Владимир Федосеенко - После смерча

Офицер считал, что сегодня ему повезло, с удоволь­ствием наблюдая, как его "Виктория" пьет наравне с ним. Он пододвинул стул поближе, пытаясь под столом осторожно дотронуться до колена. Виктор это сразу по­чувствовал. Этого еще ему не хватало. Ведь ноги у него, как у того голенастого петуха, и немец сразу поймет, с какой "девушкой" он имеет дело. Виктор оттолкнул РУку офицера. Немец недовольно поморщился, прику­сил верхнюю губу.

— Я не люблю грубостей.

— А я не грубиян.

Виктор снова как бы отключился, забыл о своей роли. Но и офицер не заметил, что Виктор говорит от лица мужчины. Его больше беспокоило, что он никак не может склонить "девушку" к интимному разговору. Хотя вроде бы и выпила уже прилично, да вот все по сторонам оглядывается, наверное, стыдится присутст­вующих.

Уже совсем стемнело, когда офицер с "Викторией" вышли из пивнушки и он повел ее в густой кустарник на берегу Сожа. Парень понял, что пора кончать ко­медию. Офицер крепко обхватил Виктора за талию в полез целоваться. Улучив момент, когда немец повер­нулся спиной к берегу, Виктор нанес ему страшный удар кулаком в лицо, и тот, даже не вскрикнув, полетел вниз с обрыва. Виктор сбросил туфли и, придержива­ясь затемненной стороны парка, побежал к ограде, взобрался на дерево, оттуда на стену и соскользнул по ней вниз, на улицу.

Роман вспомнил о Викторе на вечере, посвященном открытию нового помещения техникума, когда увидел здесь Федора с женой и Лилю. В свое время он обещал Лиле, что познакомит ее с хорошим парнем, имея в виду именно Виктора. Но потом, когда у него начались все эти неприятности, не до того было, совсем забыл о данном обещании. Теперь Роман решил, так сказать, наверстать упущенное и наконец познакомить их. Нади с сестрой все еще не было. Федор как раз показывал Лиле Доску почета. Роман подошел к ним, поздоровал­ся и сразу же спросил у Лили, понравился ли ей пор­трет парня, под которым было написано — Виктор Евдочек.

— А я прежде всего обратила внимание вот на этот,— показала она на портрет Романа.— Смотрите, как расписали — отличник учебы, стахановец труда.

— Ты вот лучше посмотри на него,— Роман снова показал на портрет Виктора.

Пока Лиля рассматривала его, Роман попросил одного из учащихся позвать Виктора. И, когда тот по­дошел к ним, громко сказал:

— Легок на помине. Я вот только что познакомил девушку с твоим портретом, но оригинал,— он взгля­нул на Лилю,— во сто крат лучше.

Лиля и Виктор познакомились.

А спустя месяца три Роман с Надей были пригла­шены на свадьбу.

Прошла зима. Виктор никогда и никому не расска­зывал о своей жизни. Роману только было известно, что Лиля не ужилась с матерью Виктора и они пере­ехали на квартиру, где раньше Лиля жила по соседству с Романом. Когда бы Роман ни встретил Виктора, тот всегда был не в настроении. Его постоянная замкну­тость, даже некоторое озлобление не позволяли Рома­ну подробно расспросить о его личной жизни. И вот весной, в День Победы, в парке, в толпе веселых, ли­кующих людей Роман с Надей встретили Виктора. Был он один, выпивший, с гитарой в руках.

— Что же ты, Виктор, в такой день и в одиноче­стве? —спросила Надя.

— Я ненавижу красивых женщин.

— А мне они нравятся,— улыбнулся Роман.

— Дай бог тебе счастья.

На глазах у него навернулись слезы.

— Пойдемте, где-нибудь присядем, я вам обо всем расскажу,— предложил Виктор.

Под кленом стояла никем не занятая скамья. Здесь еще ощущалась влажность, вытоптанная с прошлогод­ней осени земля была зеленоватой и скользкой. Виктор сел первым, поставил гитару на молодую траву, при­слонив ее к спинке скамьи. Гитара тут же упала, звяк­нув струнами. Виктор махнул рукой и сказал:

— Пусть лежит.

— Я подниму.— Надя приставила гитару к клену.

