Владимир Федосеенко - После смерча

Только на старости лет разлучила война Фросю с Андреем. Дедушка в это время был у своего зятя, пред­седателя колхоза, коммуниста, который с первого дня войны делал все, чтобы до прихода немцев перегнать скот на восток. Гитлеровцы ворвались внезапно, и де­душка вместе с зятем и дочерью едва успели перепра­виться через Днепр и эвакуироваться за Волгу, в Сара­тов. Бабушка осталась с матерью Романа.

Как-то зашел к ним в хату немец и заговорил на смешанном белорусско-польском языке. Бабушка стала отвечать ему по-польски. Говорили они долго. Гитле­ровец прикинулся поляком, высказал свою ненависть к советским людям. У бабушки три сына офицера на фронте. Ее очень оскорбили слова соотечественника. Она открыто сказала ему все, что думает о фашистах, о том, что их всех ждет скорая погибель. Гитлеровец заскрежетал зубами, сказал:

— А знаешь ли ты, что в тридцать девятом году с чердака твоей усадьбы мерзавцы-поляки убили моего отца, полковника. Я в армию пошел добровольцем и столько крови пустил... но думаю, что она все-таки не искупила кровь моего отца. Среди убитых мной был и Лозовский, твой брат. Я сын великой Германии.— И он выстрелил из автомата в старую Фросю. Бабушка про­жила еще полдня, а на закате солнца закрыла глаза.

Роман тяжело переживал смерть бабушки. Устав­ший с дороги, он попросил мать постелить ему на полу.

— Я постелю, сынок, но ведь еще рано.

Роман знал: мать убеждена, что если лечь на закате солнца, сон будет тяжелый. Она даже постель стелила таким образом, чтобы изголовье приходилось к восточ­ной стороне, когда, мол, солнце всходит, оно будит че­ловека и ему легко вставать. Утверждала, что больному или раненому также значительно тяжелей в час заката солнца, чем по утрам. Раньше Роман всему этому не верил, но наблюдения и свой собственный опыт подтвер­дили доводы матери. Действительно, раненый чувствует себя гораздо хуже вечером и ночью, чем утром и днем. Правда, зависит ли это от солнца, Роман не знал, во всяком случае твердой уверенности у него не было. Вот и сейчас сын не возражал матери. Сидел за столом, подперев руками голову, и молчал. Мать посмотрела на него, подумала и решила на сей раз отступить от своих правил. Постелила ему на кушетке, которая вся была иссечена осколками, под ней вместо одной ножки стояла ржавая, с прогоревшим дном кастрюля. Сам мать легла не скоро. Возилась возле печи, выходила во двор, подолгу стояла у дверей, будто ждала кого. Крестьянке, ей хотелось услышать, как жует жвачку ко­рова, как хрюкают свиньи, гогочут гуси, хлопают, взле­тая на насест, крыльями куры. Но всех этих, милых ее сердцу звуков не было. Во дворе пусто. Не к чему при­ложить руки. Но мужской работы было хоть отбавляй. Нужно отремонтировать хату, построить хотя бы вре­менный хлевушок, достать поросенка или телочку.

Был при матери сынок, уже умевший кое с чем управ­ляться, как мужчина, но и его проглотила проклятая война. А Роман, может, побудет денек, другой и уедет — надо экзамены сдавать.

Когда мать легла спать, Роман не слышал. Под утро разбудил его какой-то шум, кто-то громко топал по полу. Приглядевшись, Роман увидел огромных крыс. Хвостатые чудища копошились, барабанили то костью, то огрызком сухаря, отбирали друг у друга, бросались в щель под полом и снова выскакивали оттуда. Роман поднялся, и крысы мгновенно исчезли. Он отыскал старую затертую щетку и заткнул ею щель. Пусть мать с сестрой еще немного поспят. Да где там! Едва лег, крысы снова завозились под полом, начали грызть щет­ку. Роман воевал с ними, покуда совсем не рассвело. Только тогда они наконец угомонились, затихли в своих норах под хатой. А он лежал и думал, что бы это се­годня сделать по хозяйству. Можно было разобрать блиндаж и притащить хоть несколько бревен. Однако подходить к этим сооружениям опасно, можно запросто наткнуться на мину. Конечно, тот тип мин, на которых подорвался брат, ему знаком, он их может даже обезвредить. Они обычно закладываются над зем­лей — на колышках, от них отходит тоненький натянутый проводок, а вот те, что в земле, их без миноискателя или хотя бы длинного штыря не обнаружишь. Надо будет хоть немного залатать крышу, чтобы не так заливало хату во время дождя.

Мать поднялась, увидела, что сын уже не спит, по­дошла к нему и, гладя по волосам, тихо спросила:

— Ну, как спалось, сынок?

Роман положил свою теплую ладонь ей на руку:

— Хорошо, мама. Даже никаких снов не видел. Спал крепко. Вот думаю, чем тебе помочь?

— Сходи к Иванчукам, у них жернова есть, надо бы рожь смолоть.

— А смогу ли? Слышал о жерновах, а видеть не приходилось.

— Камень на камне. В верхнем есть отверстие, ку­да зерно засыпаешь, а потом крутишь. Все очень про­сто, но нужна сила. Да и очередь там всегда. Может, тебе окажут уважение.

Роман быстро оделся, взял торбу с зерном и напра­вился к Иванчукам. И действительно, односельчане пропустили его вне очереди. Он не столько смолол зер­но, сколько продрал его, как на круподерке. "А на этих жерновах лучше и не смелешь",— объяснили ему.

Позавтракав, Роман взобрался на чердак. Оттуда вылез на крышу, поотрывал с краев гонт и начал ла­тать дыры. Вдруг его внимание привлек человек, кото­рый шел по той же заросшей дороге, по которой при­шел и он. По мере приближения человека уже можно было разглядеть, что идет солдат с вещевым мешком за плечами. "Отец, конечно же, он",— у Романа силь­нее застучало сердце. Солдат, задрав голову, внима­тельно разглядывал крышу своей хаты, даже споты­каться начал на колдобинах и воронках от снарядов. "Отец!" — Роман уже не сомневался в этом и быстро стал спускаться вниз.

— Мама, отец пришел! — крикнул Роман в раскрытые двери. Та только руками всплеснула. А при встрече расплакалась навзрыд. Отец также не смог сдержать слезы. Он гладил мать по голове, пытаясь успокоить ее.

— Говоришь, на мине подорвался сынок наш? Что ж поделать? Война не одного забрала, да и еще за­берет.

— Отец, ты насовсем? — спросил Роман.

— Выходит, так, сынок. Если б ты не навестил ме­ня и не познакомился с нашим замполитом, служить бы мне еще, как медному котелку. Душевный, добрый он человек...— Отец посмотрел вдаль застывшими от слез глазами и, словно увидев майора, добавил: — Добрый человек.

Замполит хорошо знал каждого солдата в своей части, знал, чем они живут, как обстоят дела у них дома. После встречи с Романом он как-то сказал отцу:

— Хватит, Зимин, навоевался. Думаю направить тебя на медкомиссию. Поедешь домой.

— Товарищ майор, я ведь регулировщик, очень хо­чется дорогу на Берлин нашим показать. Вернусь вме­сте со всеми, тогда и отстраиваться буду.

— Хату не построишь, так хоть семью обуешь,— хитро улыбнулся майор.

— Во что это я их обую? — бывалый солдат расте­рянно глядел на майора.