Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

Немного погодя Володя вместе с Миколой отправи­лись к Сергееву рассказать о своих делах, сообщить но­вости, посоветоваться, что делать дальше. Политрук вни­мательно выслушал хлопцев, похвалил за то, что они спрятали оружие, и напоследок сказал:

— Отсюда мы никуда не уйдем. Создадим партизан­ский отряд и будем действовать. А относительно регист­рации мне думается так: коммунистов, кроме меня, здесь нет, комсомольцев же нужно предупредить, чтобы не регистрировались, иначе всех перестреляют.

Сергееву было тридцать лет. После окончания педа­гогического института он служил в Красной Армии. Его жена, учительница, перед самой войной уехала в отпуск к своим родителям, в Калининскую область, в деревню. Сергеев надеялся, что с семьей его ничего не случится, а сам с нетерпением ждал, когда сможет вернуться в строй.

В одном не признались хлопцы политруку: в том, что припасли каждый по винтовке. Под вечер они побежали на болото. В кустах долго возились с оружием: чистили, вынимали затворы, учились быстро разбирать и со­бирать.. Уже темнело, когда направились домой. Володя зашел под поветь, забрался на кучу смолистых корчей и засунул десятизарядку в солому на крыше. Начал слезать, зацепился за коряжину, и корчи, черт бы их по­брал, развалились. А мать в это время шла в хлев доить корову. Казалось, она не обратила внимания на грохот под поветью. Но утром, когда Володя запрягал коня в телегу, Мария спросила:

— Сынок, зачем тебе этот рожон? Найдут — всех нас расстреляют.

— Кто найдет? А если даже найдут, так что с того? Мы ничего не знаем. Ты винтовку не трогай, мама. По­том перепрячу, а пока пускай там лежит.

Володя взялся за вожжи, но мать удержала:

— Подожди минутку, и я с тобой.

Веял ласковый теплый ветерок. Низко над дорогой мелькали ласточки. Поздним летом мошкары становится меньше, и почти вся она оседает на конский навоз по дорогам. Колеса телег поднимают тучи мошек в воздух, и ласточки тут как тут. Говорят, будто эти заядлые охотницы всегда летают с открытым клювом.

На поле уже было многолюдно, но не слышно было ни веселых голосов, ни гармони, которая раньше, быва­ло, играла не умолкая.

Приехали на телегах Микола, Федя Кисляк и другие хлопцы. Савка велел девчатам подавать снопы на возы, для этого даже свою дочь прислал. А мужчины отправились косить овес. Только старый Шайдоб вертелся на сжатой полосе.

— Откуда начнем? — спросил Микола.

— Давай с Шайдобовой, там посуше,— предложил Володя.

Лида вспрыгнула на его телегу, остальные девчата подсели к другим хлопцам. Но только начали уклады­вать снопы на телеги, как подбежал Шайдоб.

— Кто тебе позволил? — вырвал он сноп из Лиди­ных рук.

— А что, ваше? Это еще колхозное! — огрызну­лась девушка. Володя впервые видел у нее такие злые глаза.

— Ты потише, девка,— рубанул Шайдоб и погрозил пальцем.— Знаю, за какое счастье ты горе купила.

— А вы и горе не продавали, а уже счастье купили,— не удержался, подколол старика Володя.— Только очень уж оно дешевое.

— Молчи, и тебя знаю,— в ярости забрызгал слюной старик.— Бежал за красноармейцами, да не догнал, вот и вернулся.

— Шли бы вы, дядька, домой,— встал Микола меж­ду ним и Лидой.— Не нарывайтесь на неприятности. Это не в колхозе, где кто не работает, тот не ест. Мы без вас все сделаем: и обмолотим, и в хату привезем.

— Ничего, это самоуправство вам припомнят. И сно­пы мои назад привезете, босота,— плюнул Шайдоб и побежал к дороге.

— Гляди, какой жадный, готов все колхозное перета­щить к себе, а люди хоть подыхай,— заметил Федя.— Наверное, к Зининому отцу побежал.

— А отец как раз говорил, что нельзя позволять ему отбирать у людей их добро, — робко произнесла Зина.

До обеда все снопы по одну сторону траншеи были свезены и сложены в прежнем колхозном гумне.

— Хлопцы, будете возвращаться, захватите лопа­ты,— предупредил Савка.—Сделаете переезды через траншеи.

После обеда, прежде чем засыпать траншею, ребята решили осмотреть все изрытые места. Нашли шесть ящи­ков с противотанковыми минами, множество патронов и винтовок. Всех удивили немецкие автоматы: как они могли попасть на наш передний край?

— Ребята,— предложил Володя,— давайте спрячем все это. Придет время, отправимся на Днепр и Добасну рыбу глушить, а зимой на диких кабанов поохотимся.

— Правильно, кабана только и можно взять пулей,— подтвердил Микола.— Но об этом никому ни слова.

Пока хлопцы закапывали оружие, а девчата и жен­щины сносили в одно место снопы, на густую траву пала роса. Володя крепко увязал последний воз, подсадил Лиду и Зину, сел сам и хлестнул лошадь.

Со стороны Жлобина по дороге медленно шла женщина. «Кто это к нам в деревню так поздно?» — подумал Володя. И вдруг Лида во весь голос закри­чала:

— Стой, стой! Остановись!

Володя потянул вожжи и не успел оглянуться, как девушка птицей слетела с воза, а за нею и Зина.

— Мамочка, мама! — долетел до него радостный крик Лиды.

4

Кончилось бабье лето: приземлились паучки на ржи­ще. Падали желуди, стукаясь о тугие ветви дубов, по­желтели вишенники. На болоте, в темно-зеленой поросли елей и сосен, словно огромные свечи, пылали вершины осин. В садах, перелетая с дерева на дерево, ныряли в воздухе пестрые дятлы, прыгали по веткам неугомонные синицы.

Возле Шайдобовой избы стояла старая разлапистая верба. Оседланный жеребец, привязанный к ней, грыз ствол, отрывал тонкие полоски лыка и медленно жевал их крепкими белыми зубами. На землю падали клочья пены и тут же смешивались под копытами с землей. Чув­ствовалось, что жеребцу надоело стоять.

— Господин бургомистр, ваш жеребчик, наверное, проголодался? — вспомнил старый Шайдоб.

— Ага,— Бодягин, сидя над тарелкой холодцом, кивнул головой.— Овса ему! Овса!

— Где же его взять? — глянул Шайдоб на жену. Та лишь зажмурилась, и старик понял.— Нету.

— Врешь, есть! — пьяным голосом крикнул Василь.

— Ты на отца так? — насупился бургомистр.— У сво­их мы ничего не берем. Позови старосту.

Шайдоб надел засаленную кепку и исчез за дверью. Минуты через три он уже шел рядом с Савкой и, словно молодой порывистый конь, время от времени забегал вперед его, сталкивая с тропинки.

— Жеребцу овса! — отрубил бургомистр, едва ста­роста переступил порог избы.

Савка глянул на Шайдоба. Взгляд его говорил: «за этим ты и прибегал ко мне?»

Бургомистр понял старосту.

— Только не своего.

— Что, я одалживать пойду? У меня свой есть.

— На-про-тив изба,— показал бургомистр пальцем на окно.— Там и возьми. Я так хочу. Потом вернешься сюда.

Сутуловатый, высокий Савка пригнул в дверях голову и вышел во двор.

— Говорят, он большое влияние имеет на ваших лю­дей,— сказал бургомистр.— Когда работал бригадиром, заставляли в партию вступить, а он отказался. За это и сняли.