Владимир Федосеенко - После смерча

— Подожди, подожди... Уж не Роман ли, под­рывник?

— Он самый.

— Вот что значит конспирация! Мы ж там бесфа­мильными были. Я сразу подумал: знакомый парень, а вот где видел, никак вспомнить не мог. Видишь, бра­ток, как получается? Еще б немного, и отца нашего лучшего подрывника мог бы посадить.

— Ну, не так это и просто посадить,— сказал Роман.

— Законы, браток, не поменялись, какими были до войны, такими и остались.

— Законы ведь такую войну не предусматривали. Что теперь для государства более выгодно, чтобы колхозник полгода на печи сидел или работал, хотя бы вот таким сапожником? — Роман кивнул на отца.— До войны можно было купить, а сейчас где купишь?

— Так-то оно так, но ведь отсюда и спекуляция на­чинается,— сказал милиционер.

— Какая там спекуляция? Вот парень только что, до вашего прихода, трех бездомных собак привел. Ему сапоги позарез нужны. А ведь он делает то, что специ­ально выделенные для этого люди должны выполнять: отлавливать бродячих собак. А так, думаю, всем польза.

— Так-то оно так,— повторил милиционер.— Но и закон есть закон, и не нами он писан.

— Да вы поговорите с нашими людьми,— вступил в разговор отец Романа,— с теми, кому я обувь ремон­тировал, и с теми, кому ничего не делал, и вы убедитесь — меня никто не упрекнет в спекуляции.

— Ладно, отец, скажи спасибо, что с сыном твоим вместе воевали, а производство свое ты все-таки сво­рачивай, потому что могут быть большие неприятности.

Когда милиционер ушел, Роман, усмехаясь, сказал отцу:

— Надо будет тебе, батя, своей собакой обзавес­тись.

— Это еще зачем? — не понял отец.

— Если не разрешают скупать собак, будешь своих разводить. Как наплодятся в достаточном количестве, и я, пожалуй, жениться буду. Понадобятся ведь сапоги, ботинки, туфли и мне, и жене, и детишкам. А ты как думаешь?

Отец ответил на шутку сына:

— Пока ты жениться надумаешь, вся эта моя ку­старщина не нужна будет ни тебе, ни другим.

XII

На последнем курсе техникума все учащиеся счи­тали себя уже зрелыми и самостоятельными людьми. Многие просили Романа познакомить их со студентка­ми пединститута. То ли потому, что он часто там быва­ет на вечерах и, наверное, почти всех девчат знает, то ли потому, что видели его Надю, и она всем понравилась. Но, очевидно, основным аргументом было то, что Роман познакомил Лилю со своим товарищем с тре­тьего курса Виктором Евдачком, и они поженились.

Виктор — парень местный, городской. Блондин, гла­ва синие, прямой небольшой нос, белое, всегда свеже­выбритое лицо. Выше среднего роста, стройный, хороший гимнаст. Веселый, общительный, он хорошо пел, играл на гитаре. По предложению Романа его выбрали старостой группы, но вскоре переизбрали. По натуре мягкий и отзывчивый, он не решался даже сказать дежурному, чтобы тот вытер классную доску. Пришелся Виктор по душе Роману после одного случая.

Было это во время оккупации. Познакомился Вик­тор с девушкой, жившей на одной с ним улице. За те несколько вечеров, что провели они вместе, он даже к руке ее не прикоснулся. Девушка, можно сказать, в самом расцвете, а он ей все рассказывал о том, как здо­рово на коньках катается, как зимой всегда обгоняет он своих товарищей, как влетело ему как-то от матери за то, что штаны изодрал, поскользнувшись на катке, что мать не разрешает ему поздно домой возвращаться. Молодые люди продолжали встречаться, но Виктор все вздыхал, молча провожал до дома, по-прежнему не ре­шаясь сказать ей о своих чувствах. Девушке больше нравилось наблюдать за ним со стороны, когда он, на­певая, тихо аккомпанировал себе на гитаре. Но со вре­менем и это ей наскучило. Вскоре Виктор услышал, что девушка стала посещать городской парк, и это неприят­но поразило его. Дело в том, что гитлеровцы запрещали заходить в парк гражданскому населению. Гуляли там только немецкие офицеры. Правда, разрешалось заходить туда нашим девушкам. Виктор болезненно реаги­ровал, когда приятели, поддразнивая его, напоминали о девушке. И вот однажды пришла ему в голову дерз­кая мысль — проникнуть в парк. Неужели и вправду она там бывает? Но как это осуществить? На помощь пришла соседская девчонка, с которой до войны учился в одном классе. Она предложила Виктору переодеться девушкой. На том и порешили. Вместе с подружками она обрядила его в свое платье, дала туфли на каблуках, шляпку, ридикюль. Ему завили волосы, подвели ресницы, накрасили губы. Не парень, а девушка, не девушка, а загляденье. Виктор волновался. В парк он не шел, а летел, хоть совсем неудобно было на высоких каблуках. Его все время клонило вперед, и, чтобы не расшибить нос, он быстро-быстро переставлял ногами. Сбившиеся в кучку девчата, глядя ему вслед, давились от смеха. Уже возле парка Виктор достал из ридикюля зеркальце. Действительно красивый, как никогда. Ко­кетливо помахивая ридикюльчиком, прошел с незави­симым видом мимо солдата, стоявшего у входа в парк.

Виктор побродил немного по аллеям и вдруг встре­тился со своей знакомой, шедшей под руку с немецким офицером. Виктор узнал ее, растерялся, даже забыл, что он в женской одежде. Вот сейчас она поздоровается и скажет гитлеровцу. Тогда — конец. Виктор слышал, как расправились немцы с проникшим в парк парнем. Раскачали его и швырнули через трехметровую ограду на асфальт. К счастью, все обошлось, девушка не обра­тила на Виктора внимания. Постепенно он пришел в себя и начал опять входить в роль девушки.

Солнце не спеша садилось за горизонт. Виктор, за­думавшись, шел по аллее. Неожиданно дорогу ему за­городили двое офицеров. Он хотел их обойти. После не­давней встречи, так взволновавшей его, Виктор как-то выпустил из головы, что переодет девушкой, напряг мускулы. Но когда один из офицеров произнес: "О, ба­рышня, гут" — и взял его за руку, он, как мог, рассла­бился. Только бы не выдать себя, нужно сыграть свою роль до конца.

Один из офицеров пошел дальше, а тот, что похва­лил, взял Виктора под руку, спросил:

— Как тебья зовут?

Об этом ни Виктор, ни те, кто его одевал, и не по­думали.

— Викто...— машинально произнес он и запнулся.

— О, корошо, корошо имья Виктория. Это — победа.

Виктор не знал значения этого слова. О какой по­беде плетет немец? Но переспросить не решился. Он заметил, что немец все время норовит заглянуть ему в глаза. Осмелев, Виктор не стал отклоняться, бросая на офицера встречные взгляды. Тому это понравилось, он заулыбался, сказал, что впервые видит Викторию в парке. Теперь Виктор опасался только одного, чтобы еще раз не встретиться со своей знакомой. Поэтому обрадовался, когда офицер предложил зайти в пив­нушку. Сев за столик, немец спросил:

— Что ты пьешь?

— Все,— ответил Виктор.

— Я люблю, когда, как это... барышня не ломается.