Кузьма Чорный - Третье поколение

— Все кандидатуры хороши, что и говорить. Но у меня имеется лучшая. Я знаю человека, который не ху­же каждого из тех, о которых мы говорили, но, кроме того, обладает важным преимуществом: он прекрасно знает местность и душу тамошних людей. Он там все насквозь будет видеть.

— А где он, этот человек?

— В районе. С самого окончания войны то на пар­тийной, то «а хозяйственной работе. Он привык работать в самых низах, но масштабы его работы чаще всего были крупные. За партизанские дела он награжден орде­ном Красного Знамени. В партизанские времена я с ним встречался и даже скрывался несколько суток у него в доме, когда работал в подполье. Он был не то кузнец, не то землероб. Кое-как перебивался. А во время окку­пации он поднял всю округу, так что ближние леса были полны партизан. Позднее в его доме был центр, из кото­рого велось наблюдение за бандитами. В тех местах действовал тогда отряд Назаревского, а он направлял удары отряда, куда требовалось. С того времени он и пошел на руководящую работу. Звать его Антон Нестерович.

Теперь начали припоминать. Оказалось, что кое-кто из работников ЦК и Совнаркома встречался с ним в лесу, делил хлеб и под одним кустом ночь коротал... Теперь многие вспомнили, каким работником был этот человек.

Антон Нестерович был вызван в центр. Пробыл он здесь недели три. Целыми днями просиживал в Гос­плане и выходил оттуда быстрой походкой, но с усталым лицом. Он долго ходил по улицам, чтобы размять ноги, не привыкшие к многочасовой неподвижности. Наконец все было выяснено, изучено, разобрано. Дело было окон­чено. Антон Нестерович уже уложил свой чемодан и только тут решил разыскать своего давнишнего знако­мого. Часа за два до наступления вечера он вошел в коридор огромного домя и стал разглядывать номера над дверьми. Затем он переступил порог комнаты с двумя окнами, в которой стояло четыре железные койки. Ни­кто не обернулся на стук в дверь — такая шла в этой комнате напряженная работа.

Опираясь локтями на маленький столик, склонив го­ловы, четыре девушки что-то внимательно разгляды­вали.

— Ну, так сказано или нет? — зазвенел вдруг торже­ствующий девичий голосок. — Я говорила, что нет!

Все четверо разом откинулись от стола.

— Значит, не здесь, — смутилась одна из девушек,— а в другом месте... Значит, я перепутала...

Антон Нестерович подошел к столу и увидал на нем раскрытый том Маркса.

— Добрый день! — сказал он еще на ходу.

Девушка, которая только что оправдывалась перед своими подругами, вскрикнула:

— Антон Павлович!

И бросилась к нему. Сначала сжала и потрясла руку, а потом порывисто потянулась и поцеловала его в щеку. Он улыбался и был даже смущен.

— Почему вы не здороваетесь с ним? — обратилась девушка к подругам. — Ведь это мой отец.

Подруги одна за другой подошли к Нестеровичу и пожали ему руку. Одна из них вдруг прыснула и покрас­нела от смущения. Нестерович видел, что это без при­чины, просто от молодости, и, взглянув на девушку, улыб­нулся.

Она тут же стала оправдываться.

— А почему ты его называешь Антоном Павлови­чем? — спросила хохотушка у той, что поцеловала Нестеровича. — Ведь ты же не Антоновна!

— Ты не раз говорила, — вмешалась другая, — что твоего отца убил офицер.

— Она моя воспитанница, — сказал Нестерович. — Ну, не то чтобы воспитанница...

— Я у него жила два года и училась в начальной школе.

— Так это кузнец? — догадалась хохотушка. — Она нам рассказывала. И про вашего смешного соседа, про портного, рассказывала.

— У вас когда кончается вся эта институтская му­зыка? — спросил Нестерович, озираясь по сторонам, где бы присесть.

Ему не хотелось сидеть. Наоборот, после целого дня хотелось пройти пешком километров двадцать. Но он сам себе казался чересчур громоздким в этой комнате, среди молодых девушек. Хохотушка, чего доброго, снова начнет смеяться. Хоть он по возрасту им и неровня, но такая уж была атмосфера в этой комнате — на него словно ветром молодости повеяло.

— Наша институтская музыка окончится через три месяца, — сказала хохотушка. — Вы спрашиваете, когда мы окончим институт?

— А тогда что?

— А тогда — работать.

— И кем же ты, Иринка, будешь?

— Будем воспитывать молодое поколение! — отве­тила за Ирину хохотушка. — Мы будем педагогами, на­ставниками, воспитателями.

— Вы же знаете, Антон Павлович! —сказала Ирина.

— Я знаю твой институт, — начал было оправды­ваться Нестерович, но хохотушка снова перебила и ска­зала серьезно:

— Мы будем помогать партии выкорчевывать из со­знания людей то, что накапливалось веками, и воспиты­вать в молодом поколении социалистическое...

— Об этом мы спорили, когда вы вошли, — сказала Иринка. — Мы читали Маркса: традиции всех умерших поколений висят кошмаром над сознанием живых. Я им говорю: смерть моего отца я воспринимаю трагически. Что в этом плохого? Иначе я не могу! А она мне гово­рит, что уже само слово «трагически» принадлежит ис­чезнувшим поколениям.

— Я не так сказала, — смутилась хохотушка. — Мы вообще ничего еще не сказали! Только начали говорить.

— Выкорчевывать из сознания людей надо не траги­ческое, а эксплуататорское и рабское.

Никогда не думала Ирина, что сказанные ею сейчас слова спустя некоторое время претворятся в совершенно конкретное для нее дело, станут как бы программой и породят множество и печальных и радостных мыслей. И все это будет основной сутью самого конкретного и беспощадного выкорчевывания всего эксплуататорского и рабского из души, так сказать, забитой, и воспита­ния души, еще не тронутой тлетворным действием веков.

— Ну, мы пошли, нам пора! — сказала хохотушка, подавая Нестеровичу руку. — Будем знакомы.

Нестерович приподнялся и пожал протянутую руку. Три девушки вышли.

— Это я их прогнал?

— Ну и что? Вернутся вечером. Надо же нам пого­ворить. Может, зайдем к Кондрату?

— А он тут? Он же писал мне еще из...

— Его совсем недавно перевели сюда.

— Дай адрес... Хотя нет... Лучше сейчас зайдем.

— Пойдем... А и правда, я вспомнила... Где теперь тот портной, ваш сосед?

— Ведь я там уже много лет не был, не знаю.

— Года четыре тому назад, когда Кондрат был упол­номоченным в том районе, он встретил однажды порт­ного в городке.

— А мы опять с тобой туда поедем. Хорошо? При­едешь ко мне?

— Зачем туда?

— Я ведь еду туда. Болота осушать, торф рыть, элек­тростанцию строить. Целыми днями над сметами и пла­нами просиживаю. Меня назначили хозяином всего этого дела. Страшно... Так что кончай институт и — ко мне, туда, под Две Хаты, отдохнуть перед работой. Одевайся, пойдем к Кондрату.

Ирина кружилась возле него, не попадая в рукав пальто. Он подумал, что она это делает нарочно, как в детстве, когда плясала под его музыку казачка или садилась к Кондрату на плечи.