянула на себя одеяло.

— Должно быть, не из больницы, — прошептала хозяйка и вышла.

Леонид Александрович слегка отвернул домотканую ширму:

— Можно к вам?

Он спросил чуть слышно, но девушка вздрогнула, испуганно повернула голову и посмотрела на ширму удивленными глазами. Она узнала голос Высоцкого, но не поверила сама себе: уже сколько раз слышался ей этот голос за долгие месяцы лечения!

— Заходите, пожалуйста!.. — Ева приподнялась на локоть, дружески протянула руку. — Я не заразная, не бойтесь! — И болезненно, но радостно улыбнулась.

— Ну что вы говорите? — искренне упрекнул ее Леонид Александрович. — Я никогда так не думал и не могу подумать.

— Я знаю, — согласилась Ева. — Это я просто так… Растерялась немножко… Садитесь!.. Подвиньте сюда поближе табуретку. Давно приехали?

— Сегодня ночью.

— Спасибо, что пришли. Кто вам сказал, что я вот снова?.. Брановец?

— Нет. Понурин. Встретил его только что.

— Наговорил он, наверно, вам?

— Как раз — нет. Ничего такого… Простуда. Надо же было так! А?.. Подсобницей в такое время… Да с вашим здоровьем!

— Значит, рассказал все?

— Не все, конечно, но о главном я уже знаю, что тут натворили. Вы у Жемчужного были?

Ева печально кивнула головой, промолчала, а потом, как будто бы и не к месту, начала хвалить свою теперешнюю работу:

— Жалко, что здоровье плохое, а то б навсегда осталась в бригаде. Кому они нужны теперь, такие специалисты, как я? Надо ходить, клянчить, проситься на работу! Душу надорвешь, пока устроишься. А девчата в бригаде работают и учатся заочно. Получат дипломы — и гарантия на всю жизнь. Они не будут отираться по разным приемным.

Высоцкий понимал, что не каждому своему слову Ева верит, но ей уже надоело обвинять только тех, кто ее удивил и обидел равнодушием, а может, и сознательным невниманием. И чем жаловаться на кого-то за личную обиду, так не лучше ли поискать вину в самой себе, в своей профессии?