Владимир Федосеенко - После смерча

— За пять месяцев, что здесь стоим, ты вон сколько шкур по деревням выделал и сапог пошил. Думаешь — не знаю? Молчал, потому что людям носить нечего, пусть, думаю, солдат поработает.

— А кто ж за меня на КП службу нес?

— Ты и нес. Сутки отдежуришь, а на двое — в де­ревню.

Зимин понял, что отпираться бесполезно, и сказал:

— Выделка шкур — не простая работа, товарищ майор.

— Да ведь я не против, все надо уметь человеку.

— Научился этому ремеслу еще до революции, а потом во времена нэпа в мастерской у одного еврея вы­тяжки делал. Зарабатывал хорошо.

— А тут как?

— Люди бедные, откуда у них деньги могут быть, если столько под оккупацией прожили. Так, что-ни­будь из продуктов дадут, вот мы с ребятами в свобод­ное от дежурства время и угостимся.

— В общем, Зимин, подумай,— сказал майор.

Но думать долго не пришлось, демобилизацию уско­рила весть о трагической смерти младшего сына.

Замполит подарил на прощание сапожный молоток, несколько пар колодок, пожелал Зимину и в граждан­ской жизни быть таким же, каким он зарекомендовал себя в армии.

Так Зимин-старший вернулся домой, в родную де­ревню. Он еще сможет принести большую пользу. Вы­делка шкур — далеко не последнее дело — людям нуж­на обувь. Кроме того, надо приобрести скот, пересы­пать хату, обновить сад.

И Зимин трудился, работал от зари до зари: вы­таскивал из болота бревна, которыми солдаты гатили трясину для прохода танков и машин, драл с лозы ко­ру для дубления выделанных шкур, шил людям сапоги, ботинки. А люди помогали восстановить хозяйство. Купил телку, поросенка, разживался помаленьку. По­мощь Романа почти не потребовалась отцу. Сын успеш­но сдал экзамены, прошел практику по судовождению в Днепро-Двинском пароходстве и только осенью при­ехал к родителям. Хата уже была пересыпана, кра­совалась новой, свежесрубленной стеной, двор огоро­жен корытцами из-под немецких бомб вперемежку со смолистым штакетником, стояли хлев и дровяной сарай.

Роман увидел отца на улице. Он стоял возле своего двора и разговаривал с молодым парнем, державшим на поводках трех собак.

Поздоровавшись с сыном, он снова повернулся к парню и, чтобы поскорей закончить дело, сказал:

— За эту даю пятнадцать,— он показал на боль­шую, с вылинявшей лохматой шерстью собаку.—А за этих двух по десять.

— Дядя,— ответил парень,— мне деньги не нужны.

— А что тебе нужно?

— Мне сказали, что вы скупаете бродячих собак, из шкур которых шьете хромовые сапоги.

— Живете далеко отсюда, а знаете?

— Да, мне нужны сапоги. Видите, совсем босой.

— Ты такой молодой, а почему не в армии? Там бы и сапоги получил.

— Меня по зрению не взяли. Мне нужны доброт­ные сапоги. Я вам могу и десять собак привести, только сделайте.

— Зачем это тебе так сапоги понадобились, да еще добротные? — Зимин внимательно посмотрел на парня, его, как видно, заинтересовало, что тот может привести с десяток собак.

Парень замялся, потом, смущаясь, признался:

— Я... я жениться надумал, вот зачем мне хромо­вые сапоги понадобились, а их нигде ни за какие день­ги не купишь.

— Понятно, но какой толк от твоих еще не отловленных десяти собак, да вот от таких заморышей, как эти.

— Дяденька, я добуду подходящих.

Роман стоял в стороне, прислушиваясь к их разго­вору. Его тронули доводы парня, он понимал, что зна­чит идти к девушке, когда на ногах порванные ботин­ки. Роману стало жаль парня.

— Отец, возьми собак, сработай ему сапоги, а он тебе еще их притащит. Ты только подумай, парень же­ниться надумал. Шкуру можно с собак драть, но не с человека.

— Это ты напрасно, сынок, не могу же я работать бесплатно.

— Сейчас совсем другое время, отец, когда необхо­димо — и не такое делают. Мне вот разрешили посе­литься в чужом частном доме, и за комнату я плачу копейки.

Отец еще раз критически осмотрел собак, почесал свой загорелый, с мокрыми от пота морщинами за­тылок.

— Пошли,— сказал он парню,— надо снять мерку с твоей ноги.

Собаки упирались и, словно понимая, что их ждет, не хотели идти во двор.

— И не жаль вам их? — спросил Роман, поглажи­вая большую собаку по голове. Собака прижалась к его ноге, села и ни с места. Парень сильно рванул за пово­док, собака выскользнула из веревочного ошейника и кинулась наутек. Роман рассмеялся, а растерявшийся парень передал Зимину два других поводка и побежал по улице вслед за собакой. Та, поджав хвост, поминут­но оглядываясь, бежала изо всех сил. Парень почти догнал собаку, ухватился за нее, но в руке остался толь­ко клочок шерсти. Парень вскочил на ноги и снова по­бежал. Бежал, словно за своей судьбой гнался, ведь уже в руках была, да вот не удержал. Наконец ему удалось загнать собаку к вдове Горпине во двор, ко­торый был огорожен проволокой, и там поймать. Обрат­но нес на руках, крепко прижимая к себе.

— Боялся, как бы она здесь всех кур не переду­шила,— оправдывался парень.— В нашей деревне мно­го беды натворила, у нас последнего петуха задавила.

Отец снял с ноги парня мерку, и тот, счастливый побежал домой. Он, конечно же, расскажет своей не­весте, что заказал сапоги, и назначит день свадьбы. Жизнь есть жизнь.

Но не успел он выйти за околицу, как в хату к ста­рому кожевнику уже пришел милиционер. Когда он спросил, здесь ли живет Зимин Василий, Роман сразу же смекнул, о чем пойдет разговор. Сказал, что это его отец и что сейчас он позовет его.

Роман нашел отца под навесом, где тот устраивал собак, и сказал, что к нему пришел милиционер.

— Уже успели донести.

— Не волнуйся, скажем, что выделываем шкуры вдвоем.

К приходу отца и сына милиционер уже осмотрел все углы в хате. Из-за печи вытащил два куска подош­вы, выделанной из шкуры дохлой лошади, несколько выдубленных собачьих шкурок. В кадке, у порога, об­наружил засыпанные толченой лозовой корой куски шкур.

— Так, товарищ Зимин. Все шкуры у вас я заби­раю, составляю протокол и передаю в прокуратуру. Са­пожный инструмент также конфискую.

— Нет, сапожный инструмент я вам не отдам. Это подарок замполита воинской части, где я служил.

— Где ты, старик, служил, если дома сидишь. Знаю я таких служак, отсиживались тут, а нам, партизанам, небось и одной пары сапог не сшил.

— Да если б я здесь был, весь бы ваш отряд обул. А то вот сын рассказывает, что босым все это время проходил, пока с немца не снял.

Милиционер взглянул на Романа, и тот понял, что означает его взгляд. Подошел к кровати, на которой лежал китель, надел его поверх рубашки.

— А ты в каком отряде был? — сразу же спросил милиционер, увидев орден Красного Знамени.

— "Смерть фашизму!"

— Не может быть, я ведь тоже из того отряда.

— И я.

— А в какой роте?

— Я ротным почти не подчинялся. Был команди­ром диверсионной группы.