— Где бы найти такую книжку, в которой бы мож­но было прочитать о жизни женатых людей? Я имею в виду их отношения, обычные будни. Отец умер, когда мне исполнилось пять лет. Осмыслить жизнь моих ро­дителей я естественно не мог. Помню только, как мать плакала, убивалась, говорила, что лучшего человека для семейной жизни она уже не найдет. Нельзя ска­зать, чтобы он какое-то там богатство ей оставил, но почему она так говорила — до сих пор не пойму. Вот и я, дурень, женился. Может, и не следовало мне этого делать. Я не понял ни себя, ни Лилю. Женился, а ведь никакой перемены в жизни не произошло. Разве толь­ко, что одна постель на двоих. Уже тогда она мне ска­зала, каким бы хотела меня видеть. Вот если б я был военным, мне бы к лицу очень подошла офицерская шинель. Я попросил у матери денег, купил отрез и по­шил себе шинель, как у Романа. Прошлась со мной несколько раз по городу, даже под руку держала. А по­том снова, как и прежде, стала ходить впереди меня. А мне что остается — плетусь сзади. И куда бы ни шли, всегда норовит вперед вырваться. Свои мысли она при себе держит, никогда откровенно не говорит, не поделится. А я все пытаюсь разгадать их, но, как видно, напрасно. В последнее время и я замкнулся, ду­маю только про себя, ни с кем не советуюсь. Спросишь у нее, в котором часу она из института вернется, рас­сердится, ответит со злостью, что не знает. А куда и зачем я иду, вернусь ли вообще домой — это ее ну ни­сколько не интересует. Мне кажется, что она из числа тех людей, которые ждут какого-то исключительного случая в своей жизни, а какого — и сами не знают. Вот и получается, что считаемся мы мужем и женой, а фактически ничего общего между нами нет. Устал я душевно. Недавно она мне сказала, что мне в самый раз в поэты подаваться. А я действительно пытаюсь тайком писать стихи...

— Послушай,— перебил его Роман,— но ведь ты так здорово на гитаре играешь и голос у тебя хороший.

— То, что у меня есть, ее не интересует. Вот если бы таким дарованием обладал бы кто-нибудь другой, она вся бы светилась от счастья. В своем представлении она создала идеал какого-то сверхчеловека. И стоит ей только увидеть в ком-либо малейшую деталь, хоть черточку нарисованного в ее воображении человека, ей кажется, более того, она уже полностью уверена, что встретила наконец своего героя.

— Роман говорил, что она добрая, нежная,— за­думчиво проговорила Надя.

Но Виктор, как бы не слыша ее, продолжал:

— У каждого человека можно найти какие-то де­тальки, которые нравятся ей. У одного — подход, у другого — умение, третий — в белоснежной сорочке с отглаженными брюками, да еще с привлекательными черными усиками, четвертый не нахвалится ею, значит, понял ее. И со всех этих деталей в ее воображении соткана сеть, и она, женщина, в ней, она всех любит.

Только не своего мужа. Мне кажется, что она родилась и существует не для семьи, не для того, чтобы иметь верного друга в жизни, а для другой, придуманной ею, красивой жизни. А женитьба для нее — тупик, топь, трясина, засасывающая, связывающая по рукам и по ногам. Я ей ни в чем не перечу, даю полную свободу, но ведь все знают, что она замужем, и это бесит ее. Оказаться бы ей в тех местах, где ее никто не знает, вот там бы она развернулась. Впрочем, она и здесь не теряется. Вначале мне казалось, что она жаждет оди­ночества, да где там. Она и одного вечера дома усидеть не может, разве что только, когда к занятиям готовит­ся. Мама всегда находит время и по дому управиться, и почитать, связать, пошить, и на работу, как все, хо­дит. А эта вышла замуж и томится. Она сказала мне, что нам лучше пожить порознь и что мне лучше перей­ти жить к матери. Я, конечно, понимаю, мы оба учим­ся, а тут еще обеды готовь, белье стирай. Но ведь я ей во всем помогал. Короче, перешел я к матери. Думал, может, в часы коротких встреч она будет относиться ко мне, как до женитьбы. Однако ничего не переменилось. Как только приду, сразу же какое-нибудь поручение дает, лишь бы не сидеть со мной. Как-то пришел к ма­тери милиционер паспорта проверять. А мой у Лили, где-то в шкафу лежит. Милиционер записал фамилии, дал мне полдня сроку, чтобы сам в отделение принес паспорта. Я Лилю двое суток искал, из милиции в ин­ститут звонили. А она словно сквозь землю провалилась.